Влюбленный призрак (Фантастика Серебряного века. Том V)

Она приблизилась ко мне, и черные глаза ее глядели на меня.
— Ты из полиции?
Ее худые руки внезапно вытянулись и схватили мое горло.
— Ты из полиции? Я… Я сама туда пойду. А может быть, и не пойду. Мой грех… И я сама им мучаюсь. И никто больше. Только я… Ты из полиции?
— Нет! Нет!
Я с отвращением схватил ее худые плечи и отбросил ее в сторону. И без плаща, без фонаря я побежал по коридору, по лестнице, перескочил через ограду.
Меня опять схватила и обняла своим объятием безлунная, немая ночь. И я был рад ей. Я крепко прижимал ее к моей груди и я кричал… Кричал, себя не помня, громко: «От людей, от людей, уходи от людей!..»
Море, бушуя, посылало мне ряды своих бессильных, исчезающих, холодных привидений.
И я бежал, бежал…
  
 Мирэ 
 
ЧЕРНАЯ ПАНТЕРА
 
В одно прекрасное утро Альфред Д***, утонченный художник, случайно зашел в зверинец и, между прочим, долго стоял перед клеткой недавно привезенной великолепной черной пантеры.
Пробило полночь. Альфред Д*** вернулся домой из кафе, где он просидел целый вечер. Не понимая современности, он инстинктивно сторонился людей, с которыми ему приходилось сталкиваться, и удивленно вслушивался в их слова, не имея сил оторваться от своих грез. В кафе он, впрочем, чувствовал себя легче, чем где бы то ни было в другом месте среди людей. Черные силуэты мужчин и пестрые, изысканные, как, махровые цветы, силуэты женщин, скользящие, исчезающие в мяском, золотистом свете, казались ему волшебными призраками, незнакомыми с грубой ничтожностью повседневности, влюбленными в Красоту, в великий ритм Света, прекрасными детьми вселенной, опьяненными жизнью, как мотыльки блеском солнца. Он довольствовался созерцанием. Он не любил разочарований; ему нравились только абсолютные ценности, хотя бы они были миражом.
Войдя в спальню, Альфред Д*** разделся и лег в постель. В его спальне господствовали лиловатые тона, побледневшие от скрытой в них страстности, немножко тусклые, блеклые, гармонирующие с тихим, неслышным полетом Мечты. Отблеск зажженных свечей — у него никогда не горели лампы — отражался прозрачным, слабым сияньем на хрустале флаконов. Вдруг Альфред Д*** совершенно неожиданно вспомнил о черной пантере.
В ту же минуту у него сжалось сердце.
Медленно распахнулись лиловатые драпировки двери. На пороге появилась черная пантера.
Альфред Д*** вскрикнул. Но не могло быть никаких сомнений: это была та самая черная пантера, которую он утром видел в зверинце. Она остановилась на пороге, как бы выжидая, с серьезным видом, с напряженно горящим взглядом, изогнутая и хищная. Потом она сделала шаг, на минуту о чем-то задумалась, как мечтающая кошка, и медленно стала приближаться к постели.
Альфред Д*** закрыл глаза рукой. Он дрожал всем телом и шептал умоляющим голосом:
— Уйди… уйди…
У него опять сильно сжалось сердце. Подчиняясь чьему- то безмолвному приказанию, он отнял руку от глаз.
Черной пантеры в комнате не было.
Возле его постели стояла женщина.
Это было не так страшно. Он стал ее рассматривать. Она стояла в легкой, серебристой, слегка шелестящей одежде. Тонкие, сверкающие излучения струились вокруг нее в воздухе. Ее тело было белизны алебастра. Черные волосы тревожащими кудрями спускались с головы. Губы ее были сомкнуты, лицо — недвижно и бесстрастно. И тут он увидел, что у нее были глаза черной пантеры. Кровь застыла в его жилах. Сердце почти перестало биться. Женщина властно протянула руку, губы ее разомкнулись. Он совсем терял сознание. Напрягая последние усилия, он прошептал:
— Заклинаю тебя: уйди.
Она презрительно улыбнулась. Голова ее слегка откинулась, словно ее оттягивали назад тяжелые волосы. Рука ее опустилась. Альфред Д*** закрыл глаза. Когда он открыл их, женщины не было возле него, но ему показалось, что за драпировками мелькнула черная пантера.
На другой день, когда время близилось к полночи, Альфред Д*** свернул свои рукописи, связал их красным шнурком, взял желтую хризантему и, любуясь изяществом ее лепестков, глубоко задумался. Придет или не придет Она? Он не мог сказать себе, хочет или не хочет он ее видеть, внушает она ему ужас или странное, жгучее любопытство. Он бросил хризантему, разделся и лег в постель. Виски его болели. Голова немножко кружилась. Легкая усталость охватила тело. Он не мог больше думать о черной пантере. Наслаждаясь и нежа свою утомленную мысль, он стал рисовать себе упоительные картины Востока. Благодаря привычному усилию воли, он вскоре мог представлять себе эти картины с поразительной реальностью. Вместо потолка, разрисованного азалиями, вверху затемнелось глубокое небо в серебряной лунной вуали. Ему казалось, что он слышит тихий плеск металлически-светлых, слегка позолоченных вод среди густых камышей. Резкая мелодия, наводящая ужас, заставляющая содрогаться и предчувствовать чудо, неслась откуда-то издалека. Белые фигуры медленно склонялись около воды. Каждое движение выдавало их благоговение к святости совершаемого обряда. Кто-то тихо напевал вечный гимн Любви. В ясной прозрачности лунной вуали засветились алмазные горы. В воздухе разлились острые сладостные благоухания, подобные ароматным каплям росы на лепестках багряных цветов. Потом внезапно мелькнули перед ним лиловатые драпировки и хищный, насторожившийся силуэт черной пантеры.
Альфред Д*** очнулся: перед ним стояла вчерашняя женщина.
Она стояла нахмуренная и печальная. Она, казалось, хотела заговорить: губы ее раскрывались, но она молчала. Красный шарф обвивал ее тело. Глаза ее жутко мерцали, — ее глаза черной пантеры. Глубокая скорбь омертвила ее лицо. Альфреду Д*** не было больше страшно, он испытывал к ней жалость и любовь. Он смутно стал понимать, что их связывало нечто вечное, как мир.
Она вдруг обрадовалась, словно почувствовав благоприятный для нее ход его мыслей, и подошла ближе.
Он сказал тихо, с непреодолимо нежной интонацией, с какой влюбленный мужчина обращается к женщине в горе:
— Чего ты хочешь? Заговори, если ты можешь…
Она просияла и улыбнулась. Она стала подобна всем земным женщинам, которых даже в великом горе радуют нежные безделицы. Ее тело порозовело. Груди упруго колыхнулись. Красный шарф скользнул на пол. Она качнулась, как лиана, ласкаемая ветерком, и сказала, блестя глазами, звенящим голосом, похожим на страстное пение виолы:
— Я тебя люблю. Я тебя любила всегда.
Она наклонилась к нему, торжествующая, и сказала:
— Всегда! Всегда! Всегда!
Альфред Д*** содрогнулся. Ему почудилось, что он слышит железный крик пламенных сфер, вращающихся в Вечности. Ему показалось, что он понимает великий закон, первооснову мира. Воздух потрясся от пролетавших невидимых Сил. Губы женщины стали коралловыми. Тонкие золотые звездочки с бриллиантовыми лучами вспыхнули на ее волосах. Она глядела на него, неотразимая и непонятная, как сама вселенная, как темная глубь вселенной. Проходили мгновения созерцания, трепета и любви…
Женщина подошла ближе. Она сбросила тунику и стояла, ослепительная в своей наготе. Ее глаза жгли. Уста пламенели. Она протянула руки. Стан ее изогнулся. Она сияла, строгая, неумолимая, в величии своей Любви. Она была, как дух, рожденный в мраке бездн и сверкающем вечном Свете. Она несла в себе свое добро и зло. Ее «да» было «да».
Вдруг она сделала прыжок пантеры. Ее губы раскрылись в ужасной улыбке. В глазах заблистала жестокость. Она остановилась перед ним, как воплощение первобытной божественной страсти, подобной буре.
Альфред Д*** простер руки, пытаясь оттолкнуть ее, и с его губ сорвался жалкий стон:
— Уйди! Уйди! Я не могу… Я боюсь… Боюсь… Боюсь…
Женщина отшатнулась с гневным жестом. Потом она презрительно засмеялась и, бледная, швырнула ему в лицо свой красный шарф.
За драпировками мелькнула рассерженная черная пантера. Все исчезло. В спальне стало тихо, как в могиле.