Портреты Пером (СИ)

Пришлось быстро возвращать равновесие и чуть ли не силой заставлять себя работать дальше; но мысли то и дело сбивались на детали новой воображаемой фотографии.
В такие утра… то есть, в любое утро – они мало чем отличались по насыщенности – Джим почти жалел, что так и не начал курить.
Предлагал же кто-то… в университете… кто-то…
Лицо плясало в памяти грязным пятном, мешаниной звуков и красок.
Вот кури он – мог бы устроить себе перекур. Ну, хотя бы сейчас, между подпольщиком с вывихом и подпольщиком с обескровом. Или перед – между вывихом и лёгким сотрясением. Но нет же, здоровый образ жизни…
И о чём я думаю? – Джим устало (ужас, утро, а уже сил нет) отрицательно помотал головой. Сам для себя. – Ломка, постоянные мысли о перекурах, да ещё и в такой суматохе. Было бы только хуже.
– Пришёл в себя, док… – Марго приподняла голову подпольщика. Глаза действительно были приоткрыты.
– Три пилюли и помоги дойти до комнаты.
– Но, док, всего три…
– Давно не было пополнения. А у меня… – кинул взгляд на дверь. Заносили ещё одного. – У меня новый пациент.
Занесли, положили на диван; один из принёсших хотел было прикрыть дверь, но её толкнули снаружи. Джек остановился на пороге, слегка ошалело оглядел собравшихся, нашёл взглядом брата.
Несколько секунд боролся с собой.
– Прощу прощения… – выпалил, запнулся, договорил уже тихо, – за вчерашнее. Я… был неправ.
– Губы синие. Обескров. – Джим отмахнулся от кого-то из своих «помощников», старающихся обратить его внимание на себя, и потёр виски. Открыл сумку, – пилюль мало… у кого есть кроветворное? Дж.. Джек… – Кажется, он только что заметил брата, – есть? Очень нужно… – добавил, почти извиняясь, в ответ на растерянное лицо подпольщика, – да и он из твоих.
– Я… нет. То есть… Нету.
– Ни у кого нету… – Джим выпустил сумку и опустился в кресло. – Тогда ждём. Ребята, перерыв! – захлопал в ладоши, чтобы привлечь внимание. – Кто-нибудь сходите за чаем, четыре ложки сахара. Пока не очнётся сам, помочь не сможем. У тебя что-то случилось? – снова к Джеку. – Закери плохо?
– Нет… – Второй раз было куда сложнее… не развернуться и не уйти, промолчав. – Извини за… за вчера.
Джим замолчал. Почти на минуту. Сначала обеспокоенно смотрел на брата, будто силясь что-то разглядеть, потом вздохнул с облегчением.
– Да я… чёрт, ну и перепугал ты меня… – последователь поднялся с кресла под внимательными взглядами собравшихся и крепко обнял Джека, – чтоб ты, и извинился… Не знал, что думать.
Джек промолчал. Убрал руки брата и ушёл, старательно рассматривая пол.
Джим улыбался.
Арсений уже дорисовывал чернильный лес, когда пришла Дженни. Явно намеревалась отчитать за то, что он пропустил завтрак, но не успела, увидела рисунок.
– Арсень…
Он поднялся с табуретки, торопливо опуская завёрнутые рукава толстовки.
– Э-э…. народная живопись, – выдал после небольшой паузы. Девушка поднялась на площадку, остановилась в двух шагах. Даже потрогала высохший рисунок.
– Это ты нарисовал?
– Ну да.
Дженни обернулась к нему. Вид у неё был ошарашенный.
– Так… Боже мой, я не думала…
– Да нет, это…
– Нет, правда… Этот лес… Сморишь, и кажется… как будто он приснился, – девушка слегка отрешённо снова протянула руку, коснулась дерева на переднем плане, плавно провела пальцем вниз по стволу. – Давным-давно, после прочитанной на ночь сказки… Очень красиво.
Дженни, наконец, оторвалась от созерцания, улыбнулась.
– А ты не нарисуешь мне что-нибудь на двери? Пожалуйста, Арсень, очень прошу! Это же целая картина!
– Ну ладно, – он слегка растерянно почесал затылок кисточкой, про себя радуясь, что за пропущенный завтрак всё-таки не влетело. – Только я не знаю, что.
– Что придумаешь! Пускай будет сюрприз!
Такой радостной Арсений её ещё не видел. Дженни просто светилась.
– Тогда я набросаю эскизы, выберешь сама.
– Здорово! – она несколько раз хлопнула в ладоши. – Спасибо тебе…
Он хотел сказать «не за что», но не успел – Дженни уже сбегала по лестнице.
Зато его словно иглой насквозь прошило – мыслью.
Они все сходят с лестницы по-разному. Вот бы каждого… фотографию. Со спины, с главной лестницы в прихожей. Кто оборачивается, кто торопится, кто сбегает или держится за перила, или там спрыгивает…
К полудню он принёс Дженни несколько набросков на выдранных из своего дневника листах. На первом было нечто цветочное (показалось, цветы ей точно должны понравиться). На втором – вьющиеся по балкам лозы хмеля, ещё на двух – варианты длинных арочных коридоров, уходящих перспективой вдаль (скорей для себя; на двери подобное должно было смотреться жутковато). На последнем – тяжелые еловые ветви в снегу, сквозь которые видно небольшую поляну.
Девушка долго перебирала листочки, потом отложила тот, который с хмелем.
– Он такой летний. Смотришь и чувствуешь, как пахнет хмель. Пряный, под солнцем…
– Только из того, чем рисовать, одни чернила есть, – напомнил Арсений. – Так что летний может и не получиться.
– Зато мы будем знать, что он летний! – уверенно возразила Дженни. – Это же главное.
После обеда «рисовальный инвентарь» перекочевал к двери её комнаты вместе с табуретом. Неся табуретку, Арсений тихо ругался сквозь зубы. Воспалившиеся порезы сильно болели. А через час рисования даже кисточку сделалось тяжело держать. Работая, он боялся закатывать рукава – а ну как Дженни решит его проведать и увидит новые бинты; потом работа увлекла настолько, что он об этом и думать забыл. Вообще стянул толстовку, кинув рядом на пол. Из хаоса чернильных пятен разной степени густоты на двери постепенно возникали листья и шишки хмеля.
– А ты знаешь, что занимаешься почти что порчей чужого имущества? – довольно промурлыкали сверху.
Арсений не удивился. Почему-то со дня на день ждал, что грозное особнячное божество удостоит его разговором, и вот…
– А ты, кажется, починил динамики? – ответил вопросом на вопрос, оттеняя нижний с краю лист хмеля. И добавил уже тише, улыбнувшись про себя: – Акустика прекрасна…*
– Я бесконечно рад встретить такого ценителя… акустики. Прекрасной. – Кукловод еле слышно хмыкнул, – и да, динамики теперь работают куда лучше. Почти не искажают звуков. К примеру, если я надумаю петь, ты сразу услышишь, фальшивлю я или нет.
– Да, это крайне важно. Если с утра кто-то фальшиво поёт при мне, можно считать, что весь день не задался, – Арсений поставил несколько густых тёмных пятен под кипой листьев, губкой стёр потёки и слегка откинулся на табурете, оценить.
– Что ж, буду знать, как будить тебя для ночных поручений. Возможно, для таких целей мне даже стоит заменить динамик в твоей комнате на старый? Уверяю, эффект получится потрясающий.
– Неплохая мысль... Не одному же Джеку будить меня по ночам, так никаких вёдер с водой не напасёшься.
Работа дошла до мелких деталей – прожилок листьев, вьющихся усиков и шишек; хмель обретал свой законченный облик, требуя пристального внимания, оттого последняя фраза получилось слегка невнятной.
– Боюсь, если я буду будить тебя подобным образом, это негативно скажется на моей… репутации. – По ту сторону починенных динамиков что-то бумажно зашуршало.
– Да, если все просто будут знать, что ты плохо поёшь и делаешь это исключительно по ночам через динамики моей комнаты, это ни в коей мере не повлияет на твою… – Арсений закусил губу – тонкий-тонкий штрих самым кончиком кисти, тяжело ещё и оттого, что кисть широкая, мягкая, так и норовящая поставить крупную кляксу; кисть вывела линию в быстром движении, и «художник» получил возможность расслабиться и договорить, – грозную репутацию.
– Зато сколько чести, – парировал Кукловод, – обзаведёшься кучей фанатов из фан-фракции меня… Та же Алиса. Джима, правда, не обещаю, не тот характер.
– Ну, тогда мне точно не грозит уснуть ночью. Они толпой будут дежурить под моей дверью в ожидании очередного концерта… Может, мне начать петь в ответ в этом случае?..