Дочь генерального секретаря

- А что? 
- Ничего, - ответил Александр, выступая в крестный путь отсюда к центру Москвы, которая даже в африканский зной отстаивала свой пуританизм. В образцовом городе коммунизма в постоянной готовности добровольная полиция нравов - из климактеричек сталинского закала и предположительно православных их матерей, ну абсолютно озверелых бабок. Инеc демонстриро-вала полную невозмутимость, он же от бессилия перед вербальной агрессией в автобусе, в подземных переходах, в вагоне метро, на эскалаторе, на остановке и в трамвае совершенно изнемог. 
Они добрались наконец до лестничной площадки, где исходило просто триумфальной вонью ведро "Для пищевых отходов". 
Матраса, на котором простыни, как их ни подсовывай, завинчивались в мокрый жгут, Инеc вдруг стало мало - или чересчур. Во всяком случае, ей захотелось увидеть его друзей. В компанию. Развлечься. 
Она прислонилась к стене. Александр сменил свой кулак на каблук, и это возымело - к двери подшлепали босиком. 
- Я с дамой. 
Замок отщелкнулся, шаги убежали. Выдержав паузу, они вошли в московскую квартиру. 
В глицерине линзы старинного телевизора, сцепившись руками, плыли навстречу Никсон и Брежнев - при выключенном звуке транслировалась встреча президента США. 
Стены были из книжных корешков - до потолка. Из этой угнетающей библиотеки окно выходило на железнодорожный переезд, дорогу и женское общежитие. Александр взял старинный театральный бинокль. За окнами слонялись пэтэушницы в трусах и лифчиках - эротизированные дефектом стекол. 
Инеc нагнулась к фотографиям. "Раввины, его деды..." - "А Мандельштам?" С паспортной карточки в ужасе смотрел ушастый скворец в "бобочке" на молнии и с отложным воротничком. "Не Мандельштам. Его отец в эпоху Большого Террора..." 
Перкин появился с женщиной. Мокрые и в халатах, они отпали на диван отчего на старомодных его полках подпрыгнули слоники. 
- Это Рая, - представил Перкин. - Рая уезжает. 
- Рая умирает, - сказала Рая. 
Губы у обоих синие. 
- В "Человека-амфибию" играли? 
Перкин качнул головой. 
- В Сэлинджера. 
- Литературу, - сказала Рая, - жизнью проверял. 
- Помните, там извращенцы... - Перкин посмотрел на Инеc. - Вы читали The Catcher in the Rye?* 
* "Над пропастью во ржи" (в русском переводе). 
- Еще в лицее. 
- Царскосельском? - усмехнулся Перкин. 
- Нет. Дидро. 
Под взглядом Перкина Александр испытал гордость. 
- Инеc из Парижа. 
Рая опомнилась первой - в смысле, что ой, а холодильник пуст!.. 
В гастрономе "Диета" Перкин впал в патриотизм, настаивая на "Рябиновой горькой". Еще они купили бутылку румынского рислинга, батон, селедочный паштет и зефир в шоколаде. 
- Секс с иностранкой, это выход или вход? 
- Вход. Но который выход. 
- Что ты испытал наутро после первой ночи? 
- Ночи? Эта ночь была в неделю... 
- А все же? 
- Как сквозь стену прошел. 
Как бы зная об эффекте априори, Перкин кивнул. 
- У них не поперек, конечно? 
- Нормально. Вдоль. 
- Влагалище и вагина. Сравнительный анализ? 
Александр провел по всем параметрам. 
- А в целом? 
- Живое существо. И даже дышит. 
- Нет? Впрочем, соответствует описанию Рабле. А как она... ну, фэр амур? 
- Ты спрашиваешь... 
В интервью французского певца Перкин вычитал, что парижанки с равным мастерством владеют всеми тремя отверстиями. 
- И не говори... 
- А кричит? 
- Как кошка. 
- На пленку б записать... 
Даже в тени паштет уже растаял. Они сидели у дома на заградительном барьере. 
- План такой, - придумал Перкин. - Звукоизоляция у нас хорошая, поскольку плохая. Вы остаетесь. Вы каждую ведь ночь? 
- Естественно. 
Он отправил Раю за магнитофоном. Они слушали Высоцкого, и Александр глотал слезы: 
Ну что ей до меня? Она была в Париже... 
Эффект "Рябиновой горькой". 
В смежной комнате им уступили лучшую по качеству кровать. Были застелены хрустящие простыни. Фэр амур в чужом месте Инеc долго не соглашалась. 
Утром на нее смотрели, как на Мессалину. Войдя в ванну, где при помощи указательного пальца Александр чистил зубы "Мятным" зубным порошком, Перкин понизил голос: 
- Если серии криков соответствуют, то записалось, знаешь сколько? Двадцать один оргазм. 
- Не может быть. 
- Невероятная акустическая порнография. 
Александр испытал зависть. 
- Сделай копию на память. 
- Квалифицируется как распространение. Будешь приходить ко мне слушать. 
Во время чая зазвонил телефон. Выслушав, Перкин прикрыл мембрану: 
- Хотите на Годара? 
Инеc не поверила: 
- В Москве? 
- Предупреждаю, сеанс подпольный. 
Это было в обсерватории - где-то на краю Москвы. Поблескивая очками, сверху вниз на них смотрел битком набитый зал. 
Ряд подвинулся, уступая место с краю Инеc и Александру. Потом и под Раей с Перкиным отскрипели ступени. 
В тишине кто-то пытался сдержать нервную икоту. 
Свет погас. Внизу озарился экран. Французские титры навели на резкость, и невидимый голос произнес в микрофон: 
- "На последнем дыхании"... 
Инеc стиснула ему запястье: "Мой любимый фильм!" 
Переводчик звучал, как со сдавленным горлом. Инеc стала переводить ему сама - горячим шепотом. На экране безмятежный утренний Париж, но вокруг обсерватории - как черный космос. Ощущение угрозы томило его. Предчувствие грозы? 
Жан-Поль Бельмондо и Джин Себерг были уже в постели, когда в первых рядах головы повернулись к двери. 
Которую вдруг вышибло. 
- СЕАНС ОКОНЧЕН, - объявил мегафон. - ЗДАНИЕ ОКРУЖЕНО. ВСЕМ НА ВЫХОД И БЕЗ ПАНИКИ ПО ОДНОМУ В МАШИНЫ. ДАЙТЕ СВЕТ. 
Экран погас. 
- СВЕТ ДАЙТЕ. 
Мегафон захлебнулся в темноте. Сверху обрушился весь зал. Вырвавшись из потной толпы, они прижались к стене за дверью. В тамбуре первые зрители нарвались на кулаки, но под напором зала засаду вышибло наружу. Таких воплей Александр еще не слышал. Инеc сжимала ему руки, ее трясло. Кто-то ложился под пюпитры, но это не выход. Крики снаружи рассеивались. Зрителей было больше, чем кулаков у нападающих. Они протиснулись в тамбур. Фары машин били по входу, но их прикрывали те, кто был впереди. Потом свет ударил по глазам. 
- Давай! 
На асфальте чернела кровь, и под подошвами хрустели сбитые очки. Справа две тени вбивали третью в "воронок". Они рванули прямо на свет, где был проход между машинами. Человек в одной стал открывать дверцу, чтобы отрезать путь, но Александр вбил его обратно. За машинами было темно, из черноты клумбы бил запах взрытой земли, затоптанных цветов. Кирпичный бордюр рассыпан. 
К ним бросилась тень. 
- Стоять! 
Александр схватил кирпич. Тень отшатнулась. 
- Держи того, в джинсах! 
Другая тень бросилась за Инеc. Александр перемахнул клумбу. У плеча он сжимал кирпич, запачканный землей. Асфальт оборвался. Инеc исчезла в черноте деревьев. Тень за ней ломила сквозь кусты. По щеке Александру чиркнуло веткой. Тень обернулась. 
- Ты, Петро? 
Александр разрядился. 
Инеc он догнал у решетки. Добежав до первой пары разогнутых прутьев, они вылезли и спрыгнули на улицу. У остановки троллейбуса стоял на коленях человек, он зажимал лицо руками, черными от крови. Он дернул ее, они пробежали мимо. 
Виадук. Снизу тянуло гарью, вдали блестел разлив рельс. Москва на горизонте сияла огнями. 
На перроне метро толпились избитые пассажиры. Перкина с Раей не было. Он увел Инеc к остановке первого вагона. Если облава, можно будет соскользнуть в туннель. В нем еще все дрожало. 
Прилетел поезд, разомкнулись двери. Из метро они вышли на другом краю Москвы. 
Без остановок пустой автобус летел сквозь ночь. 
- Нехорошо, что мы их бросили. 
Он промолчал. 
- А тот человек? 
- Который? 
- Который за мной бежал? 
Под ногтями все еще была земля от того кирпича.