Хозяин моего дома

– Энди, милая, даже не могу предположить, о чем речь. Я никогда тебя не обманывал! – Улыбка Тима стала натянутой.
– Возьми синюю папку с сервировочного столика.
Редклиф листал материалы минут десять. По его напряженной позе Энди поняла, что ничего не упустила из грязных махинаций своего бывшего жениха.
– Это ужасно! Кто-то пытается очернить меня! – фальшиво возопил Тим.
Миранду неприятно поразила эта неуклюжая попытка Тима вывернуться из тупика, куда он сам себя загнал.
– Тим, не надо считать, что я глупее, чем есть на самом деле. Я проверила твое финансовое положение – ты на грани разорения. Причем, из-за собственной глупости и неосмотрительности. Ты предал меня. Предал не в первый раз.
– Энди, ты не веришь мне из-за той старой истории? Да, я был расстроен, что не стал президентом. Возможно, я обидел тебя, но не обманывал и не предавал…
– Ты так тогда расстроился, что уехал в Испанию с Сьюзан, оставив меня объяснять окружающим причины нашего разрыва… Что я должна была говорить? Мы расстались из-за того, что Тим не пропускал ни одной юбки? Что Тим пытался облить меня грязью, чтобы занять президентское кресло? Мне, почему-то оба этих варианта казались унизительными. Я промолчала. Ты все-таки был моим другом с детства, мы партнеры. Но и трех лет не прошло, как ты опять предал меня!
Энди несколько раз глубоко вздохнула и отпила сока из бокала, чтобы успокоиться.
Не поддавайся эмоциям, детка! – подсказала всегда рассудительная мисс Деверил, ее неизменно логичный внутренний голос.
– Энди, ты должна меня понять! Я запутался… – Тим понял, что проиграл, и пытался сдаться на выгодных условиях, рассчитывая если не на понимание, то хотя бы на жалость.
– Я поняла тебя восемь лет назад, когда ты продал половину своих сорока процентов акций, чтобы покрыть убытки от пустых прожектов, а ведь это стоило мне очень дорого, компанию лихорадило почти год. Я поняла тебя три года назад, хоть ты предал уже меня лично. Теперь ты предал не мои чувства, а дело моей жизни. Мое терпение лопнуло.
– Энди, я клянусь тебе, помоги мне еще раз, поверь – и я стану твоим рабом на всю оставшуюся жизнь! – Тимоти еще раз попробовал надавить на чувства.
– Нет, Тим. Ты ничему не учишься. Ты все хочешь получить без усилий, не разбираясь в средствах. Нет. – Миранда выдержала паузу. – Я предлагаю тебе выбор, – перешла она к следующей части экзекуции.
Тимоти заметно оживился. Но, как оказалось, Энди собиралась предложить совсем не то, на что он рассчитывал.
– Два варианта: или ты в понедельник под любым благовидным предлогом подаешь в отставку со всех постов и уходишь из совета директоров, предварительно назвав мне всех участников твоих махинаций; или я дам официальный ход этим материалам. – Энди показала вилкой на папку, которую Тим все еще держал в руках. – Ты сохранишь свои акции и доход с них, но не сможешь больше вредить мне и компании.
– Ты не сделаешь этого из уважения к памяти моего отца, если уж я сам и наше общее прошлое для тебя ничего не значат! – Тим вскочил со стула и заметался по комнате.
– Я устраняю тебя от дел компании именно из уважения к памяти твоего отца, чтобы ты не разрушил дело его жизни. А что касается нашего общего прошлого – это ты все разрушил, а не я!
Тим прекратил метаться и почти прокричал:
– Ты все разрушила! Айсберг в юбке! Компания, компания, всегда только компания! Никогда мне ни в чем не уступила, всегда все лучше меня делала! Даже эти старикашки из совета директоров всегда тебе в рот смотрели! «Мисс Деверил, мисс Деверил!». «А ваше предложение, мистер Редклиф, неприемлемо!» Если бы ты была хоть чуть-чуть женщиной! Просто милой красоткой! Нет, у тебя только цифры в голове. Даже в постели со мной ты думала о делах… Бизнес-мороженое!
Редклиф резко замолчал, увидев заледеневшее лицо Миранды.
– Даю тебе срок подумать до понедельника. – Энди позвонила в серебряный колокольчик. – Проводите мистера Редклифа, миссис Кеттл.
…«Ягуар» мягко съехал с шоссе на подъездную аллею имения Морвеллан-Холл, которое с тринадцатого века было родовым гнездом графов Мередит – вплоть до тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года, когда внезапно и бесследно исчез двадцать второй граф – Эвард Морвеллан.
 
2
Эвард Морвеллан, граф Мередит, был зол на весь свет. День явно не задался, а вечер – тем более. Впрочем, если подумать, то прошедшая неделя тоже не отличалась какими-либо хорошими событиями. Потому он сидел в любимом кресле у камина, обнимал бутылку бренди и предавался печали.
Эвард опять получил отказ из Палаты лордов. Чертово графство – чувствуешь себя племенным жеребцом! «…Пока у графства Мередит нет наследника, мы не можем позволить Вам рисковать жизнью». Эти напыщенные лорды не разрешают ему купить офицерский патент и отправиться в Эфиопию с экспедиционным корпусом – лишают единственного достойного джентльмена занятия… Беспросветная скука зимних месяцев в Корнуолле… Только в начале мая установилась теплая погода, загремели грозы. В Морвеллан-Холле он хотя бы избавлен от стаек честолюбивых девиц на выданье… Сюда он мог приглашать тех, кого действительно желал видеть.
Бутылка показала дно. Слуги давно спят. Эвард раздумывал: пойти в буфет за бренди или налить портвейна, который всегда имелся в кабинете. Граф остановил выбор на портвейне: бродить со свечой по спящему дому… Нет, это навевает мысли о преданиях про бесследно исчезнувших членов благородного семейства… Или об аристократических призраках, разгуливающих по имению в грязных саванах и ржавых цепях. Как бы в ответ на мысли Эварда хлопнуло французское окно. Кажется, будет гроза: ветер стих, с моря набегали тучи.
Надо прогуляться… Свежий ветер выдует из головы все бредовые мысли о призраках и безвременно пропавших предках. А может быть, старые ворчуны из Палаты лордов правы, и пора жениться, завести детей? Эвард представил себя в окружении кучи малышей, читающим им сказки на ночь или гуляющим с детьми по Гайд-парку. И еще жена… милая, добрая, любящая его без памяти и ни слова не говорящая поперек. Если бы у него была жена, она бы этим вечером сидела рядом с ним и подливала ему бренди… Эвард скривился, спускаясь с небес на землю. Никакое бренди, разумеется, ему не светит. Жена через несколько лет брака начнет ворчать все больше и больше, а детей надо будет воспитывать и обеспечивать им образование… Словом, опять рутина и скука. Вот офицерский патент – совсем другое дело! Эварду очень хотелось в Эфиопию…
Он вздохнул, поднялся и, прихватив с собой бутылку, вышел через французское окно на свежий воздух. Правда, свежим он был весьма условно: стояла душная ночь, почти тропическая, нетипичная для английской погоды. Ветер скончался где-то в скалах, небо заволокли тяжелые тучи, и лишь изредка в щелочки между ними испуганно поглядывала луна, большая и круглая, как рыбий глаз.
К счастью, Эвард знал окрестности дома как свои пять пальцев. Еще бы: он родился и вырос здесь, в Морвеллан-Холле, и еще ребенком облазил всю обширную территорию поместья, разведав самые отдаленные уголки. Усадьба содержалась в идеальном состоянии; гости очень любили, приезжая к графу Мередит, устраивать пикники на безупречно подстриженных изумрудных лужайках или гулять по древнему лабиринту.
Граф постоял немного на террасе, ожидая, не подует ли ветер, но так и не дождался. Мир, казалось, перестал дышать. Эвард выбрал себе направление для поздней прогулки и, слегка пошатываясь, – бренди никак не хотело выветриваться, и в этом был виноват загулявший где-то ветер, – побрел в темноту.
Гравий хрустел под ногами. Эвард направлялся к лабиринту – самому старому и загадочному сооружению в усадьбе. Когда-то лабиринт был каменным, кажется, он существовал еще до появления на английской земле первых Морвелланов. Тогда было полно всяких предрассудков, люди верили в магию и прочую чепуху; семейные хроники, дрожа страницами, предполагали, что в лабиринте приносились человеческие жертвы. Эвард не верил этому: с чего бы? Кельты были, конечно, диким народом – в то время они там все были дикие, – но человеческие жертвы – это уже немного слишком. Кому их приносить, когда Англия даже тогда уже приняла христианство? И хотя в окрестностях лабиринта иногда исчезали люди, из этого не нужно делать поспешных выводов. Мало ли что может случиться с человеком, который вышел ночью погулять? Уж в наш-то просвещенный век – абсолютно ничего, – мрачно подумал Эвард.