Последний интегратор (СИ)

-- Не надо ждать?
Карапчевский протянул ему банкноту.
-- Это за лимонад, -- сказал он. -- Извините.
Шофёр помотал головой. Карапчевский не без колебаний засунул банкноту обратно в карман.
Когда мы вылезали, то я почувствовал, что стало холоднее. С реки порывами дул ветер, солнце скрылось за серыми облаками. "Эквус" набрал скорость, поднялся по бетонке и исчез за поворотом.
Вокруг площадки и железного навеса всё заросло кустами выше человеческого роста. Дальше на востоке заборы подходили прямо к берегу. Ещё дальше виднелись портовые краны. Противоположный берег, у которого стоял паром, тоже был скрыт за кустами. Над землёй висела лёгкая дымка, как обычно над Островами. Послышалось тарахтение, паром шевельнулся и медленно поплыл к нам.
-- А зачем мы туда едем? -- спросил я.
-- Вы же сами хотели, -- сказал Карапчевский.
-- Только ради меня?
-- Заодно навестим одного великого человека. Гуров Семён Кириллович -- слышали про такого?
-- Гуров? -- сказал я. -- Что-то слышал.
-- Что-то слышал! -- передразнил Карапчевский. -- Это же кхандский патриарх. Титан, гигант, гекатонхейр. Если бы я смог убедить его, чтобы он нас поддержал, то всё бы пошло по-другому.
-- А он что, не с нами? Я думал, все кханды -- интеграторы.
Карапчевский не ответил. На площадке появился кханд. Это был тот самый, которого мы обогнали по дороге. Он встал у железного навеса и наблюдал за приближающимся паромом. Карапчевский кивнул ему. Кханд ответил кивком.
Мы с Карапчевским взошли на палубу парома. Кханд последовал за нами и встал с другого края. Кто управлял паромом, я не разглядел, но, кажется, тоже кханд. Во время переправы погода ухудшилась. Сильный встречный ветер нёс осенний запах сырости. Казалось, что вот-вот прольётся дождь.
Понятно, почему шофёр отказался ехать на другой берег. Здесь не было даже бетонки. Через заросший травами и кустами луг от реки была проложена деревянная дорога -- скорее, деревянный тротуар. Луг тянулся до горизонта. Он был покрыт свежей ярко-зелёной травой. На горизонте сквозь вечную дымку виднелись деревянные строения, а ещё дальше -- лес.
Одинокий кханд не сходил с парома и смотрел нам вслед.
-- Идти только по дороге, -- строго сказал мне Карапчевский перед тем, как мы двинулись к деревянным строениям.
Высота дороги была около метра от уровня земли. Пройти по ней могли не больше трёх человек в ряд. Когда на пути попадались водные препятствия -- канавы, мелкие пруды, она незаметно становилась мостом с оградой по краям. Настил был сплошной, по виду старый. Но его часто чинили -- новые доски белели и желтели на сером фоне.
Ветер шевелил серую прошлогоднюю траву, сквозь которую пробивалась трава свежая, зелёная. Трава была похожа на шерсть огромного зверя. Зверь как будто бы спал и мерно дышал во сне.
Минут через тридцать неразличимая масса деревянных строений вдалеке превратилась в знакомую мне картинку: домики и мосты между ними.
Карапчевский шагал по правой стороне дороги. Я следовал за ним. Я сам не заметил, как постепенно всё больше отклонялся влево.
Наконец нога соскользнула с края доски. Я взмахнул руками и, чтобы не упасть, спрыгнул с дороги на землю. Трава была мне по пояс. Под травой была трясина. Когда я, отряхивая руки, поднялся, меня немедленно начало засасывать.
Я вытащил одну ногу, но вторая увязла глубже. Я топтался в жиже, пытаясь найти твёрдую землю. Ноги утонули по щиколотку.
Я понял, что не могу вырвать ноги. Я схватился за край досок, что надо было сделать раньше, но отпрыгнул я довольно далеко и не мог теперь хорошо опереться. Я застыл под углом. Теперь я не мог отпустить руки, иначе бы упал плашмя. Но и вытянуть себя я не мог. Всё это случилось за какие-то секунды.
Карапчевский спустился по боковой лестнице и по кочкам подошёл ко мне. Мы сцепились руками, и он потащил меня на себя. Одна нога с чпоканьем освободилась. Я шагнул на кочку. Со второй ногой было легче.
Мы забрались на дорогу. Я сел, чувствуя жжение в голени правой ноги. Доска до крови расцарапала кожу. Ботинки и низ штанин были облеплены грязью, грязь попала внутрь ботинок. Я пошоркал и потопал ногами. Потом достал платок и вытер руки. Карапчевский осматривал чуть испачканный край своего шарфа.
-- Настоящее болото, -- сказал я. -- Это из-за реки?
Карапчевский решил не обсуждать географию местности.
-- Предупреждал ведь, -- сказал он с укором.
Я молчал и мысленно проклинал себя за глупость.
-- У Гурова почистимся, -- обычным голосом сказал Карапчевский.
* * *
Поселение кхандов предстало перед нами во всей красе. Никакие рисунки, никакие фотографии не могли передать ощущение от кхандской архитектуры. "Деревянные дома с пристройками" -- эти скупые слова не значили ничего.
На первый взгляд, кхандский дом -- точнее, комплекс домов -- был причудливым нагромождением брёвен и досок. Затем вы могли выделить в них отдельные сегменты, которые сливались друг с другом. В некоторых домах было заметно "ядро", на которое нарастали другие сегменты.
Эти дома действительно росли, как деревья, или как кораллы, или как кристаллы. Нельзя было определить, сколько в них этажей -- части дома были разной высоты.
Дорога здесь разъединялась на тротуары, которые были частью стен. Дома соединялись с соседними домами не только тротуарами, но и мостами, а иногда крытыми переходами.
Двери и окна были разных размеров и разных форм. Рядом могли находиться круглые, квадратные, даже треугольные окна.
Все двери и окна были украшены сложнейшими орнаментами -- геометрическим, растительным, звериным. На наличниках изображались целые сцены с животными. Звери, птицы, змеи, многоголовые и многохвостые чудовища переплетались друг с другом. Но узор был такой насыщенный, что даже животные казались частью абстракций.
Я вертел головой, тщетно пытаясь за один раз уловить все детали. Мне вспоминались картинки из детских журналов, где в ворохе линий нужно было увидеть фигуру человека: найди матроса. А тут -- найди дом, найди сарай, найди забор. Ничего не найдёшь, ищи хоть сто лет.
И никого. Кхандов не было.
Только на тротуаре у одного дома в позе луна-парковского сфинкса лежал огромный пёс. Пёс с длинной чёрной шерстью, с висящими ушами, сильными лапами, мокрым носом. Не собака, а медведь. Но медведь с умными, человеческими глазами. Эти глаза из-под густых бровей внимательно глядели на пришельцев. Длинный, распушённый хвост оставался неподвижен. Пёс был не очень рад встрече.
Карапчевский шагнул к псу. Я представил, как этот медведь нападает на Карапчевского...
Хвост огромного зверя медленно качнулся в одну сторону, затем в другую. Пёс встал и сильнее замахал хвостом. Карапчевский прикоснулся к крупной голове, его пальцы утонули в шерсти. Шерсть на голове пса разделялась на прямой пробор. Это ещё более очеловечивало его облик.
Я тоже подошёл и погладил пса по спине. Шерсть была чистая, блестящая. Хозяин много времени тратил на уход за своим питомцем. Хвост забил по моим бёдрам. Пёс повернулся в мою сторону и склонился носом к ботинкам. Он обнюхал грязь и поднял голову. В его умных глазах так и читалось: ай-ай-ай, ну, что за растяпа!
Мы стояли у одного из самых высоких и самых широких домов. Здесь чётко выделялось "ядро" -- сруб, за которым громоздились пристройки и надстройки. Над этим домом возвышалась башня. От неё был перекинут мост до такой же башни такого же большого дома на противоположной стороне улицы. Это был центр кхандского поселения. Цитадель.
Входа в цитадель не было видно. Снова игра: найди калитку.
Но у нас был провожатый. Пёс подошёл к высокому забору-стене, встал на дыбы и передними лапами навалился на доски. Когда под его напором калитка открылась, он исчез внутри. Мы пошли вслед за ним и оказались в коридоре. Перед нами была лестница. Мы поднялись по ступеням, прошли площадку, снова поднялись по ступеням. Весь путь мы проделали в полутьме.