Прогулки по... (СИ)
- Водка, водка, огуречик, вот и спился человечек, - сказал первый мужик противным надтреснутым голосом.
- Да ладно, психологи утверждают, что пристрастие к алкоголю бывает от недостатка любви! - пожалел Саню второй.
- Я не пьян, - пробормотал Саня, поднимаясь. - Просто устал.
Проходя мимо мужиков, он увидел, что третий тоже хочет ему что-то сказать, но губы у него туго заштопаны, нитки впиваются в кожу, и он мучительно, напряженно моргает. Саня быстро отвернулся, прошел в начало вагона, сел к окну и стал смотреть на рассвет над городом. Трамвай шел быстро, ровно. Интересно, скоро ли конечная, где он узнает, куда же все это время добирался?
Тук-тук, тук-тук, дзынь-дзынь.
Солнце всходило над высокими домами, золотило серые стены, а на крыше одного из них стояла девочка, завернутая в мужскую куртку. Маленькие босые ноги не плавили смерзшийся снег. Девочка внимательно смотрела вслед трамваю.
О
В раскрытые окна лилась душистая майская ночь, вот-вот готовая обернуться утром. Сквозь канву тишины город продергивал ниточки звуков - мягко звенели ранние трамваи, приглушенно взрёвывали на реке моторки - ночные браконьеры уходили с охоты на последних недобитых еще осетров.
Олька села на диване, откинула одеяло. Хорошая у Маруси была квартира, большая, уютная, в новом доме у самой Волги. То тут то там попадались маленькие Санины вещички, как крошки, оброненные мальчиком Гензелем по пути в лесную чащу. Вот пуговица с его пиджака, его визитка с запиской "позв. Армену", зубная щетка, такая же, как у них дома. Сюда он приходил, когда врал, что наботы много навалилось, здесь смеялся и целовал Марусю. А потом возвращался домой, к Ольке, и тоже вроде был счастлив. Как так можно?
Олька прокралась на кухню за кофе. На шепот чайника вышла Маруся - под халатом живот казался огромным, как самовар.
- Завари мне мяты, - попросила она, неловко присаживаясь к столу.
- Классная квартира, - сказала Олька, доставая чашки. - И машина у тебя ничего. А не работаешь. Откуда дровишки?
- Дядя умер, оставил мне деньги и две квартиры в Питере, - Маруся будто рассказывала, как у нее зуб болит.
- Ну, это же хорошо? - осторожно уточнила Олька. - Хороший дядя? Самых честных правил?
Маруся поморщилась, долго молчала.
- Он меня... совращал с тринадцати лет, - наконец сказала она тихо. - А в двадцать я с крыши прыгнула. Только ноги сломала, повезло. Когда из дурки выписали - уехала из Питера и больше его не видела, на звонки не отвечала, знать ничего не знала. И... ни с кем не могла, никогда. Ну, до Сани...
Она мучительно покраснела, опустив глаза. Олька подумала - каково оно, жить без любви, долго, всю жизнь, не умея и не желая ни к кому приближаться?
- Плохой дядя, - сказала она. - Чтоб его на том свете черти... того... Чего ты там ему желаешь?
- Ничего, - покачала головой Маруся. - По-своему он меня любил. По-уродски. Пусть в мире покоится.
Она широко зевнула, привалилась головой к стене.
- Ты хоть поспала? - с неожиданной заботой спросила Олька.
- Немножко. Как глаза закрою - всё Саню вижу. Будто он ходит по ледяному городу, а вокруг чудовища, мертвецы, тоска сплошная. Снег... трамвай скоростной... - она говорила сонно, не открывая глаз. - Я ему кричу, а он не слышит, как за стеклом. А она, - Маруся положила на огромный живот тонкую руку, - она с ним говорить может. И со мной пытается, но я никак не пойму...
- А эта... экстрасенсорика. Она у вас семейная?
- Не знаю, - Маруся потянулась за мятным чаем. - Маму я не знала... Бабушка суровая была, говорила со мной мало. Ничего я не знаю, а всегда хотелось. В прошлом месяце рекламная акция была, я себе расшифровку генома заказала, и Саню попросила, интересно же. Как на гугле, только наши делают, и быстро - дня за три. Плюешь в трубочку и "десять процентов ваших предков погоняли скот в древней Монголии". И код можно загружать в разные программы, получать информацию - к каким лекарствам может быть непереносимость, родственников искать можно неизвестных, с кем совпадаешь... Ой!
Она села прямо, а живот у нее ходуном ходил, будто младенец ее пинал пяткой или локтем изо всех сил.
- Генетику сделал? - прищурилась Олька. - Где-то инфа лежит, с кем кто совпадает по геному? От кого можно... кровь переливать? И так далее?
- База данных защищена... - тихо сказала Маруся.
- Ты в мечте живешь? - спросила Олька сквозь зубы. - Кому надо, влезут. Даже Пентагону сайт ломали.
Она присела перед Марусей, положила на ее живот обе руки.
- Сане нужно дать нам знать, где он. Слышишь меня, девочка? Если еще не поздно...
Ребенок затих, перестал толкаться.
С
Трамвай резко затормозил, Санины зубы лязгнули, как стыки вагонов. Он с недоумением огляделся - встали посреди прогона, остановки нигде не было - какие-то низкие частные домики, металлические гаражи, сразу за ними разваленный на огромные конечности ржавый боевой робот. Снег подтаивал, от белизны и следа не осталось, был он теперь грязный, пористый и неприятный, как картинка "легкие курильщика". Вагон снова дернулся, но тут же встал. Двери заскрежетали - их взламывали снаружи, гнули черные створки, срывали с петель.
Тяжело дыша, за разогнутыми дверями стояла девочка в мужской куртке до колен. Ее руки кровили, но Саня поверить не мог, что маленький ребенок только что разворотил крепкую стальную конструкцию. Пресекая его сомнения, девочка рванула на себя остаток левой створки и та с жалобным пневматическим вздохом упала в грязный снег.
- Выходишь? - спросила девочка. Саня поднялся, наполняясь тяжелым предчувствием, что спокойное путешествие подошло к концу, что предстоит нечто болезненное и трудное. Девочка смотрела синими глазами, по рукам ее стекала кровь, и Саня шагнул из вагона в снег, тут же провалился по щиколотку.
- Иди за мной, - сказала девочка и нырнула за гаражи. Она не проваливалась в снег, бежала босиком, легко. Саня бросил последний грустный взгляд на трамвай - он стоял пустой, из него веяло теплом, там было чисто и спокойно. Поперек рельс перед вагоном лежала нога робота, преграждая путь. Саша побежал за девочкой, увязая в снегу, под которым чавкала жижа, распространяя запах канализации. Девочка ждала его за углом, махнула рукой. Вместе они вошли в подъезд многоэтажки, почему-то очень знакомый Сане, поднялись на шестой этаж - по лестнице, без лифта. Девочка села на верхнюю ступеньку перед его дверью - снаружи дерево, внутри светлый дермантин со следами щенячьих когтей.
- Они ждут, обе, - сказала девочка, положив свою маленькую разодранную руку на его большую, устало лежащую на ступеньке. - Я могу помочь. Могу тебя разбудить. Но будет больно. Это будет отвлекать. Но ты должен помнить, что нужно сделать. Нужно дать о себе знать. Быть быстрым, хитрым и осторожным. И тихим, очень тихим.
- А если у меня не получится?
Девочка вздохнула.
- Тогда мы с тобой больше не увидимся. Ты готов?
Саня думал, что готов. Но разве к такому можно быть готовым?
Он почувствовал свое тело, будто кто-то закачал его сознание в прикрытую тканью форму с ногами, руками, поднимающейся-опускающейся грудью и головой, вжатой в низкую подушку. Гибкие трубки капельниц росли из рук, пробивали подключицу, грудь была облеплена проводами. Оборудование вокруг мигало, попискивало, светилось разными цветами. Боль казалась вполне терпимой - пока он не попытался сесть, тут-то она прыгнула из засады огненной лисой, принялась жевать живот, бить в грудь, размахивать перед глазами пышным своим душным хвостом. Саня скрежетал зубами, пытался снова и снова. Не смог бы подняться, если бы не стойки с мониторами - сверху на них висели капельницы, а оперевшись на обе, можно было катиться-продвигаться. Первый же шаг дернул другой болью, неожиданной, противной - от трубки катетера. Сел, отцепил, повесил мешок на стойку. Опять встал, повис между двумя аппаратными стойками совсем голый, весь в гусиной коже, распоротый от груди до пупка и вниз направо, заметанный грубо, через край, как фланелевый заяц, которого он рукодельничал во втором классе. В матовом стекле двери он видел свой силуэт, пульсирующий болью - белой, красной, черной - юла вертелась, цвета сливались.