Илья Муромец (по мотивам русского эпоса) (СИ)
— Подходи, одевай, износу не будет!
Рядом восточный купец разложил тонкие ткани. Словно пчелы на мед, слетелись к нему молодые женщины и девицы. Смотрят, трогают, ахают, просят купца цену сбавить. А тот только в седую бороду посмеивается. Дальше горшки стоят, расписанные диковинными узорами, висят расшитые золотой ниткой кафтаны, на длинном шесте баранки в белой глазури, и со всех сторон зазывают посмотреть, примерить, попробовать. Народу вокруг тьма! Кто-то, засмотревшись по сторонам, налетит на Илью, отскочит, словно от каменной стены, и, глотая бранное слово, спешит дальше. Иногда мелькнет в толпе девичье лицо, одарит улыбкой, и тут исчезнет в людском водовороте.
Прошел Илья всю торговую улицу и увидел в самом конце высокий загон, а в нем богатырского коня. Привязали его к семи кольям семью цепями, да еще семь дюжих парней в кожаных кафтанах рядом стояли, стерегли. Перед загоном толкались зеваки, а какой-то человек ходил вокруг и зазывал.
— Кто сможет коня объездить, возьмет его себе и сбрую в придачу!
«Вот она удача, меня дожидается!» — подумал Илья, и пошел к зазывале. Тот был низкорослым, кряжистым, в плечах косая сажень, в поясе три обхвата. Бритая голоса, величиной с хазарский казан, а на макушке похожий на конский хвост чуб. Услышав, что выискался охотник, зазывала недобро усмехнулся:
— Ну что же, попытай удачу! Только уговор такой. Объездишь коня, получаешь и его, и сбрую. А не объездишь, станешь моим рабом по гроб жизни!
Посмотрел Илья еще раз на коня. Оценил его могучую звериную силу. Глянул в узкие, как щелочки, глаза чубатого зазывалы. Увидел, как тлеют в них красными угольками коварство и жадность. Краем глаза заметил, что висят на тыне седло и прочая сбруя, а рядом два человека привязаны за ошейник к кольям. Одежда на обоих изорвана, вся в пыли и крови. Видно тоже коня укротить пытались. И тут навалился на Илью страх. Посмотрел он, как садиться за пестрые шатры красное солнце. Как теплый летний вечер спускается на землю. Захотелось бежать, прочь от людского вертепа обратно к старику в деревню. Однако, засела в голове упрямая мысль:
«Если сейчас отступлюсь, так и буду всю жизнь пятиться. Страх еще большую силу надо мной возьмет. Не заметишь, как по рукам и ногам свяжет.»
А тут еще чубатый подначивает:
— Ну что, добрый молодец, будешь коня объезжать? Или заранее струсил?
Встряхнулся Илья:
«Не для того Бог мне силу богатырскую дал, чтобы под копытами погиб или в рабстве сгинул.»
Ударили по рукам. Взял Илья у чубатого уздечку и вошел в загон. Тут же холопы семь замков отворили и только назад успели отскочить. Почуяв свободу, конь заржал, забил копытами так, что земля задрожала. Снова налетел хищной птицею страх, но отступать уже было некуда. Кинулся Илья к коню, вцепился в сивую гриву. Тот от ярости захрапел, встал на дыбы, казалось, в небо сейчас взмоет. Но удержался богатырь. Заметался конь по загону, Илья на нем висит, не отпускает. В толпу за изгородью, словно бесы вселились: кричат, шапками машут, об заклад бьются, кто на Илью, кто на коня ставит. Но не слышит ничего богатырь, будто во всем мире только он и конь остались. И постепенно слабеть стала звериная сила. А Илья держит гриву и на ухо коню нашептывает:
— Покоришься, будешь мне верным слугой и товарищем! Вместе весь свет объездим. Вольную степь увидим, синие море, города златокупольные.
И вот встал конь, опустил голову, а Илья накинул уздечку и говорит чубатому:
— Моя взяла! Выполняй уговор!
У того от злости даже лицо почернело. Уже барыши от продажи рабов подсчитывал, а тут сам в убытке! Крикнул он что-то по иноземному. Холопы достали ножи, похватали палки и обступили Илью. А тот вскочил на коня, ударил коленями по бокам:
— Вперед, Сивка!
В один миг, перемахнули они через тын и были уже в чистом поле. Сидит Илья на коне, будто всю жизнь этому учился. Возвращает Мать Природа сторицей все, чем раньше обделила. Ветер в ушах свистит, звезды над головой пляшут. Несутся они по лугам и полям, через ручьи и овраги перепрыгивают, леса и холмы за спиной оставляют. И кажется, что весь огромный мир у него на ладони, а впереди жизнь вечная!
Соловей разбойник
Всю ночь проскакал Илья. Чувствовал, что ни сон, ни усталость больше не имеют над ним власти. Лишь дурманили голову запахи луговых трав, да пел в ушах вольную песню ветер. Казалось, чуть посильнее оттолкнется конь от земли, взовьются они в ночное небо, и распахнутся навстречу врата в небесные чертоги, где ждут жениха красавицы звезды, и сзывает гостей на пир весельчак месяц.
Но вот наступило утро. Уставший конь перешел на шаг. Опустив голову, осторожно вступал он на укутанную густым туманом землю. А навстречу, словно многорукие великаны, выплывали из белой пелены кряжистые старые дубы и сухие березы. А когда поднявшийся ветер разорвал белое покрывало, увидел Илья, что завела его дорога в места мрачные, безлюдные, гиблые. Не щекотал больше ноздри дымок из печной трубы. Не было вокруг ни дубрав, ни березовых рощ, ни заливных лугов. Редкие почерневшие деревья, словно гнилые зубы старухи, торчали между болотных кочек. Чья-то злая сила погнула их, обломала верхушки. Только кое-где поднимался надо мхом чахлый кустик, и тот испуганно жался вниз, не веря, что станет когда-нибудь деревом.
Небо, что казалось так близко ночью, скрылось за серую дымку облаков. Кем-то и когда-то проложенная дорога, словно заяц, петляла между почерневших пней и упавших стволов. Она еще не успела до конца зарасти травой. И кое-где чернели по обочинам следы старого кострища.
«Может куда и выведет. Не назад же поворачивать!» — думал Илья. Вдруг конь заржал, вскинул голову, и встал, будто копытами к земле прирос. Огляделся Илья. Вокруг все та же заболоченная земля с гнилыми деревьями да черными пнями. Но тут почувствовал он еле различимый запах дыма. Будто потянуло из-за поворота костром и похлебкой.
«Чего заупрямился! Вперед, Сивка!» — прикрикнул Илья. Конь нехотя двинулся вперед. Как повернула дорога за мертвую березовую рощу, увидел Илья, что стоит впереди огромный в десять обхватов дуб, на котором кто-то клетки для птиц развесил. Перед дубом полыхает костер. Словно змеи из дупла, вырываются из-под черной коряги, языки пламени. Подует ветерок, к земле стелются, стихнет, вверх ползут, прокопченное днище котла лижут. Внутри булькает, пышет паром зеленое варево. Как со дна гнилого болота, всплывают, лопаются огромные пузыри, а поверх грязной пены плавают кругляши, похожие на шляпки грибов. Поодаль костра сидит на пеньке маленькое уродливое чудище. Аршин в вышину, два аршина в обхвате. Не различишь где голова, где тело. На широком зеленом лбу три глаза красными угольями горят.
Снова захрапел, попятился конь. Удержал его Илья и обратился, к тому, что у костра сидел:
— Здравствуй! Прости, что не знаю, как тебя звать величать. Будь добр, подскажи проезжему человеку, как из этих мест к людскому жилью выбраться.
— Ишь, чего захотел! — усмехнулся карлик, — Сюда, дорога, одна. А обратно ее и вовсе нет. Коли заехал сдуру, назад уже не вернешься.
Нахмурился Илья, руки сами в кулики сжались:
— Это еще почему?! Чего зря пугаешь, чудище болотное!
Захохотало в ответ чудище, так что все три глаза на зеленом лбу запрыгали:
— Да зачем мне пугать тебя, горе-богатырь! Хозяина здешних мест — Соловья Разбойника увидишь, душа сама в пятки уйдет и дальше в сырую землю провалится. Никто еще перед его силой не устоял. Те, кто поумнее, сразу покорились, и приняли за то смерть легкую. А кто противиться вздумал, не раз прокляли день и час, когда на свет появились! Не веришь, на дуб посмотри!
Пригляделся Илья и видит, что в клетках, которые за птичьи принял, белеют человеческие кости. А тут еще налетел ветер, потянуло от костра смрадом. Повернулся Илья и видит, что не грибы, а мертвые глаза в котле плавают. Не помня себя от гнева, ударил он коня коленями по бокам. Заржал Сивка, налетел на костер, разметал угли. Из опрокинутого котла, шипя, полилось на траву зеленое колдовское варево. А Илья выдернул из земли первую осину, до которой рука дотянулась. Обломав у корня, сунул острие в угли. Хотел мерзкого колдуна на это копье поддеть, но того уж и след простыл. Не успел он по сторонам оглядеться, как задрожала земля, затрясся могучий дуб, и поднялась над ним огромная черная тень.