Жара и Снежинка (СИ)

— Мы серьезно идем в столовку? Снежа, ты жрал на прошлой перемене!
— Я много думаю, а это требует дополнительных калорий!
— Какие планы у вашего класса на выпускной?
— Не знаю… Я не в курсе даже, кто за это будет ответственным.
— Ну так узнай.
— А тебе зачем?
— Есть маза такая… отметить всей параллелью.
Я чуть в стену не вписался.
— Чего? С хера ли это?
— А что ты против имеешь? — грозно нахмурил брови Стас.
— Жара, я тебя очень люблю, но, если честно, я бы хотел, чтобы наш класс сохранил воспоминания о выпускном, как о чем-то светлом. А если будем все вместе — будет как всегда, — на мое признание никак не отреагировали, видимо, решив, что это лирическая оговорка. За весь год он ни разу не заговорил о чувствах, а я не выпрашивал признания.
— Не будет. В конце концов, компания будет не только наша. Это восемьдесят человек. Которые, в большинстве своем, знают друг друга давно. Сам Бог велел, — закончил он излюбленной фразой.
Я задумался. Конечно, резон есть. И мне, по сути, срать, но…
— Обещай, что ты не будешь искать в том месте тихий угол для «потрахушек», — поставил я главное условие.
— Заметано, — я тогда еще не знал, что этот говнюк собирается сдержать слово. Ну конечно, зачем искать, если ему все уже известно.
12 июня.
— Ненавижу эти удавки, — тихо пожаловался Стас, пытаясь снять галстук.
Я лишь улыбнулся. Да, есть вещи, которые я никогда не привью ему. Например, любовь к строгим костюмам. К счастью, костюм Стас ходил выбирать вместе с мамой, которая сразу выросла в моих глазах. Видимо, она гораздо умнее, раз не доверила своему отпрыску выбор выпускного наряда. Я же пошел в магазин сам, снабженный финансами, и мы «случайно» встретились в торговом центре. Мы с тетей Агнессой, как никогда, сплотились, уговаривая Жарского взять новый галстук. Тот попытался отделаться бабочкой или галстуком на резинке (лицо Агнессы в тот момент надо было видеть), но мы были настойчивы.
И теперь я один за эту настойчивость расплачиваюсь. Потому что этот дятел уже достал меня своими «задохнусь-чешется-режет-туго-натирает-чтоб я еще раз-как ты это носишь-нупожалуйстаблядавайяэтосниму».
Мы сидели за огромным столом в ресторане, позади торжественное вручение аттестатов, речь директора. Наша классная толкала речь, которую все с улыбкой слушали, когда этот пингвин в галстуке пришел к нам за столик.
Мы все же сняли всей параллелью один ресторан. Правда, каждый класс был в своем зале, но это не мешало нам, как мелким таракашкам, перебегать из зала в зал. Даже учителя этим грешили.
— Это просто невозможно!
Я ничего не ответил на жалобу, молча глотнул шампанского. И тут же почувствовал, как мне на бедро легла рука. Вот же скотина!
— Не сейчас, — прошипел я.
— Давай отойдем. Надо поговорить, — стараясь не привлекать внимание, Стас взволнованно ерзал на стуле.
— Жара, сядь ровно. Потом поговорим, — шикнул я на него. — И оставь галстук в покое.
— Это важно, — предпринял он попытку, продвинув ладонь чуть вверх. Я вскочил. Блять, я ему сейчас устрою «разговор». Дико зыркаю на него и первым иду к выходу.
— Жарский, ты заебал! Нашел время, — рявкнул я, когда мы оказались в коридоре. Он не ответил, а тут же начал тянуть меня по коридору. Я не вырывался. Не буду же я с криками «помогите, насилуют» сопротивляться этому бульдозеру. Вот мы прошли двери, а за ней еще коридор, уже менее освещенный. Наверно, где-то здесь и кухня, и комната охраны. В общем, территория не для посетителей.
— Угу, я заебал, — меня на буксире тянули по коридору, периодически открывая двери. — Нет, не она.
— Кто «она»? — не понял я сразу. Зато понял через пару секунд. Меня втолкнули в небольшое помещение, в котором я безошибочно угадал кладовку. А хули, у меня же такой опыт теперь.
— Ты что, потерпеть не мог? — продолжил я возмущаться.
— Не поверишь, но реально разговор есть, — Стас закрыл двери кладовой, погружая нас в полумрак.
— То есть мы не увидимся все лето? — хмуро сделал я вывод. Мы сидели под дверью кладовки, подпирая ее спинами, потому что нормального замка там не было.
— Да. Будет просто нереально выбраться. Я поначалу думал, что в перерывах между Испанией и наездами к родственникам я выберусь, но мамины планы могут меняться со скоростью звука. Снеж, ты только потерпи. Поступим, снимем хату, все будет так, как нам надо, — настойчиво убеждал меня Стас.
Я промолчал. Если честно, я был уверен, что хотя бы последние пару недель перед началом учебы мы проведем вместе… Но, что попишешь… Я взял его руку и крепко сжал.
— Я буду скучать, Стас, — прошептал я. Стас выдыхает мне в шею.
— Ты не представляешь, как сексуально ты выглядел, когда получал свой аттестат, — кто о чем, а алкаш про водку. Я грустно улыбаюсь — мне будет не хватать этого вечно неудовлетворенного ушлепка.
— Жарский, правда, сейчас не очень удобно. Давай найдем место понадежнее, — в первый раз за всю историю наших скитаний по закуткам он не спорит со мной.
— Пошли, — кажется, у него тоже нет настроения. Мы встали, я открыл двери. Приглушенный свет упал на нас, я посмотрел на Стаса. О, Боже!
— Бля, Стас, как ты его перекрутил-то так? Дай поправлю, — я протягиваю к нему руки, начинаю поправлять галстук, когда до меня доходит вся ублюдочность ситуации, в которой я скоро окажусь.
Два с лишним месяца я его не увижу. Может, даже не услышу толком. И уж точно не смогу прикоснуться. Не смогу сказать, как он меня заебал! До меня доходит, что этот вечер — последний, вплоть до осени. Руки машинально поправили галстук, но я не убираю их. Держу Стаса за воротник рубашки и пытаюсь проглотить ком в горле.
На мои руки ложится ладонь Жары, я поднимаю глаза. Кажется, сейчас мы думаем об одном и том же.
Не помню, кто первый поцеловал. Уже было не важно. Что помню, так это как закрывал собой дверь. В тот момент мы не думали о том, что сюда может зайти кто-то из персонала ресторана. Нам было наплевать. Мы не собирались упускать эту возможность. Руки Жарский запускает в мои волосы, убивая к хренам получасовую работу мамы над моей шевелюрой.
Целовался Стас мастерски, этого у него не отнять. Вскоре я сам стал расстегивать ему брюки. Стас быстро расправился с моим ремнем и опустился на колени. Все происходило так неожиданно, что я растерялся. Так уж вышло, что такое мы практиковали крайне редко. Парадокс. Я мог скрутиться в любой нелепой позе, но, когда доходило до минета, мы были как-то слишком не уверены. Но сейчас Стас всем своим видом (насколько я мог видеть через маленькое окошко в кладовой) давал понять, что настроен решительно, и хочу я того, или нет, но меня удовлетворят орально.
Я услышал прерывистое дыхание на своем животе, потом почувствовал кожей прохладу, когда с меня стянули штаны вместе с трусами. Стас не стал разводить церемонии и обхватил губами головку. Я откинул голову назад, ударившись об дверь. Руки сами вцепились в волосы Жарского, нащупывая опору, потому что мои ноги нихрена меня не держали. Тем временем Жара подозвал на помощь руки, язык… Я забыл к чертям, кто я, что я, где я.
В полубредовом состоянии я все же уловил момент, когда губы Стаса оказались на одном уровне с моими. Мы вцепились друг в друга, как два утопающих. Не знаю уж, кто из нас был соломинкой. Помню, как Жара срывал с меня рубашку (правда не помню, куда девался мой пиджак), матерясь на чертов галстук, который никак не желал развязываться.
— Мать твою, Снежа, — дрожащими пальцами он никак не мог справиться с тряпкой.
— Оставь, — рыкнул я, откидывая руки и притягивая к себе для нового поцелуя.
Помню, мы переместились на пол. Я лег на спину, и меня накрыло горячее тело, которое я поспешил обнять. Стас был в расстегнутой рубашке, но я не стал ее снимать — жаль было времени. Лишь прижался крепче, целуя шею, плечи. Кажется, я больше мешал его процессу раздевания, чем помогал. Поэтому Стасу пришлось довольствоваться тем, что было: я — голый, в одном галстуке, а он — в расстегнутой рубашке и болтавшихся на одной ноге брюках.