Жара и Снежинка (СИ)

А через неделю на своей шкуре ощутил чувства иностранца из народного анекдота про русские пьянки. Потому что, кроме как «лучше бы я сдох тогда», мыслей не было.
Просто в один прекрасный день мне позвонили и предложили встретиться. И все бы ничего, но звонил парень. А потом еще раз позвонили, и еще… Я узнал о себе, что я очень милый, обаятельный и не по-детски развит. Последнее определение заставило задуматься… Но ответ всплыл скоро.
Я нашел свою страницу на сайте знакомств для геев. С моей мордой на главной заставке. А вот отдельно взятые части тела определенно были не мои. Я, ростом метр семьдесят четыре, был слегка хрупковат для той фигуры. Я не задохлик там какой-нибудь, конечно. По крайней мере, к концу девятого класса я хоть как-то пошел в ширь. Но уж точно не мои бицепсы и так-далее-цепсы сейчас красовались под моей фоткой. Мой реальный возраст был увеличен до совершеннолетнего. А в статусе стояло, что я готов к экспериментам. Сука, убью! Я еле дождался следующего дня. Жарский, стоя в раздевалке, активно отнекивался от своего участия.
— Гейский сайт знакомств? — брови лезут вверх в удивлении. — Да я бы даже не догадался.
А я смотрел на его скрещенные на груди накаченные руки, которые подозрительно напоминали «мои» на сайте знакомств. И думал, смогу ли, когда меня будут судить, симулировать состояние аффекта. Потому что желание убивать было непреодолимым.
Растащили нас вместе с физруком. Жарский утирал разбитый нос и обещал мне кары небесные. Мы измывались друг над другом, как только можно, доводя директора и классрука до ручки. И, наверно, это бы никогда не закончилось. Но наступил апрель, и начались подготовки к экзаменам, консультации и прочая лабуда. Мы слегка успокоились.
И вот отгремел последний экзамен, выпускной позади. Почти половина класса забрала документы из школы. Кто-то перевелся в нужный профильный класс, как и мы (ну, я почти перевелся). Кто-то ушел в колледжи.
Мы не спеша шли к школьным воротам. Мимо прошли два парня и странно на нас глянули. Я это заметил, и Жар, судя по смешку, тоже. Ну еще бы… Жарский на выпускной снова надел свои чертовы рога, и теперь я хожу с синими волосами (мне что-то подсказывает, что про гуашь он так и не забыл), зато эта обезьяна проспорила мне желание и теперь будет все лето ходить в штанах, ибо моя душа возжелала, чтобы он сделал себе восковую депиляцию. И вот, мы, такие два красавца, стоим у школьных ворот, и мне даже не верится, что я туда больше не зайду.
— Бля… Может, я погорячился…
— Да ладно, тебе, Снежок. Не одни мы ушли. Ты же все равно на врача хочешь. Нахуй тебе сидеть тут? Придут какие-нибудь новые гандоны. Еще подружишься с кем. Я же не переживу, родной, — договаривал он уже «плачем Ярославны», медленно падая на колени. Клоун, бля.
— Ой, кончай, а? Да со мной кто угодно подружиться может. Я же не хуярю всех, без разбора. И вообще, подними свои отдепилированные колени с асфальта, придурок, — Жарский встал. Отряхнул колени.
— Бля, уебок! Как же я на море поеду? — простонал он, смотря на свои ноги в джинсовых шортах. Да, носить шорты, когда я рядом, — это было непременное условие.
— А я как? — вернул я вопрос, хватая себя за волосы. — Я похож на покемона, блядь!
Жарский взвесил свои и мои потери и принялся ржать.
— Ну да. Я-то штаны на море надену. А тебе придется в панамке ходить…
— Все, я пошел, — разозлился я. И пошел.
— Эй, стой, Мальвина! — раздалось сзади.
Я резко повернулся, рассчитывая прописать в рыло, но Жарский уже перешел на лосиный галоп, поэтому вхуярился в меня. Мы не упали на землю, но, чтобы не ебнуться, этот дятел положил руки мне на… не, блять, я не скажу, на что, потому что я уже мысленно под землей от стыда.
— Слышь, дитя разврата, грабли убрал от святыни! — заорал я на него.
Мимо прошла группа парней, и я отчетливо услышал слово «педики». Увы, Жарский тоже.
— Я сейчас вас самих педиками сделаю, уроды, — крикнул он, закатывая рукава. Я хватанул его и потянул на себя.
— Ты что творишь, дебил? В обезьянник захотел? Тебе там, с такими гладкими ногами, ой как туго придется!
— Кто бы говорил, русалочка, бля! — Стас с гордым видом пошел к задней стене школы, где издавна была курилка.
— У диснеевской русалочки были красные волосы, идиот, — я перся следом, не желая уходить на каникулы, оставив за ним последнее слово.
— О, а ты, я смотрю, вырос на мультиках для девок?
— А ты, я смотрю, рос под Халка? — мы, дыша как два быка, смотрели друг на друга, когда Жарский засмеялся.
— Бля, Снежный. Я буду скучать по тебе, правда.
— ???
— И я очень рад, что ты перешел со мной. Я б там сдох без тебя, дай, я тебя поцелую, — и знаете, что? Этот имбицил реально полез целоваться!
— Эй, коматозник, ты чего? — я попытался отпихнуть жаровские руки, но не получилось. Он поцеловал меня в щеку. Занавес, аплодисменты.
Я не знаю, как я выглядел со стороны. Понятия не имею. Я только знаю, что был в ахуе.
— Снежок, у тебя вид перепившей амебы, — улыбнулся Стас.
Я промолчал. Я приходил в себя. Если бы нас сейчас увидели все те, кто знал, откуда у Стаса моя фамилия на жопе, или, почему я никогда больше не ем бананы (даже дома), они бы пополнили ряды прихуевших. Но свидетелей не было.
— Если ты еще раз повторишь подобное, я убью тебя, — сказал я.
— Ты еще попросишь меня повторить, Снежок, — скалится Стас.
На моей памяти, это был первый раз, когда мы были вдвоем и просто так распрощались, без рукоприкладства.
Я с довольным лицом пошел домой. То, что я покинул стены родной школы, немного пугало, но впереди маячила возможность учиться в профильном классе, поэтому я не сильно огорчался. Мама еще месяц назад предложила мне такой расклад. А я, баран, уперся. А теперь я был просто счастлив, как обезьянка, которой вручили долгожданный банан. Банан… Сука!
— Жарский! — фигура в конце аллеи замерла и повернулась. — Чтобы завтра же принес мне мою обезьянку, придурок!
====== Глава 2. Новое – хорошо забытое старое. ======
Конец первой четверти. Никита.
Если кто-то здраво рассудил, что «эти двое» одни в новой школе будут держаться вместе, то вы не угадали. А вот если кто-то подумал о том, что мы прекратили свои выходки, то тут бинго. Целых два месяца, то есть всю первую четверть мы посвятили приобщению себя в общественную массу новой школы. Стас, разумеется, принялся завоевывать авторитет у парней, показывать себя в спорте, ну и старался не бесить лишний раз учителей. А я… Ну что я? Я учился. Предложил свои услуги в драмкружке, сообщил о навыках игры на скрипке. В общем, занимались тем, чем и занимались бы в любом случае, не встреться мы друг другу.
Я усердно старался вообще не думать о Жарском, но это… сами понимаете. Вон, взять наших мужиков, когда напьются на девятое мая. Столько лет прошло, а ведь стоит кому-то, у кого дед воевал, зачирикать на немецком, все… Пиздец птичке. Конечно, я такого не одобряю. Но я веду к тому, что невозможно расслабиться, когда с тобой по коридорам ходит человек, с которым ты долгое время вел войну. И ведь мы не объявляли перемирия. Именно поэтому я не мог расслабиться. И ведь, сука, правильно делал.
Шел конец четверти. Меня приобщили к постановке сказки для детей на Новый год. И я так ушел в это дело, что действительно обо всем забыл. Но мне быстро напомнили. Шел самый пик моего монолога, который я учил неделю, дабы меня взяли в спектакль, когда раздался громкий ржач. Смертник, который даже не пытался прикрыть рот ладошкой, стоял в середине зала. Между рядами и смотрел на меня.
— Ну ты даешь. А я-то голову себе сломал, почему в нашей школе учитель по музыке уволилась, — лыбился будущий труп. Я не буду уточнять, кто.
Я развернулся и прямо со сцены культурно сообщил:
— Чтоб ты знал, я пробуюсь на роль в детском спектакле. Прояви уважение к детям и вали отсюда, — в последний момент «вали» было заменено. Рвущееся из глотки «пиздуй» задавил в себе лишь потому, что учитель был здесь же. Мы уставились друг на друга.