Темные звезды

«Я только что хотел скинуть ее с высоты. Она не поможет».
— …я почти ничего не вижу. Скоро совсем ослепну. Проклятое солнце. Хайта, доведи меня до Гиджи. Пожалуйста…
Она ответила не сразу:
— Да, воин. Конечно. Я постараюсь.
Еле различая землю в щели между прищуренными веками, сквозь слезы, Касабури нацелил нос летуна в просвет среди деревьев. Сшибая ветви, черная махина вошла в зеленую гущу листвы, тяжко ударилась брюхом оземь и, пропахав широкую борозду, остановилась. Колпак упал, открывая выход из кабины.
Было раннее утро в Бургонском парке. Дым завесы клубился среди деревьев, над росистой травой. Птахи начинали свои запевки, а листья поблескивали в первых лучах солнца. Стали куриться трубы кухонь и пекарен. В дворцовой капелле ударил колокол, призывая к утренней молитве. У кордегардии рожок пропел: «К разводу караулов!» Кто примкнув штыки, кто вспрыгнув в седло, синие жандармы расходились и разъезжались по аллеям, сменяя невидимую ночную стражу. Поскакал наряд к северному краю парка, где виделось дымное облако.
Пробитые ракетой батареи летуна истекали кислотой. Вскоре она проела катушки, и летун вспыхнул призрачным голубоватым огнем, пламенем цвета незрячих глаз Касабури.
Ночью Лара видела сон, похожий на явь.
Ей снилось, что она лежит в сене одна. Беззвучно поднялась крышка в каменном полу, из квадратной дыры по очереди поднялись двое мужчин, одетые в черное. Головы их были скрыты колпаками с прорезями для глаз и рта, как у монахов Тайного ордена. Высокие и сильные мужчины, в руках они держали что-то вроде больших серпов.
— Сюда вели троих, — сказал один. — Я точно видел, одна из них вылитая служанка с Ураги.
— Но здесь только одна, и это не она.
— Может быть, спряталась?
Они склонились, заглядывая под помост.
— Никого. Странно. А если ее увели жандармы?
— Сам посуди: зачем она жандармам?
— Для потехи.
— Пойдем к казармам.
— Но если и там ее нет…
— Значит, ты обознался.
Ругаясь вполголоса, мужчины сошли в подземелье, и пол вновь стал ровным.
Затем ей приснился Огонек. Она гуляла с ним в публичном городском саду, на ней были бежевые башмачки с высоким каблуком, длинное сиреневое платье с кружевной каемкой и шелковым поясом и подушечной сзади на пояснице, шляпка с бантом, белые перчатки с вырезом, а в руке кисейный зонтик. А Огонек был одет, как Удавчик, в таком же сюртуке, жилете и широкополой шляпе карточного игрока. Они кидали шары, сшибая кегли на приз, и выиграли фарфоровую куклу. На эстраде играл оркестр пожарных в начищенных касках. Лара была совершенно счастлива, когда Огонек пожимал ей руку и шептал любезности. А кукла оказалась вылитой Безуминкой. Кукла открыла глаза и сказала фарфоровыми губами:
— Будь со мной, я гибну.
Испугавшись, Лара проснулась. Сверху в башню лился утренний свет. Рядом на помосте было пусто.
Не веря глазам, Лара повертела головой. Никого!
«Может, я еще сплю? Это сон?»
Она ущипнула себя за руку. Нет, все по-настоящему. Запястье, отшибленное вчера ногой жандарма, распухло, болело и плохо гнулось. Место, куда ее пнул Сарго, казалось деревянным и отзывалось тупой болью на любое касание. Наверно, если стянуть лосины с панталонами, там окажется синячина на ползадницы. Вот собака, два хвоста!
«Но куда подевались девчонки? Их увели ночью?»
Раздался стук и топот. Дверь распахнулась, вошел какой-то унылый лакей с судками и кувшином в поставце с ручкой, а следом помятый Удавчик и Сарго в новом сюртуке, со свежей повязкой под котелком.
Жандармы и Лара уставились друг на друга сонными, оторопелыми глазами.
— А где эти двое? — выдавил Сарго.
— А я знаю? — ответила Лара растерянно, ощупывая сено, будто Хайта с Лисси могли в него зарыться без следа.
— Под помост забились. — Умный Удавчик упал на колени, изогнулся и заглянул вниз. Лара свесилась туда же, но увидела только темноту и пыльные камни. Внезапно Тикен взвизгнул как девчонка, шарахнулся, с размаху сел на зад и пополз от помоста, толкаясь ногами.
— Ты чего?! — выпучился Сарго.
— Там крыса!
Тогда и Лара завизжала, прижав кулаки ко рту.
— Молчать! — заорал Сарго, достав револьвер. — Где девчонки, говори, ты!
— Иди к дьяволам, недобитый! Мне страшно! Убейте крысу!
— Сама ты крыса, паршивка! Куда они делись?!
Побледневший Тикен встал, отряхивая брюки. Губы у него тряслись:
— Сарго, их нет. Сарго, тут некуда уйти. Нам головы открутят за пропажу.
— Тебе давно пора кочан сшибить, урод! Кто сказал их сюда посадить?!
— Кто? Ты, дубина!
— Их унесли черные, черные, — лепетала Лара, поджимая ноги. — Я во сне видела…
— А кого кормить-то? — спросил меланхоличный лакей, прикрыв зевок рукой в перчатке. — Ладно, я выставлю еду, а вы сами разберетесь.
— Тикен, стеречь девку, — приказал Сарго. — Я побегу рапортовать. Глаз с нее не спускать! Лишние порции можешь сожрать. Если в глотку пролезет.
Удавчик пометался по башне и с безнадежным видом бухнулся на помост рядом с трепещущей Ларой.
— Ешь, — мрачно молвил он. — С дворцовой кухни корм.
— Я правда видела, — шепнула Лара. — Они являлись ночью. Как могильные духи с крючьями. Но девчонок уже не было.
— Так я, пожалуй, третью порцию себе возьму, — решился лакей, присаживаясь с краю. — А винцо? Гере прапорщик, пить будете?
— Честное слово, я их видела.
Тикен безнадежно отмахнулся, снял шляпу, а затем обшитый кожей обруч.
— Наливай.
— За здоровье молодой барышни, — подмигнул лакей Ларе.
Из открытого судка пахнуло таким аппетитом, что у Лары в животе квакнуло. Наскоро пробормотав молитву и осенив себя знамением Ока, она, не теряя времени, придвинула посуду и замахала ложкой. От ужаса самое лучшее лекарство — мясо, тушенное с грибами и пряностями. Удавчик выпил стакан вина, добавил чего-то из плоской фляжки и стал тоскливо озирать каменные стены. Казалось, он вот-вот заплачет, душитель проклятый.
— Надо это место освятить, — заметила Лара, облизывая ложку и с трудом сдерживаясь, чтоб не вылизать судок.
— Поздно, крошка. — Он поглядел на нее, и Лара вздрогнула: настолько горьким и мертвым был его взгляд. — Кому идти в темное царство, того не отмолишь. Не нанимайся на службу, которая проклята.
— Ладно, господа, я понес посуду к судомойкам, — объявил повеселевший от вина лакей. — Благодарствую за угощеньице. Вы, барышня, осторожнее с Удавчиком. Он у нас первый любезник.
— Пшел вон, рожа холуйская. — Тикен с холодной свирепостью потянул револьвер из-за пояса, и лакей поспешил удалиться. Проводив его глазами, прапорщик задумчиво заглянул в дуло.
— Только этого не надо. — Лара отодвинулась.
— И не подумаю. — Убрав оружие, жандарм потер ладонью подбородок. — Надеюсь, ты меня поняла.
— Не очень, — призналась Лара. — В смысле, здесь не надо оставаться, да?
Вместо ответа он достал из жилетного кармана пакетик пергаментной бумаги и подал Ларе.
— Порошок от пьянки.
— Я не пью.
— Бери. Спрячь получше. Половину отсыплешь Безуминке. Скажешь, от меня. Больше пока не смог раздобыть.
Поглядев на его обруч, лежащий на сене, Лара подумала, что этот подарок был бы куда лучше. Удавчик заметил, куда она смотрит.
— Нельзя. Сейчас многие в эфире, перехватят голос.
— А когда можно?
— Потом узнаешь.
— С обруча голос далеко бьет?
— Сорок миль во все стороны. Кое у кого и дальше. Это монетный сплав, серебро с медью.
— А со шлема?
Удавчик слез с помоста:
— Я отведу тебя туда, где все расскажут. Тебе интересно?
— Ага.
— Значит, обойдемся без наручников?
— Да, пожалуйста. Я не побегу. Тут, я поняла, опасно бегать по газонам. Особенно ночью.
— Глазастая! — Тикен усмехнулся, глаза его повеселели, и он подал руку Ларе, помогая ей слезть с ложа. Отпускать руку Удавчик не спешил, Ларе стало от этого неловко, словно ее трогали в толкучке.