Левиафан

Завершив обход корабля и зайдя напоследок в центральный, Морев решил отдохнуть и направился к себе в каюту. Не успел он раздеться, как послышался легкий стук в дверь.
– Да, – с неудовольствием сказал командир.
– Разрешите, Александр Иваныч? – возник в темном проеме механик. – Я ненадолго.
– Ну что ж, заходи, Николай Львович, – зевнул Морев.
– Тут такое дело, – тихо прикрыв дверь и усаживаясь на диван, доверительно произнес капитан 2-го ранга. – Мне кажется, вахтенный инженер стукач.
– С чего ты взял? – нахмурился Морев.
– До вашего прихода мне понадобилась кое-какая информация по реактору. Захожу на пульт, а там особист о чем-то секретничает с инженером. При моем появлении сразу же сменили тему, и мой Ручкин докладывает – так, мол и так, знакомлю старшего лейтенанта с системой управления энергетической установкой. А у самого глаза бегают, как у нашкодившей суки.
– Ну и что тут такого? – хмыкнул командир. – Мало ли что у кого бегает?
– А то, – наклонился к нему механик. – Я особисту это все объяснял с месяц назад, в море, на отработке. Причем самым подробным образом.
– М-да, – задумчиво взглянул на механика Морев. – А зачем собственно ты мне все это рассказываешь?
– Мне сексоты в боевой части не нужны, – набычился тот.
– И что ты предлагаешь?
– Пока ничего. Просто докладываю.
– В таком случае иди и занимайся своими делами. Одного особиста на борту мне вполне достаточно.
– Слушаюсь, – буркнул механик и, выйдя из каюты, тихо прикрыл дверь.
Через пять минут, улегшись в постель и блаженно вздохнув, Морев спал крепким сном.
В это же время, в пятом отсеке, на нижней койке медицинского изолятора мучился от бессонницы Березин. Отдельная каюта ему не полагалась, и контрразведчик обитал там вместе с корабельным врачом. Место это было довольно комфортным, поскольку изолятор имел отдельный гальюн с душем и сообщался с амбулаторией, оборудованной по последнему слову научной мысли. В нем имелось все, чтобы оказывать подводникам в море весь спектр медицинских услуг, начиная от лечения банальных ушибов и заканчивая несложными хирургическими операциями. Сожитель Березина, майор медицинской службы Алубин, возился в амбулатории со своим мудреным хозяйством, а старший лейтенант предавался невеселым размышлениям.
Он не любил свою службу и тяготился ей.
Закончив два года назад академию ФСБ, куда Березин попал благодаря связям отца – маститого депутата Государственной Думы, он надеялся на блестящую карьеру в контрразведке. И все поначалу складывалось хорошо. Родитель, водивший близкую дружбу с одним из заместителей директора ФСБ, пристроил свое чадо на престижную должность в управление международного сотрудничества в центральном аппарате. Однако через год, попав в первую зарубежную командировку в Лондон, молодой Березин учинил там пьяный дебош в ресторане и был отозван на родину. Встал вопрос об увольнении, но снова помогли родительские связи. Неудавшегося «международника» перевели в департамент военной контрразведки и направили от греха подальше, в управление контрразведки Северного флота.
– Пересидишь там год-другой, – напутствовал его приятель отца, – я организую тебе путевую характеристику и подыщу приличное место в Москве.
В Североморске, зная чьим протеже является Березин, его определили в один из лучших заполярных гарнизонов в котором базировалось ударное соединение подводных ракетоносцев. Начальник контрразведки соединения, мечтавший об адмиральских погонах, принял «москвича» радушно и стал всячески опекать.
Однако коллеги по отделу отнеслись к старшему лейтенанту настороженно – он им сразу не понравился своим высокомерием и чрезмерной близостью к начальству. В первый же выход в море, Березин убедился, что новая служба «не подарок». Замкнутое пространство корабля действовало угнетающе, а обитающие в нем люди вызывали неприязнь. Они были чужды Геннадию, с детских лет привыкшему вращаться в высшем обществе. Короче, самое настоящее быдло, как любил выражаться отец.
– Ну да ладно, – думал Березин. – Через три месяца вернемся из плавания, а там санаторий, отпуск и, глядишь, снова Москва. Папаша меня в этой дыре не оставит.
 
Глава 2
 
На просторах Атлантики
 
Северная Атлантика встретила крейсер двенадцатибальным штормом. Он чувствовался даже на двухсотметровой глубине.
Неумолимая сила раскачивала лодку на гигантских качелях и затрудняла управление кораблем. Однако погружаться ниже Морев не спешил. Он решил заняться отработкой экипажа в экстремальных условиях.
Для начала на корабле объявили тревогу и, получив из отсеков доклады о готовности к бою, провели учения по борьбе с пожаром. Огонь и вода – главные враги подлодки. Причем на глубине они намного опаснее, чем на поверхности. Там есть свобода маневра, обычная среда обитания человека и возможность оставить терпящее бедствие судно.
Под водой всего этого нет. Борьба идет в дважды замкнутом пространстве – пучина, корпус субмарины; в абсолютно чуждой стихии и до последней минуты. Будь она конечной в ликвидации последствий аварии или роковой для всего экипажа.
Учения прошли нормально. Условный пожар в турбинном отсеке его личным составом был «потушен» грамотно и в нормативные сроки.
– Ну что ж, – мимолетно взглянул Морев на довольного старпома после их разбора. – А теперь, поборемся с водою. Сергей Ильич, – обратился он к сидящему за пультом вахтенному офицеру, – дайте вводную, пробоина в трюме, в районе пятьдесят седьмого шпангоута.
– Есть, – кивнул тот и нажал тумблер боевой трансляции.
– Учебно-аварийная тревога! Пробоина в трюме, районе пятьдесят седьмого шпангоута! – разнеслось по кораблю.
Через несколько секунд из пятого и смежных с ним отсеков стали поступать доклады о ходе борьбы с водой.
– Есть!
– Есть!
– Есть! – только и успевал отвечать на них вахтенный офицер.
– Пробоина заделана! Включены насосы на осушение трюма! – последовал через несколько минут последний доклад.
– Уложились, – нажал кнопку секундомера старпом и вопросительно уставился на командира.
– А точней, уложили, – нахмурился Морев. – На такой глубине вашу аварийную партию размазало бы давлением воды по переборкам. Сергей Ильич, – обратился он к вахтенному офицеру, – почему вы не всплыли на перископную глубину?
– Но ведь там шторм, я думал…
– А вы не думайте, на этот счет есть строго определенные действия, – процедил командир. – Отработка не принимается. Учения придется повторить завтра. Отбой тревоги.
Хотя учения прошли и не на должном уровне, настроение у экипажа было приподнятым.
Выход в Атлантику, а на сленге подводников в «банановую рощу», сулил ощутимую прибавку к жалованию. Причем не в отечественных рублях, а в североамериканских долларах, которые с чьей-то легкой руки прозвали «бананами». По этому поводу в кают-компании и курилке шел оживленный обмен мнениями.
– Нет, по сравнению с советскими временами, это все-таки мизер, – сказал во время обеда механик, обращаясь к старпому. Тогда мы получали намного больше. За несколько походов можно было скопить на «Жигули», а то и на «Волгу».
– А теперь на колесо от «Тойоты», – рассмеялся старпом. – Зато импортное, японское.
– За что боролись, на то и напоролись, – вздохнул механик. – Гарсун, тащи первое!
Через минуту перед ним возник вестовой в белой курточке, осторожно несший мельхиоровую миску. Большой палец его правой руки омывался золотисто поблескивающим супом.
– Что это? – пробурчал механик, хмуро кивнув на палец.
– Ничего, товарищ капитан второго ранга, мне не горячо, – поставил вестовой миску на стол и вытер палец о куртку.
В кают-компании грохнул жизнерадостный смех.
При всплытии на очередной сеанс связи из рубки акустиков доложили о непонятных ударах по корпусу в районе кормы. Спустя минуту, аналогичный доклад поступил и от вахтенного шестого отсека. Удары чередовались с разными временными промежутками, были одной тональности и классифицировались акустиками как механические.