Бельканто

Позже господин Хосокава рассказывал, что не сомкнул глаз всю ночь напролет. Однако Гэн прекрасно слышал, как после четырех часов ночи он периодически похрапывал, тихонько и с присвистом, будто сквозняк гулял в дверных щелях. И это похрапывание вселяло в Гэна спокойствие. Храп раздавался в разных концах комнаты: люди проваливались в сон кто на десять минут, кто на двадцать, но при этом лежали покорно, вытянувшись на спине. Аккомпаниатор очень медленно, так, что никто даже и не заметил, стянул с себя пиджак и сделал из него нечто вроде подушечки, которую подложил под голову Роксаны Косс. Всю ночь напролет грязные ботинки переступали через них, становились между ними.
Когда накануне вечером гости укладывались на пол, волнение отвлекало их от раздумий об ожидающей их судьбе, но наутро вязкий страх завладел всеми. Люди просыпались с тяжелыми мыслями о том, что же будет дальше, и ничего хорошего на ум не приходило. Грубая щетина за ночь покрыла подбородки мужчин, лица женщин были перепачканы расплывшейся от слез косметикой. Нарядная одежда измялась, узкие туфли натерли ноги. Спины и бедра болели от долгого лежания на твердой поверхности, шеи затекли до невозможности. И всем без исключения хотелось в туалет.
Помимо страданий, которые испытывали все заложники, господина Хосокаву терзала мысль о собственной ответственности. Ведь все эти люди собрались на его день рождения. Согласившись на этот надуманный прием, он подверг опасности столько жизней! Приехали несколько служащих компании «Нансей», включая Акиру Ямамото, руководителя отдела развития, и Тецуа Като, старшего вице-президента. Приехали вице-президенты «Сумитомо Мицуи Банк» и Банка Японии, Сатоси Огава и Йосики Аои. Пришли из чувства уважения к нему, хотя господин Хосокава лично и неоднократно уведомлял их, что они не обязаны этого делать. Принимающая сторона прислала им отдельные приглашения, пояснив, что празднуется день рождения их самого ценного клиента – разве можно такое пропустить? Посол Японии тоже решил посетить прием. Теперь он лежал на половичке в дверном проеме.
Однако более всего господин Хосокава переживал из-за Роксаны Косс, хотя и понимал, что неправильно ставить одну жизнь выше другой. Она приехала в эти жуткие джунгли исключительно для того, чтобы для него петь. Каким тщеславием с его стороны было думать, что он заслуживает такого подарка. Ему вполне достаточно было слушать ее записи. Ему более чем достаточно было видеть ее в Ковент-Гарден и в Метрополитен-опера. С чего ему взбрело в голову, что еще лучше будет оказаться совсем рядом, вдохнуть запах ее духов? Ничем это оказалось не лучше. Акустика гостиной, если уж быть абсолютно честным, искажала ее голос. Он почувствовал крайнюю неловкость, когда заметил чрезмерно развитые мышцы ее широко раскрытого рта, а во рту – влажный розовый язык. Нижние зубы ее были неровными. Честь, оказанная ему, ничего не стоила в сравнении с той опасностью, которая грозила теперь ей и всем остальным. Господин Хосокава попробовал приподнять голову, чтобы увидеть Роксану Косс. Она лежала недалеко от него – во время концерта он стоял посреди комнаты. Сейчас ее глаза были закрыты, хотя ему показалось, что она не спит. Ее нельзя было назвать красивой женщиной, если взглянуть объективно, из положения лежа на полу. Все ее черты казались крупноватыми: нос длинный, рот слишком широкий. Глаза тоже были слишком большими, но это никак нельзя было поставить ей в упрек. Они напоминали господину Хосокаве синие цветы горечавки, растущие по берегам озера Нагано. Вспомнив об этом, он улыбнулся и хотел было поделиться своей мыслью с Гэном. Вместо этого он взглянул на Роксану Косс, лицо которой без устали изучал на программках ее концертов и на вкладышах дисков. Да, ее плечи несколько покаты. Да, ее шея, пожалуй, могла быть и подлиннее. Шея подлиннее? Он обругал самого себя. О чем он думает? Какое это имеет значение? К тому же ни один человек не способен смотреть на нее объективно. Даже тем, кто видел ее сегодня впервые, еще до того, как она начала петь, она показалась лучезарной, словно талант не вмещался в ее голос и просачивался, как свет, через кожу. Сейчас же он видел только блеск ее тяжелых волос, бледно-розовую щеку и прекрасные руки. Аккомпаниатор поймал взгляд господина Хосокавы, и тот быстро отвернулся. Террористы начали поднимать некоторых заложников и куда-то уводить. Господину Хосокаве было нетрудно притвориться, что он интересуется именно этим обстоятельством.
К десяти часам утра среди заложников началось перешептывание. Не так уж трудно перекинуться словечком-двумя с соседом, если с улицы доносится такой грохот, а гостей одного за другим выводят в холл. Именно по этому поводу все и начали шептаться. Вначале все решили, что их сейчас будут мало-помалу расстреливать, возможно в саду, за домом. Виктор Федоров нащупал пачку сигарет в кармане пиджака и задумался, позволят ли ему затянуться напоследок. Волосы у него слиплись от ручьями текшего пота. Ради сигареты Федоров уже и не прочь был получить пулю. Заложники смолкли в ожидании своей участи, но тут вернулась первая группа. Улыбаясь, вернувшиеся что-то шептали своим соседям, и слова «туалет», «уборная», «сортир» облетели все помещение.
К каждому был приставлен сопровождающий – заляпанный грязью, вооруженный до зубов юный террорист. Одни конвоиры просто шли вслед за заложниками, другие держали своих подопечных за руку повыше локтя, кто поаккуратнее, кто погрубее. Парень, приставленный к Роксане Косс, сжал ее ладонь, так что, выходя из гостиной, они напоминали влюбленных, отыскивающих пустынный уголок на берегу моря. Этот мальчишка был далеко не так хорош собой, как тот, что держал ее руку вчера вечером.
Некоторые все еще были уверены, что их вот-вот убьют, и снова и снова воображали, как террористы выводят их в ночи за дверь и пускают им пулю в затылок. Но Роксана Косс не думала ни о чем подобном. Может быть, кому-то и уготована такая участь, но только не ей. Кто же расстреляет оперную певицу? Она приготовилась быть любезной, не отнимала свою руку, но была уверена, что в нужное время выйдет на свободу. Обязательно. Она улыбалась, когда парень открывал перед ней дверь туалета. Она даже не удивилась бы, войди он за ней следом. Но он не вошел. Она заперла дверь, села на стульчак и разрыдалась. Намотала волосы на ладони и, громко, судорожно всхлипывая, прикрыла ими глаза. Будь проклят ее агент, который убедил ее, что ради таких денег стоит согласиться на это выступление! Шея ее затекла, Роксана Косс чувствовала, что находится на грани простуды, да и попробуй не простудись, проведя целую ночь на полу. Но разве она не играла Тоску? Разве она не прыгала несчетное число раз со стены замка Сант-Анджело? Играть Тоску тяжелее, чем спать на полу. После освобождения она будет петь только в Италии, Англии и Америке. «Италия, Англия, Америка», – она повторяла эти три слова снова и снова, пока не овладела собой и не перестала плакать.
Сесар, вооруженный мальчишка, который ждал ее в холле, не ломился в дверь, чтобы поторопить, как поступали с другими гостями. Он прислонился к стене и воображал себе, как она склоняется сейчас над краном, как полощет рот, как моет лицо и руки маленьким кусочком мыла в форме морской ракушки. Мысленно он все еще слышал ее пение и, чтобы скоротать время, даже пытался напевать запомнившиеся слова: «Vissi d’arte, vissi d’amore, non fece mai male ad anima viva!» [2] Удивительно, как четко отпечатались эти звуки в его сознании. Да, она не торопится с умыванием, но что можно спрашивать с такой женщины? Она подлинный самородок. Ей нельзя мешать. Когда она наконец вышла из ванной, ее рука на ощупь была чуть влажной и волнующе-прохладной. «Vissi d’arte», – хотел он ей сказать, но не знал, что это значит. После того как он проводил ее на место возле рояля, увели аккомпаниатора, но тут же возвратили обратно. Он выглядел значительно хуже остальных гостей: мертвенно-бледное лицо, красные глаза. Хильберто и Франсиско, самые крупные из бойцов, крепко держали его с двух сторон и буквально волочили за собой. Все решили, что он попытался совершить побег через окно или дверь, и его скрутили, но, когда аккомпаниатора довели до места и отпустили, ноги у него подогнулись, точно бумажные. Он рухнул на пол без чувств. Террористы что-то объясняли Роксане Косс по-испански, но она по-испански не понимала.