Морская дорога (ЛП)

Мы болтали о том, что происходит между мужчиной и женщиной. Конечно же, я всё знала об этом от Халльдис. Но она объясняла мне суть дела, я ни разу не видела, чтобы Халльдис хихикала. Не знаю, забавляло ли это её в молодости? Именно тогда, в том хлеву, у меня и была единственная возможность шутить о соитии. Если задуматься, получается очень странно: мы постоянно голодали, мёрзли, сидели в темноте и грязи, но всё же каждая из нас испытывала тайное волнение. Разговоры были куда более волнующими, чем сам предмет, как выяснилось позже. Мы словно ждали, чтобы кто-то спас нас. Но совсем не так, как ты можешь подумать: такому мужчине как ты, может показаться, что из жизни, которую я описываю, нас действительно надо было спасать. Но те девушки в Гренландии не знали ничего иного и не ждали от жизни большего. Зима как зима. Нет, я говорю о другом спасении: мы надеялись, что брак с каким-нибудь глупым юнцом спасёт нас от самих себя. Единственный, к кому я что-то чувствовала, это Бьярни Херьёльфсон, но он уже был женат, и я уверена, что Бьярни даже не смотрел на меня. Но, в отличие от тех девушек, я была уже не так невинна. Некоторые были более опытны в любовных отношениях, чем я, но никого из них не отягощало бремя вины, как меня. Верила ли я на самом деле, что какой-то мужчина может спасти меня? Я была почти уверена, что меня околдовали.
Торбьёрг искала меня. Она не приходила в течение нескольких недель, пока шёл густой снег, и я старалась забыть о ней. Но как только после снегопада люди протоптали тропинку, я увидела, как она спускается с холма. Закутанная в старую накидку, она казалась мне огромным чёрным вороном на белом снегу. Моим единственным спасением был хлев, но в тот день впервые за долгие недели засияло солнце, и стих ветер. Я пропахла вонью дома и хлева, и хотела, чтобы свежий воздух прогнал это зловоние. На улице можно было передвигаться лишь по тропинке, что протоптали люди. Итак, она поймала меня там, я напустила на себя мрачный вид, чтобы как-то защититься. Я не желала с ней разговаривать, говорила лишь она. Будь рядом со мной Халльдис, она сразу бы отвадила старую ведьму. Но я гостья в доме Херьёльфа, а он побаивался ведьму, потому что люди голодали, а она обладала властью. Мне пришлось стоять и слушать её, чувствуя себя мухой в паутине.
Той ночью мне приснился сон — она налетела и поглотила меня, а затем я стала ей, полы моего старого плаща захлопали в снежной ночи.
Остальные тоже кое о чём догадывались. Меня настораживало, что Херьёльф стал относиться ко мне с неким уважением. Я не хотела быть белой вороной. В один из последних вечеров, когда мы сидели в хлеву, Ингрид попросила меня предсказать судьбу. 
— Ты просишь меня? — спросила я. — Но я не могу, не умею. 
— О, да, конечно же, можешь, — ответила она. — Все видели, как ты пела для Торбьёрг. Ты же ведьма, Гудрид. И не притворяйся, что это не так. Она же ведьма?
Да поможет мне Бог, потому что все они совершенно серьёзно сказали "да".
Наконец начал таять снег, ночью я лежала в постели и слушала журчание талой воды. Отцу не терпелось добраться до поселения Эрика, и, хотя, Херьёльф был с нами обходителен, он тоже ждал, чтобы мы поскорее отплыли. Голодная зима подразумевала голодную весну, и Херьёльф сделал ставку на раннюю охотничью экспедицию. Каждый день и отец и Херьёльф оба выходили проверять лёд, и, хотя они ничего не говорили друг другу, я хорошо понимала, о чём они думали. Я испытывала такую же тревогу, как и отец, желая побыстрее отплыть. Однажды, когда небо прояснилось и стало бледно-голубым, северный ветер превратился в лёгкий бриз, я решилась потолковать с отцом. Я рассказал ему о ведьме, о своём сне и о бремени вины, которое тяготило меня. 
— Я хочу избавиться от этого бремени, — сказала я ему. — Я хочу быть как все.
Отец задумался.
— Ты красивая девушка, Гудрид, — сказал он.
Первый раз в жизни он упомянул мою внешность, но, к сожалению, слишком поздно, чтобы впечатлить меня. 
— Пора тебе замуж. Брак положит конец всем этим глупостям. Мы подберём тебе хорошего мужа.
Я встала перед ним, преградив путь.
— Ничего не выйдет, — сказала я ему, — если люди будут считать меня ведьмой. Ты не должен допустить, чтобы эти слухи попали вместе с нами в Эриксфьорд.
— Если хочешь избавиться от этого, просто выкинь из головы.
— Этого мало. Послушай, отец, мы же христиане?
Он задумался.
— Не уверен, что стоит мозолить Эрику глаза нашей новой верой. Поживём-увидим, как всё сложится.
— Нет же, послушай. Если мы ясно дадим понять семейству Эрика, что мы христиане, то им даже не придёт в голову, что я имею хоть какое-то отношение к колдовству. Мужчинам нравятся жёны-христианки, ты сам видел это в Исландии. Христианство делает женщин верными и послушными. Тебе не нужно говорить Эрику Рыжему, что ты — враг Тору. Просто скажи, что ты, как добрый христианин, не одобряешь колдовство в Херьёльфснесе, как и все в твоей семье.
— Ты считаешь, это поможет?
— Мне так будет спокойнее.
— И ты выбросишь мысли о колдовстве из головы?
— Да. 
— И если я найду тебе достойного мужа в Эриксфьорде, ты будешь довольна? 
— Конечно же, да.
— Очень хорошо, но ты должна довериться мне в этом вопросе.
— Но ты скажешь им, что мы — христиане?
— Да, я так и сделаю.
Этот разговор с отцом оказался самым приятным из всех, и действительно, стал поворотным моментом в наших взаимоотношениях. Всю зиму мы провели среди чужих людей, возможно, это тоже сыграло определённую роль.
Думаю, отец был рад покинуть Херьёльфснес, как и я. Мы были благодарны Херьёльфу, ведь он спас нам жизнь, хотя существование его собственной общины висело на волоске. Нет, конечно же, мы не остались в долгу. Перед отплытием отец щедро одарил Херьёльфа, но золото бесполезно, когда нечего есть. Во всяком случае, Херьёльф жил, наслаждаясь своим богатством, и был достоин удачи, которая шла к нему.
Подарок, который мне сделал Бьярни, я опробовала впервые, как только мы вышли из бухты Херьёльфснеса. И молитва, которой он меня научил, сработала. Наш корабль подлатали, у нас имелся достаточный запас продуктов, мы шли вдоль более-менее населённых берегов, к тому же Херьёльф дал нам проводника. Поначалу Бьярни сам хотел отправиться с нами, но Херьёльф сказал, "Не стоит". Я заметила, как буквально миг отец с сыном смотрели друг на друга, а затем Бьярни сказал, "Ну что же, хорошо. Не стоит". Мне было жаль. Путешествие показалось мне лёгким. Началась весна, и паковый лёд только-только отошёл от берегов фьорда. Мы лавировали между островами, а ледяные горы Гренландии поблёскивали на солнце к северу от нас. Через некоторое время земля отступила, и мы оказались в открытом море, продолжая двигаться на северо-запад. Земля не казалась зелёной, но, тем не менее, это путешествие не было ужасным. Выдержка Бьярни Херьёльфсона, который не позарился на эти незнакомые земли, и умудрился, после всех штормов, точно найти место, которое описал ему его отец, казалось, сопровождала нас. Я произнесла заклинание, и белые горы блеснули на солнце, волна бережно баюкала нас, а мы, тем временем, не спеша, проходили мимо новых и новых островов.
И вот, наконец, мы увидели подходящую под описание гору, которая указывала вход в невидимый с моря, глубоко врезающийся в сушу залив Эриксфьорд. Войдя во фьорд, мы уже не видели открытого моря, и миновали острова, на которых зимовал Эрик, когда исследовал вновь открытую страну, там мы увидели остатки его лагеря. До того, как мы обнаружили вход в Эриксфьорд, мы шли, согласно описаниям, держась восточнее горы, лавируя между плавучими льдами. В конце концов, в последний момент, перед нами открылся узкий проход во льдах, ведущий в залив. А потом мы шли под парусом с лёгким бризом между берегов фьорда, какого я никогда не видела прежде. Свободная ото льда вода казалась угольно-чёрной, подёрнутая слабой зыбью. Справа от нас возвышалась огромная серая гора, она приближалась и становилась всё больше. Мы прошли мимо входа в узкий фьорд, который заканчивался круто вздымающимся ледником. Затем мы оказались в окружении айсбергов из голубого льда, казалось, они совсем преградят путь, но внезапно мы оказались на чистой воде. Восточный берег фьорда вздымался отвесными и неприступными скалами, а на пологом западном виднелась линия серо-зелёных холмов, за которыми резко поднимались заснеженные горы. Мы приблизились к берегу и увидели зелёный холм с плавными очертаниями, лежащий между скал. Ниже раскинулся каменистый берег, и очень скоро мы заметили на нём что-то, и это были не валуны или тюлени, а лодки. На прибрежном склоне возвышались зелёные холмики, оказалось, это торфяные крыши построек, а над ближайшей из них вился дымок. На склоне холма паслись коровы и овцы, зелёная трава уже пестрела первыми весенними цветами — одуванчиками. И когда мы сошли на западный берег и вдохнули ароматы свежих трав, из моих глаз покатились слёзы, потому что это был запах дома.