Дочь палача и театр смерти

– Пускай заходит да берет, – проворчал Куизль. – Голову я никому за это не откручу, а жене служивого – тем более.
Вскоре крики Рансмайера стихли, и улица опустела. Впереди показалась башня тюрьмы и рядом с ней замок Шонгау, расположенный в северной части города.
В последние годы горожане старались восстановить разрушенное войной, но замок и по сей день пребывал в таком состоянии, что назвать его замком не поворачивался язык. Когда-то здесь останавливались курфюрсты, теперь же массивное строение с полуразрушенной башней и покосившимися сараями служило лишь канцелярией секретаря. Палач по старой привычке пересек внутренний двор, заросший плющом. На ржавых пушках развалились несколько караульных. Завидев своего напарника в обществе палача, они заухмылялись.
– Ну как, обделался при исполнении? – крикнул Андреасу пожилой и толстый солдат. – Ведь не сожрал же он тебя! Хотя ты всем пришелся бы по вкусу.
– Заткнись! – огрызнулся Андреас. – Лучше скажи, где сейчас Лехнер.
Солдат пожал плечами:
– Где ж ему быть? В канцелярии сидит, над бумажками. Или ты где-то еще встречал нашего канцелярского пердуна?
Его напарники расхохотались, однако хохот резко оборвался, когда на лестнице появился худой мужчина в черной мантии, неестественно бледный, с черной окладистой бородой и пронзительным взглядом.
– Канцелярский пердун как раз решает вопрос о недельном жалованье для стражи, – проговорил он тихим, но слегка гнусавым голосом. – Хотя я могу и отложить эту работу до следующего месяца. Надо подумать; может, так и поступлю на этот раз.
Толстяк прокашлялся, лицо у него стало пунцовым.
– Ваша милость, прошу прощения, если я…
Иоганн Лехнер прервал его легким движением руки и повернулся к Куизлю:
– Рад, что ты не забыл сюда дорогу, палач. Хотя ждать пришлось дольше, чем я предполагал. Вы что же, заплутали?
– Э-э… перед церковью случилось небольшое столпотворение, – ответил Андреас. – Но мы, слава богу, умеем держать себя в руках.
Лехнер тонко улыбнулся:
– Знаю. Особенно наш почтенный палач. – Он подмигнул Куизлю: – Пойдем, без стражи. Нам надо поговорить.
Под недоверчивыми взглядами солдат Якоб поднялся по стоптанным ступеням. Секретарь уже скрылся в своем темном кабинете. Палачу пришлось пригнуться, чтобы пройти в низкую дверь. Он оказался в почти пустой комнате без окон, освещенной лишь несколькими свечами в стенных нишах. На столе посреди комнаты грудились книги и пергаменты. Лехнер занял свое место и показал Куизлю на низкую табуретку.
Палач задумался, сколько раз ему уже приходилось сидеть на этом табурете. Будучи судебным секретарем, Лехнер представлял в Шонгау курфюрста, в особенности когда дело касалось уголовного суда. Зачастую именно в этом кабинете Куизль получал от Лехнера распоряжения по методам пытки и уровням допроса.
«Я выполняю всю грязную работу, а он все заносит в протокол, – подумал Якоб. – Справедливости ради их бы кровью подписывать…»
– Как-то скверно все получилось вчера у тебя с Рансмайером, – сразу перешел к делу секретарь.
– Рансмайер домогался… – начал Куизль, но Лехнер отмахнулся:
– Не надо рассказывать мне про Рансмайера, я сам знаю, что он кобель. Но при этом он еще и наш доктор и, кроме того, уважаемый человек. В отличие от тебя, – добавил он, пожав плечами, и молитвенно сложил руки. – Палач без рода и без чести бросается на доктора!.. Скажи, будь ты на моем месте, как бы ты поступил?
– Для начала назначил бы расследование.
– Без свидетелей? Показания палача и его дочери против заявлений ученого доктора? – Лехнер покачал головой. – Малый совет этого не допустит.
Якоб тихо заскрежетал зубами. Наверное, Лехнер был, как всегда, прав. В Малом совете Шонгау заседали шестеро советников, которые вершили судьбу города, среди них трое подчиненных бургомистров и первый бургомистр Маттеус Бюхнер, человек крайне честолюбивый. Все были урожденными патрициями, для которых положение имело большое значение.
«И почти все они в пациентах у Рансмайера, – подумал палач. – Ворон ворону глаз не выклюет».
– С другой стороны, ты мне нужен, палач, – продолжил Лехнер уже не так строго. – Ты умен, ты опытен. А главное, я не знаю, кто занял бы твое место. Но своим пьянством, своей спесью и вспыльчивостью ты сам себе отравляешь жизнь.
– Если вы приглашали на проповедь, то у меня дел полно, – проворчал Куизль.
Лехнер вскинул руку:
– Имей терпение. Я уже нашел решение, такое, чтобы никто не остался внакладе. – Он склонился над документами и принялся их перебирать. – Чтобы успокоить людей и оградить тебя от мести Рансмайера, нам придется отослать тебя на какое-то время.
Куизль даже не моргнул, но внутри у него все закипело.
– Хотите вышвырнуть меня из города? – спросил он тихо.
– Я бы назвал это как-нибудь иначе. – Лехнер только теперь оторвал взгляд от документов и испытующе посмотрел на палача: – Ты будешь сопровождать меня в небольшой поездке. Мы отправляемся в Обераммергау.
– В… Обераммергау? – Якоб в недоумении взглянул на секретаря. – Уж не на «Страсти ли Христовы»?
Лехнер прыснул со смеху, что Куизлю показалось весьма необычным.
– Нет, к сожалению, на это у меня нет времени, – ответил секретарь. – Но мне сообщили, что в Обераммергау произошло ужасное убийство. Человека распяли посреди кладбища. У них уже есть подозреваемый. День или два пыток, и он признается.
– Я отправлюсь палачом в Обераммергау? – переспросил Куизль. – Но разве суд в Мурнау…
– Судья Мурнау, Франц Станислав Греспек, умер в прошлом году, – прервал его Лехнер. – На его место до сих пор никого не назначили, и не исключено, что округ объединят с Шонгау. Все это весьма прискорбно. – Он состроил грустную мину и поиграл пером. – Ну а до тех пор Аммергау находится в ведении Шонгау, хотя аббат в Эттале, возможно, считает иначе. Я уже отправил курьера в Мюнхен за распоряжением. Простая формальность. Курьер как раз подоспеет в Обераммергау к нашему прибытию.
– Постойте!
Куизль усмехнулся и почесал бороду. До него постепенно начало доходить.
– Думаете, если вам удастся разрешить это дело, суд Мурнау отойдет под ваше ведение? – предположил он. – Вы нацелились на пост управителя Мурнау, верно?
Лехнер снова склонился над документами и подписал несколько бумаг.
– Как я уже сказал, ты умен, палач, – сказал он тихо. – Именно поэтому ты нужен мне в Обераммергау, и не только для пыток. Внакладе ты не останешься.
Перо снова заскрипело по бумаге.
– Я и сам терпеть не могу Рансмайера, – продолжил Лехнер так тихо, что Куизль едва мог слышать. – Возможно, мы найдем способ его образумить. Рука руку моет. Но если ты не оправдаешь моих ожиданий…
Секретарь вновь поднял глаза.
– Кстати, как поживает Георг? – спросил он неожиданно.
Куизль почувствовал, как ему стиснуло горло.
– Он… он как раз оканчивает учение и станет хорошим палачом. Я все еще надеюсь, что он вернется в Шонгау и займет мое место.
– Хм, для этого придется получить согласие Совета… И надо было ему покалечить именно Бертхольда! – Лехнер изобразил огорчение. – Бертхольды по-прежнему пользуются влиянием. Честно, не знаю, смогу ли я добиться чего-нибудь… Но нельзя терять надежду, верно?
Довольно долго тишину нарушал лишь скрип пера по бумаге. Наконец секретарь отложил перо в сторону, сплел пальцы и взглянул на Куизля:
– Было так тихо… Ты что-нибудь говорил, палач? Или, может, я?
Якоб помотал головой, изобразив недоумение.
– Я ничего не слышал, ваша милость. Когда отправляемся?
– Завтра, рано утром. Пока аббат не опередил нас и не представил виновного. – Перо снова заскрипело по бумаге. – А теперь оставь меня, палач. У меня еще куча дел.
Куизль кивнул на прощание и вышел из темного кабинета на солнечный свет.
Существовало не так много людей, способных напугать его. Иоганн Лехнер принадлежал к их числу.
* * *