Одиннадцать дней вечности

Я смирно сидела, пока, наконец, Эрвин не открыл глаза и не взглянул на меня в упор.
– Должно быть, ты не понимаешь, что происходит, а узнать об этом тебе неоткуда, – произнес он негромко.
Солнечный луч, проникший в окно, осветил его лицо, и глаза сделались похожи на стекло, которое рождается в недрах огненных гор, – оно черно, как ночь, прозрачно, как вода, и твердо, как камень, а ножи из него режут лучше стальных. На моей родине до сей поры пользуются ими – они, бывает, оказываются надежнее металлических. У меня тоже был такой, но с ним пришлось расстаться…
Я ждала продолжения, и оно не замедлило воспоследовать.
– Родня не слишком-то жаждет общения со мной, – сказал Эрвин и выразительно шевельнул правым плечом, так что плащ зашелестел. – Да и я не люблю показываться на глаза посторонним. Однако не принять приглашение на свадьбу Клауса я не мог. – Он помолчал. – О помолвке было объявлено заранее, приглашения разосланы вовремя, и я выехал с таким расчетом, чтобы наверняка успеть к церемонии… И я успел. Только не на свадьбу, а на похороны.
Я уже слышала об этом от Анны, но… что же произошло?!
– Клаус занемог незадолго до женитьбы. Думали сперва, он простыл на охоте… – медленно проговорил Эрвин. – Он всегда был беспечен и не придал этому значения. Однако накануне свадьбы брат слег с жестокой горячкой… Церемонию отложили – потому я так и задержался, что ждал, когда Клаус пойдет на поправку. Он был сильным, самым сильным из нас… Если бы не он, мы, должно быть, не выдержали бы испытания! Он всегда умел подбодрить и направить, даже самые старшие – Михаэль, Андреас – так не умели…
Эрвин помолчал.
– Но Клаус сгорел за несколько дней, так и не придя в сознание, – произнес он наконец. – Цинично прозвучит, но даже хорошо, что гости еще не разъехались: свадебный пир стал поминальным… Ну а невеста Клауса овдовела, не успев выйти замуж.
Я медленно выдохнула. Вот, выходит, в чем дело! Клаус умер, не взяв в жены ту девушку, и только поэтому я все еще жива…
– Но пока я жил во дворце брата, – Эрвин вдруг резко подался вперед, так что мне пришлось отшатнуться, – я слышал много любопытного. Например, о том, что почти два года Клаус держал при себе девушку редкостной красоты, неведомо откуда взявшуюся, неизвестного происхождения. Говорили, он был очень привязан к ней, всюду брал ее с собою, а она следовала за ним, как верная собака…
Я вздрогнула от такого сравнения, и, кажется, это не укрылось от острого взгляда принца.
– А потом Клаус нашел себе прекрасную невесту, юную красавицу-принцессу, – продолжал он, не отрываясь от моего лица. – Придворные сплетничали, будто эта принцесса похожа лицом на ту безымянную девушку, а еще за ней давали хорошее приданое, да и союз с ее отцом лишним не будет… Что ты так смотришь? Должно быть, хочешь спросить, зачем я рассказываю тебе об этом?
Я кивнула, и Эрвин улыбнулся краем рта.
– Невеста Клауса в самом деле очень красива, – сказал он. – У нее голубые глаза и прекрасные белокурые волосы, а еще она премило поет и великолепно танцует. Правда, говорят, та безымянная возлюбленная принца танцевала куда как лучше, а вдобавок знала какие-то неведомые волшебные мелодии, которыми и околдовала Клауса. Да, все уверены, что она была колдуньей… – Принц чуть прикрыл глаза и закончил: – И еще – все уверены, что это именно она убила моего брата, когда он решил жениться на другой. Колдуньи мстительны и жестоки, и странно, что уцелела невеста! Должно быть, ведьме не хватило времени на то, чтобы проклясть и ее: к принцессе ее не допускали, а при Клаусе она была день и ночь напролет и наслать порчу могла когда угодно…
Я старалась только покрепче сжимать губы, чтобы они не слишком заметно дрожали, но, боюсь, тщетно.
– Брат мой, хоть и был околдован, не вовсе потерял разум, – добавил Эрвин. – Он приказал отослать колдунью в загородное имение, когда принцесса сказала, что боится ее. Должно быть, ее надоумили придворные, заподозрившие опасность! Да только колдунья пропала по дороге, и с тех пор никто больше не видел ее… Говорят, ведьмы умеют рассыпаться пылью и улетать с попутным ветром, вот, видно, так сделала и эта. А заодно отравленный ветер принес лихорадку, от которой умер Клаус…
Я не выдержала и закрыла глаза. Я слишком хорошо помнила, как это было… Противиться не было смысла; Клаус даже не вышел попрощаться со мной, а камердинер сказал, что его высочество скверно себя чувствует. Тогда я переоделась в дорожное платье, покорно села в простую карету, и незнакомый молчаливый возница принялся погонять лошадей. Только мы недалеко уехали: он остановился где-то в предместьях, сказав, что лошадь расковалась, и предложил обождать в тепле, пока он найдет кузнеца. Я согласилась и прождала довольно долго – на меня уж начали коситься, хотя я заплатила за кружку теплого молока с хлебом.
Когда на улице начало смеркаться – а зимой темнеет рано! – я заподозрила неладное, вышла на двор, но там не было ни кареты, ни моего возницы. Я не могла даже расспросить, куда подевался этот человек, объяснить, в чем дело; от меня отмахивались, стоило взять кого-нибудь за руку или потянуть за рукав, всем было недосуг.
«Блаженная, – слышалось со всех сторон. – Умом, поди, тронулась…»
Когда какие-то возчики пригласили меня к себе на подводу, я бросилась бежать прочь с постоялого двора, но этак стало только хуже. Мне оборачивались вслед, показывали пальцами – девушка в дорогой одежде выглядела нелепо посреди узкой улочки. Я металась там, пытаясь найти хоть кого-то, кто не прогнал бы меня прочь, пока вдруг кто-то не крикнул: «Ведьма!»
Я не знала, почему они сочли меня ведьмой, хотя теперь, после рассказа Эрвина, кое-что встало на свои места. Клаус не мог хотя бы не попрощаться со мной, и болезнь не стала бы препятствием: я, бывало, сиживала с ним ночами напролет, когда его мучила бессонница или головная боль… И он всегда говорил, что не бросит меня, что сделает меня фрейлиной своей супруги, спрашивал, рада ли я его счастью – ведь я люблю его, правда? Что мне оставалось? Я улыбалась и кивала, чтобы не омрачать его радости – ведь я в самом деле любила его!
А раз приказ отдал не Клаус, значит, постарался кто-то другой. Возможно, приближенные принцессы, а может быть, и его придворные, те, кто опасался и недолюбливал меня. Принц занедужил, самое время избавиться от обузы… Думаю, ему после сказали бы, что я ушла сама, не в силах видеть его с другой. Не сразу, нет, он ведь мог сорваться на поиски и вовсе больным…
Только он никого бы не нашел: меня спасло чудо! Должно быть, возница шепнул кому-то пару слов, а то и заплатил, чтобы меня ославили ведьмой. Либо же меня просто узнали – я ведь не раз проезжала здесь вместе с Клаусом, как верный паж, у меня даже было мужское платье!
И вот крик подхватили, засвистели мальчишки, в меня полетели комья грязного снега, а я медленно отступала, понимая, что бежать нельзя – толпа нагонит и хорошо, если просто затопчет, а ведь могут и сжечь… Поразительно, я еще могла думать!
И тогда-то, словно отвечая на мои мысли, кто-то швырнул в меня горящий факел…
Спасибо снегу, я смогла сбить огонь – не одна, меня выручила немолодая женщина. Та самая, которая потом дала мне шаль – шубка-то моя обгорела, вдобавок была совсем легкой, я ведь не думала, что мне придется идти пешком!
Так я и убежала прочь, слыша, как моя спасительница – кажется, кузнечиха – честит соседей на все лады.
Старушка из домика на окраине пустила меня на ночлег, польстившись на теплые рукавички, которые я чудом не потеряла, а еще велела мне натаскать дров… Ну а дальше я шла куда глаза глядят…
– И такой же страшный ветер принес тебя сюда, – негромко произнес Эрвин, молчавший все это время. Должно быть, он наблюдал за мной, а я владела лицом не так хорошо, как хотелось бы. – И надо ли мне говорить о том, какое имя Клаус дал пропавшей девушке? Хочешь знать? Придворные сказали, он называл ее – «мой маленький немой найденыш с говорящими глазами».