L.E.D. (СИ)

Птенчик улыбается всему этому и протягивает мне сэндвич. Беру руками, чтобы не спалиться. Попадается не с маслом, а с рыбным паштетом. Я люблю рыбу.
— Тётя переживала, что ты ничего не съел. Тоже в ложках запутался? — сестра птенчика хихикает.
Киваю, признавая своё поражение. Дотрагивается до моего плеча:
— Не заморачивайся, она всех так проверяет. Аристократка.
— Правда, что ли? — удивляюсь.
— А то как же. Брат — наследник древнего славного рода! — произносит то ли серьёзно, то ли шутя.
— Не наследник, — птенчик абсолютно серьёзен.
— Так как мне к тебе обращаться, ваша светлость или ваше высочество? — пытаюсь его развеселить.
— Как обычно, — смущается. И вдруг оживляется: — А давайте партию?
Его сестра закатывает глаза и вздыхает, пока птенчик возится с доской, на которой предыдущая раскладка стала вдруг не важна.
Нам выдают по ручке и листку, на котором девушка что-то быстро пишет и сообщает мне шёпотом: «давай, создавай». Понятия не имею, о чём она. Подглянув в листок, читаю «Ирмарриль, лесной эльф, плут первого уровня» и дальше сплошные сокращения и дроби.
— Ой, ты не умеешь? — любимый выглядит озабоченным, — ну тогда я тебе покажу. Я хочу стать Мастером Игр!
А я-то думал, что таким только непролазные старпёры занимаются. Что ж, это мило. И, похоже, мне придётся много понять и запомнить, хотя это решительно невозможно, пока птенчик чуть ли не на коленях у меня сидит и засвистывается объяснениями. Его сестра тем временем меняет позы женским фигуркам на полках, как будто они гонятся за большим боевым роботом.
Наконец, мой персонаж создан, и мне объявляют, что я с таким интеллектом должен говорить типа «я есть варвар» и «моя дубина — твоя голова бам». И начинается самое интересное. Птенчик, помимо того, что ведёт партию за рассказчика и мастера опасностей, подсказывает мне и сам управляет персонажем-магом. Но дело даже не в этом, а в том, что задания приходится выполнять лично. И за проваленные спасброски и сильный урон получаем штрафы — мне птенчик прикрепляет к волосам детскую заколочку-пружинку, сестра покорно надевает на ноги ещё один носок, кажется, пока пятый, а сам он, не халтуря, завязывает себе скрунчами хвостики. Скорее всего, весь этот набор, достойный радости первоклассницы, заготовлен заранее как раз для этих случаев.
И вот я уже провалил спасбросок по воле, и несу эльфийку через ручей, то есть на практике хожу по комнате, переступая через разбросанные тут и там фигурки с сестрой птенчика на руках. У неё вид египетской царицы, ну это пока мы не идём к ней в комнату искать сокровище, которым объявляется лифчик в горошек, прибавляющий ловкость, и девушке приходится надеть его поверх футболки. Птенчик смеётся.
Пока не пропускает критический урон, и мне приходится на руках нести его на кухню, чему несказанно рад, и кормить молочным шоколадом с рук, приговаривая «твоя болеть, моя твоя лечить». Какао объявляется зельем, повышающим выносливость. Я для себя объявляю эту игру средством, повышающим потенцию.
Потом мы ищем куски старинной карты и несём их на морской берег — то есть собираем грязные вещи в корзину для белья в ванной, где сталкиваемся с миссис Птицей, и мне как-то жутко неловко в толстовке птенчика, с яркими пружинками в волосах. Но любимый обращается к маме:
— О, владычица океана, мы пришли по этой карте к твоей обители в поисках невиданных сокровищ!
На что эта чудесная, оказывается, женщина, отвечает совершенно серьёзно:
— Сокровища лежат в зале, полном света, в стеклянной вазе.
Потом отбирает у нас вещи и кладёт в стиральную машину. Улыбается мне, сдувает выбившуюся прядь волос. И всё, уже обычная женщина. Такая, какой и должна быть мама. При воспоминании о своей кольнуло в груди. Может быть, стоит всё-таки съездить к ней, пообщаться. Говорят, люди меняются. Особенно, если бросают пить.
В вазе на столе оказываются фрукты и, хотя я выбрал персик, и минуты не проходит, как птенчик предлагает мне мандарин. Рождественская неделя, красивая наряженная ель. Самое время. Вроде и не откажешься, но с другой стороны, аллергия острая, могут и не успеть откачать, а уж как я тут всех напугаю… Отказываюсь, поясняю.
— Ой, а я тебе в больницу… — любимый выглядит расстроенным.
— Я медсёстрам раздал, не переживай, — ободряю его.
— А у вас отношения, я посмотрю, в самом начале, — тихо шипит мне на ухо сестра птенчика.
Я незаметно стискиваю её руку, чтобы не болтала. Хитро улыбается, но замолкает. Птенчик же приободряется:
— Обнаружена индивидуальная особенность персонажа, он объявляется отравленным!
На что я ложусь на диван, складываю руки на животе и заявляю, что теперь меня надо нести к лекарю. Естественно, проверку силы никто из них не проходит, и меня оставляют, «замаскировав» подушками, а сами отправляются на кухню.
— Я смотрю, вам весело, — мама птенчика оглядывает разорённый диван и прибирает остатки фруктов.
— Поскольку я отравлен, а не мёртв, отвечаю, что да, — улыбаюсь.
— Простите, что подозрительно к вам относилась раньше, — миссис Птица садится рядом, — просто странно, знаете ли, когда мужик сына преследует.
— Мне до мужика ещё долго, надеюсь. Хотя я грозный варвар-р-р.
Женщина улыбается. Наверное, она рада, что у её сына появилась компания. Но опыта ей не занимать:
— Я, владычица океана, взяла вашего друга в плен и отпущу, когда вы очистите две пещеры от гнили, в них обитающей!
Птенчик толкает сестру и поясняет:
— Нам нужно убрать наши комнаты.
На что та отвечает:
— Предлагаю бросить его умирать!
Миссис Птица произносит мягко:
— Вам всё равно придётся это делать.
— Вы моя лечить, моя ваша помогать! — подаю я голос с дивана.
— Нет, ты в плену, — возражает мама птенчика.
Оказывается, она просто хотела поговорить со мной. Расспрашивает меня о семье, мне приходится, хоть и неохотно и односложно, но отвечать на её вопросы.
Я жду самого главного, и она его задаёт. С этого момента человек как-то нивелируется в моих глазах. Я вообще всех людей делю на тех, кто спросил об этом, и тех, у кого хватило такта молчать. Естественно, о том, откуда у меня такое замечательное украшение на лице.
— Отчим, — отвечаю я.
— Прости, — извиняется, — я бы никогда… но сын стесняется у тебя спросить.
Вот как. Не думаю, что он подослал маму. Скорее всего, его просто замучали вопросами обо мне и вынудили выдать. Стесняется. Ну надо же. Хотя я ловлю себя на мысли, что если бы тогда, в больнице, когда дотронулся до моего шрама, он бы спросил, я бы ответил без всяких проволочек, не задумываясь. Потому что птенчик — это птенчик, он спросил бы из чистого любопытства, а не из праздного интереса к чужому уродству.
— Он не болит? — миссис Птица, кажется, искренне заинтересована.
— Ему года три. Он давно не болит, — чуть улыбаюсь, помня о том, как это странно выглядит.
В то, что он никогда не болел — никто не поверит, сочтут пустым бахвальством.
— А что же… пластическая хирургия?
— Дорого, — отвечаю, и тут же поправляюсь, чтобы она не подумала, что я жмот: — да и результат может оказаться хуже. Я же не девушка, переживу как-нибудь. Если ко мне привыкнуть, я не страшный.
— Ну что вы… то есть, что ты… — женщина нервно сцепляет руки на коленях.
— Миссис, я прекрасно осознаю, какой я, — обнимая подушку и разговаривая, глядя снизу-вверх, я, тем не менее, уверен в себе, — не каждый захочет со мной общаться.
— Но ты же хороший человек! — возражает.
— Это ещё понять надо. А чтобы понять, нужно ко мне хотя бы подойти, поговорить. Смелость нужна.
Женщина беспомощно открывает рот и снова его закрывает. Ей нечего возразить. Так лучше. Никакое лицемерное сочувствие не умалит правды.
Появляется очистительница пещер, показывает мне жестом «покурим». Я вопросительно смотрю на хозяйку дома, женщина рассеянно кивает. Вручаю ей подушку, которую она неосознанно прижимает к груди.