L.E.D. (СИ)
И несколько рад, что освободился так быстро, потому что Беку очень плохо. Не знаю, на что и в каком количестве подсел этот парень, но явно на «тяжеляк», потому что ломка нашла его очень скоро.
Я застал его скорчившимся на кровати, взмокшим и дрожащим. Взгляд совершенно безумный. При виде меня дёргается, рвётся, кричит, бросается вперёд и падает на пол, руки болезненно выкручены.
— Ты, сука… — выплёвывает в мою сторону.
И разражается длиннющей тирадой в мой адрес, приличные в которой только местоимения и пара предлогов. Потом затыкается, видя, что я никак не реагирую, и начинает тоненько поскуливать, умоляя его отпустить. Ага, щас.
— Лучше скажи мне, — пихаю Бека ногой в так и не снятом сапоге в грудь, — какого хрена ты у моего дома забыл.
— Они найдут меня, они найдут меня, — парень истерически скулит и раскачивается.
Нда, толку от него сейчас явно мало. Перестаю пинать почти дохлятину, предоставляя его самому себе. Вслед мне летят очередные проклятья, а пока я готовлю на кухне суровый и одинокий кофе, Бек сначала скулит, потом воет на одной ноте, громко и протяжно. Возможно, ему муторно и больно, но какое моё дело? Раздражает. Однако, пока я не узнаю, зачем он сюда пришёл, не успокоюсь.
Отставив недопитую чашку, возвращаюсь. Парень на кровати никак на меня не реагирует, продолжая выть, и я бью его по лицу, сначала не сильно и безрезультатно, потом чувствительно, и наркот затыкается. Шипит:
— Отъебись.
— Повторяю вопрос. — спокойно произношу я. – Какого хрена ты тут забыл.
— Они знают, кто мы, — отвечает вроде связно, но потом снова воет.
Я применяю тот же способ заткнуть его, что и раньше, и торчок поправляется:
— Они знают, кто я, но не знают, где… тебя я не сдам, нет. Отпусти!
И снова бессвязно молит, пытаясь достать до меня, вцепиться связанными руками с грязными ногтями, или укусить. Похоже, таинственные «они» действительно существуют, может, на самом деле выследили Бека и угрожают. Только вот кто? Полиция, отдел нравов? Не смешите, я плачу «особый налог», да и Бек, будучи, оказывается, плотным торчком, не производил впечатление идиота. Наркодилеры? Или того хуже, активисты?
Но на остальные вопросы парень не отвечает, продолжая то подвывать, то ругаться, то умолять его отпустить. Время уже к утру, меня и так ожидает не самая удобная и приятная ночёвка в коридоре, а мне бы хотелось хоть пару часов поспать, и с утра развезти заказы, то есть выполнить официальную работу.
Поэтому я подхожу к комоду, поковырявшись в коробках, достаю вполне себе прочный кляп, меня не интересует, кому из клиентов он принадлежит и, несмотря на оказанное сопротивление, затыкаю Беку рот, туго затянув и закрепив ремень сзади. Снять его самостоятельно он не сможет, только не связанными руками, и проклятья в мой адрес превращаются в еле слышное глухое бормотание. Отлично. Я бы, конечно, мог просто вышвырнуть его из дома, но всё же парень может знать какую-то информацию. Не зря же его воспалённый мозг привёл сюда. Плотно запираю двери в спальню.
Бек, конечно, сначала дико беснуется, судя по звукам, колотится о спинку кровати и стену, но потом успокаивается, видимо, снова воет от боли, что ощущается мне как отдалённый шум. Неумолимый будильник показывает мне катастрофически мало времени для сна, и, когда я наконец ложусь и вытягиваю ноги, на тело наваливается свинцовая усталость.
Засыпая, я вижу снеговичка, стоящего на кухне в тусклом пятне света от фонаря за окном. Кажется, моя жизнь совсем уж стремительно меняется.
========== 10. Аренда ==========
Утром я и не удосужился проверить, жив Бек или нет. Избавиться от его трупа было бы, наверное, проще, чем от живого. Пожалуй, я бы и на секунду не расстроился.
Но когда вернулся за полдень, разобравшись со всеми заказами, парень был жив и вид имел весьма измученный. Подхожу к кровати — так даже позу не изменил, только посмотрел умоляюще и осмысленно.
— Эй, — я пихнул его по обыкновению, ногой, — вставай.
Нехотя зашевелился, потом сел. Нормально понимает, слушается.
Открепляю цепь от трубы и, пока отматываю, Бек вдруг кидается в мою сторону, намереваясь, видимо, сбить меня плечом. Только я вешу больше него раза в полтора, и парень слишком слаб, чтобы причинить хоть какой-то вред. Выходит у него лишь чувствительный толчок, на который я реагирую тем, что набрасываю ему цепь на горло и тяну вверх, придушивая.
Хрипеть или кричать он, ясное дело, не может — кляп мешает. Я, чувствуя себя мамочкой, приглядывающей за непослушным дитятком, или, скорее, хозяином щенка, объясняю ситуацию:
— От этой цепи ты не избавишься. И если ты каким-то чудом наденешь штаны — на улице градусов пятнадцать. Куда ты собрался?
Скорчивается на полу, пытается кашлять. Не задохнулся бы, действительно.
Расстёгиваю кляп, и парень сначала хрипло дышит, а потом витиевато грязно ругается.
— Опять рот заткну, — ласково обещаю.
Мотает жутко грязной головой, но ненавидит меня уже молча.
— Давай, пошли, — тяну я своего «питомца» за цепь, — отмоем тебя хотя бы.
— Развяжи, — шипит он в ванной, — мне отлить надо.
— Сидя, любовь моя, сидя, — усмехаюсь.
Ругается, потом угрюмо плюхается на унитаз.
— Отвернись!
— Барышня стесняется?
Снова ругань. Просто я опасаюсь выпускать его из виду, ну как кончиками пальцев ободок от унитаза оторвёт, или ногой мне по чувствительным местам заедет.
Когда парень закончил, вспомнив не только своё ранее детство, но и мою маму в самых грязных выражениях, вталкиваю его в ванну, цепь перебрасываю на водяную трубу под потолком, и притягиваю ему руки повыше, над головой. Таким образом, он может только сидеть, согнув ноги в коленях и раздвинув, а я зато могу его как следует отмыть.
Обдаю его смуглую спину водой и намыливаю губкой. Мне доставляет удовольствие стирать грязь с его красивого тела. Стройный, слегка отощавший, но в то же время с широкими плечами и чрезвычайно аппетитной задницей. Под грудью у него узор — цветок лотоса с тонкими цепочками, на концах которых бусины. Татуировка не цветная, и едва заметна из-за изящной тонкости линий.
Пока мою ему голову, Бек фыркает, но молчит. Видно, что ему нравится, что он не совсем опустился до скотского состояния, несмотря на очень частые «дорожки» на венах. Только они портят его экзотическую красоту, да ещё отросшая щетина. Ну, это можно поправить.
— Ты что, убить меня задумал? — спрашивает парень при виде бритвы.
Ну да, электробритва в ванной плюс электрификация всей страны — классика. (1)
— Может, и так, — я сбриваю щетину с подбородка парня, самостоятельно поворачивая его голову, как надо.
Подумав, убираю ему волосы ещё из подмышек. Да, так намного лучше.
— Ты закончил меня прихорашивать?
— На вот, — протягиваю ему ополаскиватель для рта, — а то помойкой несёт.
— Лучше пожрать дай, — бурчит Бек в ответ, но рот полоскает.
Пока его не ломает, он даже сохраняет некое достоинство, сидя на простыне по-турецки, и отвечая на мои вопросы:
— Они новые. Обещали, что наведут в городе порядок. Выгонят нас… Они представились клиентами, а когда я приехал…
Сбивается, сглатывает, только потом продолжает:
— Всё уже куплено, наркотики, да. Хорошие. Много. — смотрит в сторону, весь сжавшись, — Меня хотели оставить… их семь было…
Шумно дышит и молчит. Тело покрывается испариной, Бека начинает бить крупная дрожь. Кричит, громко и страшно:
— Дай! У тебя есть! Дай!
Снова вжимаю его в спинку кровати, коленом удерживаю ноги и затыкаю рот кляпом. Нет, я не садист. И я мог бы его и накормить, и отпустить, и дозу занять. Сейчас я причиняю ему добро, не более того.
Парень утробно воет, свернувшись калачиком, по щекам текут крупные слёзы. Снова жалкий, снова пожираемый ломкой. И снова позабытый в одиночестве.
На кухне, открыв холодильник, я размышляю, как мы будем жить вдвоём на одну зарплату. Змея внутри даёт дельные советы, конечно. Выброси, убей и так далее. Сколько вообще мне придётся его здесь держать? Месяц? Три? Год?