Мы спасаем попаданцев (СИ)

– Кецалькоатль!
– Кецалькоатль!
– Кецалькоатль!
И Кецалькоатль доволен.
«Это и отличает человека от животного, – думает Пернатый Бог, – животное убивает из страха или ради пропитания, а человек... человек может убивать просто ради удовольствия… получая высшее наслаждение в каждой секунде агонии своей жертвы».
И Кецалькоатль получает это наслаждение, он полностью счастлив, ведь это его мир, мир, живущий по его законам и правилам, мир, где он истинный хозяин!
А ведь когда-то все было совсем иначе, и великий Пернатый Змей был всего лишь Володькой Курочкиным, и что такое высшее счастье он не знал. С детства он был несчастлив, рано потерял мать, остался с отцом пьяницей, пьяницей и садистом, который избивал сына по любому поводу и просто ради удовольствия. В школе его не любили, одноклассники издевались, дразнили из-за дурацкой фамилии и часто давали взбучку. В общем, детство и юность прошли в полном несчастье и жажде мести. Но отомстить Володька не мог, одноклассники были сильнее, отец тоже, зато были те, кто помладше, при возможности Курочкин научился выпускать гнев на мелкоте. А еще зверюшки, маленькие, пушистые, беззащитные твари. Однажды юный Володька обнаружил в подвале соседскую кошку с котятами, только-только раскрывшими глазки. Сначала он не знал, что с ними делать, долго-долго наблюдал, обходил стороной, пока мать-кошка не ушла по своим делам. Тогда Володька взял одного котенка и принялся его гладить, но тот начал пищать, кричать и звать мамку, это очень не понравилось Курочкину, противный кошачий писк разозлил его. И Володька сдавил котенку горло, тот захрипел, постарался царапаться, но вскоре затих, сердечко перестало биться, дыхание иссякло, а голубые глазки остекленели. Так Курочкин впервые отнял чью-то жизнь, и это ему чертовски понравилось. Он ощутил силу и власть, а еще ему очень понравилось метание жертвы, ее молящий взгляд, предсмертная покорность и агония, когда жизнь покидает тельце, и глаза становятся стеклянными. Вслед за первым котенком в жертву наслаждения Володьке последовали и остальные. Затем он выкинул их трупики и с чувством неимоверного счастья, будто прикоснувшись к чему-то тайному, запертому и волшебному, стал ждать кошку. Нет, кошку он не убил, хотя и собирался это сделать, но метания по подвалу бедного создания, молящее мяуканье, призывающее откликнуться потерявшихся котят, заставили Володьку отказаться от этой мысли. И опять же, нет, он не пожалел мать в ее горе, а познал еще один вид наслаждения – видеть, как безутешно страдают другие. Нет, таких убивать не стоит, таким лучше сохранить жизнь, чтобы продлить их агонию и соответственно свое удовольствие.
Потом еще было много котят, щенят, крольчат и даже одна канарейка, но с возрастом наслаждение от предсмертной агонии зверюшек перестало приносить то первоначальное удовольствие, и душа стала желать чего-то большего. Первой человеческой жертвой Курочкина пал его садист-отец, Володька просто задушил его во сне подушкой, страстно ощущая, как человек, принесший ему столько горя, пытается цепляться за жизнь, машет руками, старается скинуть с себя сына, а затем трясется, испуская дух от нехватки кислорода. После этого он уже смог смотреть отцу в глаза, смотреть с настоящей любовью. Да, лишать жизни разумного человека оказалось куда приятней, чем безмозглое зверье, до конца и не осознающее что с ним пытаются сделать. В этот день Курочкин понял, чему он хочет посвятить свою жизнь.
Но для начала следовало как-то обеспечить себе хорошее прикрытие и Володька, а он всегда считал хитрость своим главным талантом, пошел служить в милицию. Так начались его две карьеры: одна в милиции, а затем в полиции, где он старался сильно не выделяться и слыть обычным средним, но честным сотрудником, и вторая – карьера Кровавого Змея, а именно так в Челябинске нарекли нового страшного маньяка, распарывающего своих жертв на лоскуты, отрезающего им части тела или же вырезающего внутренние органы, на память. К слову, прозвище Кровавый Змей Курочкин придумал сам и подкинул его журналистам. Змеи из-за их хитрости, скользкости и молниеносности всегда нравились ему гораздо больше всех остальных тварей, и он по праву причислял себя к их числу. И он был хитрый Змей, рядящийся под Орла Правопорядка. Такая жизнь ему нравилась, и Володька Курочкин был полностью счастлив.
Но вдруг все в одночасье изменилось, и в тот момент, когда Кровавый Змей приготовился вонзить острый нож в грудь обнаженной, застывшей от бешеного страха девчушки, что-то произошло. Курочкин с силой опустил нож, с дрожью в чреслах и замиранием сердца, предчувствуя, как тот вонзится в трепещущееся подростковое тельце, но вместо упругой плоти клинок вошел в сырую землю. Володька обомлел, выпучил глаза, закрутил ими по сторонам – вместо привычной тайной коморки под гаражом, он на коленях сидел посреди самых настоящих джунглей. «А ведь грибы я, кажется, сегодня не употреблял», – ошеломленно подумал Курочкин, и вдруг услышал за спиной шорох. Он вскочил, резко обернулся и офигел. Перед ним стояли полуголые люди, лишь в одних набедренных повязках, зато с самыми настоящими копьями и луками, которые сейчас были угрожающе нацелены на Володьку. «Во попал! – подумал Курочкин. – Словно хер в рукомойник!» Он выпустил из рук нож, тот упал на землю. «Надо показать, что меня не стоит бояться», – соображал Володька. Курочкин медленно расстегнул рубаху, чтобы показать, что он безоружный. И индейцы вдруг ахнули, они вылупились на его грудь, где располагалась татуировка змеи с раскрытой пастью, и стали что-то лопотать на своем забавном языке, а потом вдруг все, как один, бухнулись на колени и принялись кричать во всю глотку:
– Кецалькоатль!
– Кецалькоатль!
– Кецалькоатль!
Так Володька Курочкин оказался у истоков своей третьей карьеры, сделавшись верховным божеством ацтеков – великим Пернатым Змеем.
И вот уже больше года он наводил в Теотиукане свои порядки. Его носили на руках, ему поклонялись, ему приносили дары, и что самое главное, жертвы. Этот ритуал по принесению жертвоприношений сделался центральным событием в жизни Теотиукана, и ацтеки, что главное, быстро втянулись в это кровавое зрелище, считая, что раз этого хочет бог, то так и должно.
И вот Пернатый Змей поднял над головой еще бьющееся сердце убитого юноши-индейца, и толпа преданных рабов вновь взорвалась ликующим криком:
– Кецалькоатль!
– Кецалькоатль!
– Кецалькоатль!
Пернатый Змей ухмыльнулся, поднес сердце к губам и впился в него зубами. «О-о-о, все боги ацтеков, как же это приятно, впиваться зубами в еще бьющееся сердце жертвы, извлеченное из груди собственноручно, когда на тебя смотрят тысячи твоих подданных и восхищаются каждым твоим движением». Кецалькоатль откусил кусочек, ощутил вяжущий, но приятный вкус свежей теплой крови и сырого мяса, а затем откинул сердце в сторону, позади в страхе тряслись еще девять человек, и заставлять их ждать Пернатому Змею искренне не хотелось.
Кровавый бог ацтеков протянул руку, преданные жрецы вложили ему в ладонь макуауитль. Кецалькоатль размахнулся деревянным мечом-дубиной с обсидиановыми лезвиями и ударил по горлу трупа индейца. Лишь с восьмого удара голова слетела с плеч, и жрец бережно поднес ее господину. Пернатый Змей высоко поднял отрубленную голову и продемонстрировал ее толпе рабов. Ацтеки вновь восхищенно взвыли и заскандировали:
– Кецалькоатль!
– Кецалькоатль!
– Кецалькоатль!
И Пернатый Змей кинул голову вперед, она полетела вниз, ударилась о камень Пирамиды Луны и, словно мячик, запружинила по ступенькам. А жрецы взяли окровавленное и обезглавленное тело за руки и ноги и, размахнувшись, бросили его вслед за головой. Тело с хрустом покатилось по ступенькам, переламывая себе все кости и обильно покрывая камень кровью.
– Кецалькоатль!
– Кецалькоатль!
– Кецалькоатль!
Продолжала скандировать толпа. Пернатый Змей растянул губы в радостной улыбке, полной счастья, оглядел толпу преданных воинов – они стояли по стойке смирно и лишь один воин-ягуар, повернув голову, смотрел на повелителя как-то странно, будто с отвращением, своими голубыми глазами… «Постойте – голубыми!»