Инквизитор

- Конечно, помогли. Я думал над этим. Он был обречен. Здесь просматриваются два варианта. Либо "товарищи", став "господами", решили разбежаться и делать бизнес самостоятельно, без мелочной опеки,- тогда Кучину надо было убирать, так как он знал всех, либо решили продолжать борьбу экономическими средствами. Тогда Кучина опять становился опасен, придурки митинговали у Белого дома, партия, молча и не высовываясь, делала свое дело. 
- Так, может, сейчас вас отстреливают те. Кто убрал Кучину? 
(Я лукавил. Прекрасно зная, кто убирал банкиров, я подводил Харитонова к мысли, что они повторяют судьбу Кучины. Лишь в этом случае он мог раскрыться полностью и выложить все, что знал. Передо мной стала вырисовываться ясная картина. КПСС, вопреки утверждениям наивных политологов, сумела приспособиться к новым условиям, выкинула все лишнее (двадцать миллионов болванов, которые аккуратно платили взносы) и сохранила власть. Только правила она уже не политическими и идеологическими методами, старыми, как дерьмо мамонта, а финансовыми и экономическими. И номенклатура больше не нуждалась в закрытых распределителях материальных благ, но получала все на законных основаниях, за собственные деньги и в гораздо большем количестве. Змея не умерла, а просто скинула старую кожу.) 
По ходу разговора Вовка все время подливал себе водку и был уже сильно пьян. Сейчас он напряженно думал о чем-то, и борьба его мыслей отражалась на лице. 
- Нет! Не вижу смысла убирать таких мелких сошек, как я. Правда, я знаю многих политиков и крупных чиновников, завязанных в эту систему, но это верхушка айсберга. Да и вклады большинство держит через юридических лиц. 
Он замолчал и тупо уставился куда-то в пространство. 
Убедившись, что сегодня из него больше ничего не выжмешь, я отвел его в другую комнату и уложил на диван. Через несколько минут он уже храпел. Я плотно прикрыл дверь и начал раздеваться. 
На следующее утро, наскоро позавтракав, я отправился в редакцию. Проходя мимо почтового ящика, я заглянул внутрь и обнаружил, что там что-то лежит. Чертыхаясь, вернулся в квартиру. Ключ, как обычно, висел на гвоздике в кухне. 
В ящике лежал конверт из плотной бумаги, в который было вложено удостоверение сотрудника-корреспондента "Президентского канала", подписанное Генеральным директором А. Г. Невзоровым. 
Ощутив в руке заветную книжицу, открывавшую мне дверь в органы правосудия и позволяющую вести собственное расследование без помощи Кота, я испытал искушение послать на сегодня к черту главного редактора с его стонами по демократии, несмотря на истерику, которую он мне закатил по телефону из-за трехдневного отсутствия, и мчаться в Московское управление по борьбе с оргпреступностью. Поколебавшись с минуту, я опять направился в квартиру. Дверь в ванную комнату была заперта, и оттуда слышался шум воды и пофыркивания Харитонова. 
Я сел за стол и набрал номер главного. 
- Алло,- голос звучал мрачно (впрочем, главный не выходил из мрачного состояния с того момента, как получил неофициальные данные о результатах референдума, которые потрясли до основания его демократическую душу). 
- Это я. Слушай, как ты отнесешься к тому, что Я поотсутствую еще три-четыре дня? Клянусь, после этого принесу такой материал, что ты ахнешь. 
Пауза. 
- Ты что, серьезно? Слушай, ты. Пинкертон занюханный. Если ты сегодня же, сейчас же не приедешь, то свой материал можешь отнести в сортир. Наша встреча не состоится, потому что я за себя не ручаюсь. 
- Но, Саня, если бы ты знал, о чем идет речь и какие у меня сейчас возможности, ты бы сам потребовал, чтобы я неделю не появлялся и работал в свободном полете. 
- Если бы ты знал, - он сделал ударение на слове "ты", - о чем идет речь, то ты бы уже сидел у меня в кабинете. 
Звучало интригующе. Саня всегда знал, как заставить меня заглотить наживку, а потом выжать, как лимон. Я давно заметил, что, придерживаясь шаблона в вопросах отбора материала, он никогда не подходил шаблонно к своим сотрудникам и всегда знал, как их подцепить на крючок, чтобы заставить вылезти из собственных штанов. 
- Серьезное дело? 
- Серьезнее не придумаешь. 
- А нельзя ли подключить временно кого-то еще, а я бы потом присоединился. 
- Нет, нельзя. Свободны только бабы, а бабам я не даю опасных поручений. 
Знал. Знал Саня свое дело. Я уже физически ощущал, как любопытство переполняло все мое нутро. Но сознание того, что, если я не начну незамедлительно сбор информации по "Чистке", через день она закончится и Темная Лошадка успеет спрятать концы в воду, заставляло меня сопротивляться. 
- Сань, - сказал я ангельским голосом, - а нельзя ли мне приехать вечером? 
- Можно, - сказал он деланно равнодушно, - но через пару часов будет уже поздно. И вечером я могу подписать тебе заявление на очередной отпуск. 
- Особенно если принять во внимание то, что, я уже три года не был в отпуске,- зло проворчал я и положил трубку. 
По дороге в редакцию я поймал себя на том, что почти с ужасом провожаю взглядом любой крытый грузовик или рефрижератор. Воображение рисовало мне их грузовые отсеки, забитые трупами "ликвидированных объектов", а в каждом попутчике виделся агент ГОН. 
Через сорок минут я уже сидел в кабинете главного редактора. 
Саня не был садистом, но у него была маленькая слабость: заинтриговать человека, довести его до белого каления и наслаждаться его муками. Так и теперь. Он сначала долго говорил с кем-то по телефону, потом нудно и долго объяснял своей секретарше, какие поправки нужно сделать в письмах, написанных накануне. Я терпеливо ждал. Мы оба изображали полное равнодушие. 
- Может быть, мне зайти попозже?- спросил я задушевным тоном. 
- Сядь, - последовала команда, - и прочти вот это. Он протянул мне распечатанный конверт с надписью "Главному редактору. Лично в руки". 
- Это я обнаружил в утренней почте. Я развернул бумагу. 
"Уважаемый господин главный редактор. Трудно сказать, рискую ли я, отправляя Вам это письмо, поскольку трудно решить, может ли рисковать человек, которому уже нечего терять на белом свете. И это не только потому, что я потерял все (кроме жизни, пока), но и потому, что я являюсь носителем информации, с которой долго не живут. Это информация о событиях, происходящих в стране в последние три дня.