Так и оставишь меня? (СИ)

 Черные холодные простыни приятно льнут к разгоряченной коже, лаская спину.
 Разглядывать потолок слишком скучно, подрываться с постели слишком лениво.
 Перекатываюсь на бок, после на живот, опираясь на локти.
 Почему так долго?
 Где тебя черти носят?
 Морщусь и разминаю шею ладонью.
 Ожидание.
 Ненавижу.
 Терпеть не могу.
 Почему нельзя все и сразу?
 Почему, перед тем как откусить крохотный кусок сладкого пирога, нужно выжрать едва ли не килограмм пресного ожидания?
 Раздражением пропитывает, ногтями царапаю ткань простыней, в потемках разглядывая оставленные ногтями полосы. Затираю их пальцами, проминая.
 Сука! Да на каком из архиважных совещаний, собраний, банкете ты застрял на этот раз?
 Вполголоса крою трехэтажным, вслушиваясь в отголоски собственных мыслей и сигналы машин где-то внизу.
 Замок открывается бесшумно. Длинный прямоугольник желтого света самым краем касается постели.
 Морщусь, пытаясь придать своему лицу выражение понейтральнее. Ехидные улыбки редко приводят к чему-то хорошему.
 Молча жду, пока ты скинешь свои долбанные стоящиекаквертолет туфли и нарочито тормознуто отставишь дипломат в сторону. Улыбаешься, на ходу ослабляя узел галстука.
 Шелест ткани разрезает тишину комнаты, больше ни звука, лишь узкая черная ткань, сковывающая до этого твою шею, словно змея сползает по телу, небрежно падая на пол. Тонкие пальцы касаются лакированных пуговиц на рубашке, обводишь контуры первой, поглядывая на меня исподлобья.
 Даже не думаю отвести взгляд, просто наблюдаю, как с каждым разом оголяется кусочек твоего тела.
 Медлишь, все так же не смотришь на меня, касаешься взглядом только угольно-черных простыней. Зацепившись взглядом за мятые края, бровь ползет вверх. Твои губы трогает едва заметная улыбка, совсем чуть-чуть, едва приподнимая уголки губ.
 Улыбки, ухмылки, траурная, лишенная каких-либо эмоций мина… Не знаю, что хуже. Слишком многогранен.
 «Что мой хозяин изволит сделать сегодня?»
 Тьфу ты. В сознании так и распускаются кусты красных роз, а голозадые купидоны радостно верещат, заливая все розовыми соплями.
 Мрак.
 Продолжаю сверлить взглядом, соблазнительно покусывая нижнюю губу.
 На очень бледной, почти меловой коже отчетливо проступают тренированные мышцы. Тянусь к тебе, ладонью прикасаясь к коже живота. Расстегиваешь запонки на манжетах, освобождая запястья.
 И куда только все мое раздражение подевалось?
 Только предвкушение.
 Много-много. Как сладкого повидла на том самом пироге.
 – Почему так долго?
 Скидывает рубашку, а я цепляюсь за его ремень, тяну на себя. Послушно шагает вперед, коленом опираясь на простыни.
 Вопрос остается без ответа. Дразнит своим гнетущим молчанием, заставляя повторять его снова и снова.
 Но не сейчас. Чуть позже.
 Оставаясь лежать на животе, немного выгибаюсь в спине, чтобы упереться локтями в постель. Поддеваю ремень пальцами, ухватываясь за серебряную бляшку. На секунду свет фар проезжающей машины отражается в окне, перекидываясь на изделие в руках, из-за чего глаза окатывает неприятная резь, справиться с которой получается не сразу. Слишком мрачно было до этого. Приподнимая края ремня, выуживаю из маленькой дырочки застежку, расслабляя сдавливающую кожаную полоску.
 Все так же, с ровным дыханием, с каким-то отдаленным интересом в глазах наблюдаешь за всем, оставаясь лишь зрителем, позволяя мне участвовать в этом спектакле одного актера.
 Окончательно вытягиваю ремень из петли, позволяя бляшке звонко стукнуть о край кровати.
 – Почему так долго?
 Это лишь предвкушающее тонкое начало игры.
 – Не повторяй. Раздражаешь.
 Зубы скрипнули слишком громко, чтобы ты не услышал и не подарил мне одну из коллекции своих усмешек. Эта – предвкушающе-обещающая, хитрая.
 Касаешься ладонью моей скулы, сжимаешь подбородок пальцами, поднимая лицо.
 Взгляд сверху вниз.
 А полутьма отбрасывает какие-то зловещие тени, делая твое лицо почти демоническим, исковерканным. Слишком большой нос и рот, глаз и вовсе не разглядеть.
 Тянешь вверх, послушно поднимаюсь, сажусь, но больше не касаюсь тебя, только взглядами.
 Сам выжидаешь. Нарочито растягивая момент, как старую жевательную резинку.
 – Скучал?
 Фыркаю, отбрасывая твою руку.
 Еще чего.
 Просто забежал потрахаться перед командировкой.
 Скучал, ага. Кусал подушку и одинокими ночами выл на китайский сервиз.
 Фыркаю.
 Скажешь тоже.
 «Скучал...»
 Опираясь о колени ладонями, наклоняюсь вперед, чтобы поцеловать тебя, но остатки сарказма все еще кривят мои губы. Поднимаю руку, касаясь подушечками пальцев твоей щеки.
 Ты был в душе, перед тем как прийти сюда?
 Не верится.
 Скорее всего, перед совещанием ты как должное сделал то, что посчитал нужным. С тем, с кем посчитал нужным? Негоже ведь являться к дяденькам с набитыми кошельками, от которых за метр разит дорогим парфюмом и блядопафосом. Или же…
 Молчу. Молчу, молчу, затыкая ехидный голосок в башке, нашептывающий мне всякую дрянь.
 Ты не мой. Не моя собственность и даже не мой любовник.
 Ты мой лучший трах за последнее время. И не обязан отчитываться. Ни ты, ни я.
 Имей кого хочешь, где хочешь, как хочешь. Только не таскай на своих шмотках чужой запах.
 Лучше заткнуть свои мысли, которые, как всегда, в бешеном потоке сносят самую главную в открытое течение.
 Смакую собственную мысль, прикасаюсь к твоей шее, приближаясь носом, утыкаясь в район ключицы. Вдыхаю этот уличный аромат, запах машинной смазки, сигарет и одеколона. Всегда один и тот же.
 Только твой, в этот раз.