Лев Лангедока
Сотрясаемая нервной дрожью, Мариетта прошла следом за Селестой по галерее, а потом вниз по широкой лестнице. Леон с бокалом в руке стоял у камина. В отличие от своего друга волосы он не напудрил, они ниспадали блестящими волнистыми прядями на изысканный кружевной воротник, украшавший камзол из темно-красного бархата.
Мариетта вздохнула – глубоко и все еще с дрожью, и набралась храбрости посмотреть Леону в глаза. Ноги у нее вдруг сделались ужасно слабыми, когда в глазах этих вместо ожидаемого ею гнева она первым долгом увидела изумление, а вслед за ним нескрываемое восхищение.
Глубокое декольте ее платья было отделано красивой шелковой лентой, на корсаже вышиты маленькие цветочки из перламутра. Нитка жемчуга украшала шею – это был дар Жанетты. Золотое облако ее волос Селеста уложила в модную прическу.
У Леона перехватило дыхание. Милостивый Боже, несмотря на то что рядом с ним была Элиза, кровь его так и вспыхнула огнем! Кое-как справившись со своими эмоциями, Леон со всей любезностью повернулся к своей хрупкой нареченной с намерением познакомить ее и Мариетту.
Страх Мариетты уже прошел. Элиза Сент-Бев в своем небесно-голубом шелковом платье была похожа на китайскую фарфоровую куколку, вьющиеся белокурые локоны ниспадали ей на обнаженные плечи. Она взяла руку Мариетты в свою и улыбнулась невероятно сладкой улыбкой. Если Лансер и Шатонне полны были слухов о рыжеволосой девчонке, которую привез с собой Лев Лангедока, то до мадам Сент-Бев эти слухи явно не дошли. В ее глазах не было ни малейшего намека на ревность или неодобрение.
– Мне так хотелось познакомиться с вами, – заговорила она голосом очень нежным и чуть громче шепота – Я просила Леона привезти вас с собой ко мне. В Лансере очень мало людей моего возраста, мне почти не с кем подружиться.
Мариетта растерялась донельзя, не зная, что сказать. Она возненавидела эту женщину из-за того, что ее любил Леон, а теперь, когда они встретились лицом к лицу, ненависть испарилась так же быстро, как роса в солнечное утро.
– Герцог де Мальбре, – произнес Леон, и руки Мариетты коснулись губы весьма достойного господина, который в первой половине дня смотрел на нее с насмешкой, хоть и незлобивой. На вид ему было немногим за пятьдесят. На ногах башмаки на высоком каблуке, украшенные крошечными бриллиантиками. Одежда из темно-синего бархата, воротнички и манжеты обшиты золотого цвета кружевом – венецианским. Мариетта перестала улыбаться, подумав, не принадлежит ли элегантный герцог к числу тех, кто провозит драгоценный товар во Францию контрабандой, спрятав под плащом.
– А это Рафаэль де Мальбре.
Голос у Леона слегка изменился, когда его лихой приятель поцеловал руку Мариетты более долгим поцелуем, чем того требовала обычная вежливость.
– Рад познакомиться с вами, мадемуазель. Если бы я знал, что Шатонне хранит такие сокровища, то приехал бы сюда давным-давно.
– И был бы разочарован, – произнес Леон, стараясь скрыть нотку раздражения в голосе. – Мадемуазель Рикарди появилась здесь совсем недавно. Ее дом в Венеции.
– Ее домом, – отвечал на это Рафаэль де Мальбре, в голубых глазах которого сияло нескрываемое восхищение, – должен быть Версаль. Своей красотой она затмила бы самых прославленных дам при дворе.
Леон крепко взял своего друга за руку и отвел туда, где Селеста с лихорадочным нетерпением дожидалась, когда же ее наконец представят.
Жанетта пригласила гостей пройти в столовую к великолепно накрытому столу. Мариетта с душевным облегчением отметила про себя, что Лили все сделала хорошо. Белоснежная скатерть из камчатного полотна уставлена серебряной посудой, а в самом центре стола поместилось блюдо с зажаренной индейкой, нафаршированной каштанами, и с гарниром из печеных яблок. Мариетта научила Лили раскладывать салаты так, чтобы они выглядели более аппетитно. На буфете высилась огромная чаша со свежими фруктами.
Обычно спокойное лицо Жанетты было немного встревоженным, когда она обратилась к сыну со словами:
– Анри говорит, что король уже выражает недовольство твоим долгим отсутствием.
– Даже Людовик не может ожидать, что я, добравшись в такую даль на юг, вернусь через две недели, – ответил Леон, все внимание которого было приковано к тому, что Рафаэль что-то нашептывает Мариетте на ухо, а та вроде бы даже слегка улыбается. Ему было очень трудно сосредоточиться на разговоре с матерью.
– Но Жанетта меня уверяет, будто вы вообще не имеете намерения возвращаться ко двору, – заметил герцог, взгляд которого не сходил с нежного личика молодой вдовы.
– Это правда. Мое место здесь, в Шатонне, а не в Версале. Я не создан для жизни придворного.
– Вы недостаточно раболепны для этого, – сухо согласился герцог, – но если Людовик потребует, чтобы вы вернулись, у вас не будет выбора. Я возвращаюсь в конце месяца, и король ожидает, что вы и ваша супруга составите мне компанию. Вам понравится Версаль, – обратился он к Элизе. – Лангедок не место для такой красивой женщины. В Версале балы, маскарады, игры…
– А также интриги, соперничество и прелюбодеяния, – добавил Леон.
Рафаэль отвлекся от флирта с Мариеттой и глянул на своего друга, выразительно приподняв одну бровь. Леон отнюдь не был известен при дворе своим отвращением к соперничеству и прелюбодеяниям.
– Вы что, всерьез говорите о своем решении остаться в Шатонне? – спросил герцог. – Это было бы вопиющим неподчинением воле короля.
При мысли о подобном афронте по отношению к королю руки у Элизы задрожали так сильно, что она пролила вино. Сесиль поспешила к ней с салфеткой, а герцог заботливо наполнил для нее вином чистый бокал. Молодая женщина, это прелестное подобие китайской фарфоровой статуэтки… Нет, со стороны Леона просто безумие держать ее на юге, в провинции, в окружении простолюдинов, в то время как она могла бы стать всеобщей любимицей при дворе, где ее ласкали бы и баловали.
– Я целиком и полностью предан королю, – возразил Леон, которого сейчас более всего занимало, что именно этот дьявол Рафаэль говорит Мариетте. – Если понадобится, я добьюсь, что добрая половина мужчин Лангедока будет сражаться за него. Ему стоит только приказать, и я буду готов к услугам. Я ценен для короля как солдат, а не раболепный придворный. Король такой же человек, как и все люди. Он волен распоряжаться моей преданностью, но не моей жизнью.
– Нет, в этом вы не правы! – с жаром произнес герцог. – Людовик не такой, как все. Подобные слова можно приравнять к государственной измене, и хорошо, что вы сказали их мне, явно необдуманно, а не кому-то еще, иначе вам, чего доброго, пришлось бы доживать свой век в Бастилии. Король есть помазанник Божий, абсолютный владыка, чье слово закон. Он полубог, а вы говорите о нем как о равном!
Леон криво усмехнулся:
– Вовсе не как о равном, Анри. А просто как о человеке.
Герцог аж застонал и обратился за поддержкой к Элизе:
– Ведь вы предпочли бы жить в Версале, не так ли, мадам?
Элиза нервно облизнула губы. Разговор остался для нее совершенно непонятным. Она считала, что после свадьбы они с Леоном уедут ко двору, и заранее этому радовалась. Нарядные платья, драгоценности, музыка, танцы… все это так заманчиво! Мысль о том, что они останутся в Шатонне, пугала ее, но как могла бы она признаться в этом сейчас, в присутствии такого количества людей?
Герцог, для которого ее размышления были все равно что открытой книгой, произнес торжествующим тоном:
– Ну так вот, я уверен, что ваша будущая супруга желает попасть в Версаль! Она слишком много времени провела в этой всеми забытой глуши.
Леон бросил взгляд на Элизу и спросил:
– Это правда? Вам хотелось бы жить в Версале?
– Д… да.
– Но Шатонне так нуждается в вас.
Элиза тупо уставилась на него, потом сказала:
– Но что мне делать здесь? Чем я могу помочь?
Вопрос повис в воздухе. Под пронизывающим взглядом Леона Элиза с каждой секундой чувствовала себя все более неуютно. Он говорил загадками, она его не понимала, а когда его черные брови сошлись на переносице, ей стало страшно. Она не в силах была понять, о чем он думает. Он выразил решительный протест в ответ на ее просьбу подождать со свадьбой, пока не истечет положенный срок траура. Но он ни словом не обмолвился о том, что они не вернутся в Версаль, а теперь утверждает, будто Шатонне нуждается в ней. Элиза не имела представления о том, что означает это его замечание. Ведь Шатонне нуждается в дельном управляющем, вот и все, не так ли?…