Лев Лангедока

– Ее укусила змея! – захлебываясь слезами, сообщила Селеста.
Мариетта находилась в полуобморочном состоянии, лицо ее было белым, без единой кровинки.
– Я не могу дотянуться, – еле слышно выговорила она. – Надо… высосать яд…
Леон опустился возле нее на колени, сдвинул подол платья и, припав к бедру Мариетты, стал высасывать из раны отравленную кровь, то и дело яростно сплевывая в траву красные сгустки.
Обессиленная пережитым страхом, Селеста привалилась к стволу яблони. Ее крики услышали в замке: к ним уже бежала Матильда, а в дверях показались герцог и Рафаэль.
Леон де Вильнев закончил высасывать яд из ранки на ноге Мариетты: впервые в жизни он весь дрожал от пережитого страха.
– Что за чертовщина! Мариетта! Вы в порядке? Что случилось?
Рафаэль де Мальбре оттолкнул Леона и обнял Мариетту за плечи.
– Ее укусила змея, – сказал Леон. Он все еще стоял на коленях в траве и не мог даже пошевелиться.
– Господи Иисусе!
Рафаэль подхватил Мариетту на руки и бегом пустился к замку.
Леон остался где был, стоя на коленях и сотрясаемый страхом, какого никогда не испытывал даже в жарком сражении на поле битвы. Наконец, с лицом серым, как зола в очаге, он встал на ноги и медленно поплелся к Сарацину, который копытом рыл землю. Не было ни малейшего смысла оставаться в Шатонне. Не было больше ничего, что он мог бы сделать для Мариетты. Рафаэль показал ему это со всей ясностью при помощи той собственнической хватки, с какой вырвал Мариетту из его объятий и унес в замок.
Леон направил Сарацина в сторону от Лансера, к холмам. Сегодня он не мог встретиться с Элизой. Он хотел бы быть рядом с Мариеттой, но не имел на это права. Она станет женой Рафаэля де Мальбре, и Леон понимал, что сам толкнул ее в объятия друга.
Что касается Мариетты, то поступком Рафаэля она была потрясена едва ли меньше, чем укусом змеи. Леон спас ей жизнь. Она видела испуг на его лице, и если бы Рафаэль не явился раньше времени, пусть даже с самыми лучшими намерениями, то может быть… может быть…
Она устало смежила веки. Матильда заботливо уложила ее в постель и задернула тяжелые шторы. В комнате было темно и прохладно. Возле кровати уселся Рафаэль, лицо у него было встревоженное, он держал руки Мариетты в своих. У нее не хватало сил попросить его удалиться. Она не хотела видеть никого, кроме Леона.
Отец Рафаэля молча, одним легчайшим прикосновением к плечу сына дал понять, что тому следует уйти. Мариетта, услышав стук закрываемой двери, открыла глаза.
– Я хотел бы поговорить с вами, – сказал герцог, опираясь на свою трость с набалдашником из черного дерева. – Вы достаточно оправились для этого?
– Вполне достаточно. – Мариетта села и повалилась на подушки. – Я просто сильно переволновалась.
А еще она никак не могла забыть лицо Леона, искаженное страхом за нее, и то, как он склонился над ней, как его губы касались ее кожи и как он высасывал яд, не тревожась ни о чем, кроме ее спасения.
– Вот и хорошо. Можно ли впустить в комнату побольше света?
– Разумеется. – Герцог сам раздвинул шторы, и в комнату хлынул солнечный свет. – Я должен исполнить неприятную обязанность, мадемуазель Рикарди. – Он медленно повернулся и подошел к ее кровати, солнечные блики играли на бриллиантах, украшавших каблуки его башмаков. – Рафаэль сказал мне, что просил вашей руки. Он действовал необдуманно и слишком поспешно. Мой печальный долг заключается в том, чтобы сообщить вам, что эта свадьба не может иметь место.
– Я знаю. – Живые краски вернулись на щеки Мариетты, а на губах появился намек на улыбку.
Герцог помолчал, желая удостовериться, не ослышался ли он.
– Препятствие заключается в различном положении наших семейств, – продолжал он.
– Это не имеет значения, – поспешила возразить Мариетта. – Семейство Рикарди занимает достаточно высокое положение, чтобы его члены вступали в брак с кем угодно.
– Но не в данном случае, – строго заявил герцог.
– В данном случае, – сказала Мариетта, и в глазах у нее блеснуло былое озорство, – в данном случае именно Рикарди этого не желают.
Герцог слегка нахмурился, глядя на Мариетту сверху вниз. Семья де Мальбре была одной из самых знатных во Франции, а эта пигалица сумела распалить воображение его опытного в любовных делах, искушенного сына до такой степени, что он сделал ей предложение, и теперь, когда он, глава семьи, пришел к ней, дабы сообщить, что она, какая-то там Рикарди, никогда не станет герцогиней де Мальбре, она просто пожала плечами, усмехнулась и заявила, что это она не желает становиться герцогиней де Мальбре. Он ожидал истерики, угроз, протестов – словом, чего угодно, только не безразличия.
– Вы уверены, мадемуазель, что правильно поняли мои слова.
– Вы заявили, что я не могу выйти замуж за Рафаэля. Мне кажется, господин герцог, что это вы проявили непонимание в нашем разговоре. Когда ваш сын сделал мне предложение, я ответила ему отказом. Но кажется, он, как и вы сами, не поверил моим словам.
– Но почему, дорогое дитя? – Анри де Мальбре отер лоб надушенным носовым платком. Их разговор и в самом деле принял весьма неожиданный оборот.
– Потому что я его не люблю, – ответила Мариетта напрямик.
Анри, как бы ища поддержки, всей тяжестью оперся на свою трость. Матерь Божья, эта девчонка отказывается от брака с одним из де Мальбре, потому что не любит его! Это невероятно!
– Таким образом, господин герцог, у вас нет причины для беспокойства.
– Именно так. Совершенно верно.
Анри испытывал не только огромное облегчение, но и некоторое волнение. Как это, молодая особа сомнительного происхождения отказывается выйти замуж за его сына! Разве это не оскорбительно для всей фамилии де Мальбре?
– Не будете ли вы любезны передать Жанетте, что я спущусь в столовую к обеду? – спросила Мариетта с еле заметной улыбкой на губах – она прямо-таки читала мысли, которые теснились в голове у ее высокородного визитера. – Я чувствую себя вполне хорошо.
Герцог ответил, что передаст. Спускаясь по широким ступеням лестницы, он думал, что в конечном счете исполнил свою миссию, и теперь дело только за тем, как бы поскорее пропустить добрый стаканчик бренди.
К тому времени когда Мариетта спустилась к обеду, одетая в бархатное платье янтарно-желтого цвета, которое подчеркивало ее красоту, все уже сидели за столом. Леон даже не взглянул в ее сторону. Рафаэль, увидев ее, заметно обрадовался. Он все еще был уверен, что вопреки противодействию отца сделает Мариетту своей женой.
– Должен признаться, я рад, что избавился от шума и вечной суеты королевского двора, – заговорил герцог, наслаждаясь изысканным вкусом свежих устриц. – Так славно вернуться к жизни в уединении.
Жанетта бросила взгляд на роскошно отделанный камзол старого друга и рассмеялась со словами:
– Еще один месяц, и вы будете умирать от скуки, Анри.
– Уверяю вас, нет. Я даже не подозревал, что дни могут проходить так быстро.
Жанетта помолчала, потом, глядя на сына, произнесла:
– Это Элиза сделала их такими для вас. Вы проводите с ней даже больше времени, чем Леон.
Щеки герцога покраснели, но Леон этого даже не заметил, он продолжал угрюмо взирать на свой бокал с вином.
– Мадам Сент-Бев нравится слушать рассказы о Версале, а мне приятно поговорить с ней об этом. Ее занимает главным образом новая мода.
– Меня тоже, – вмешалась в разговор Селеста. – Я слышала, что даже Лавальер носит мушки на лице. Это правда? И носит ли она их с удовольствием или только ради моды?
Все вышли из-за обеденного стола и направлялись в большую гостиную.
– Лавальер ничего подобного не носит, – сказал герцог, любезно улыбнувшись Селесте. – Она красива и без них.
– Это правда? – обратилась Селеста к Мариетте, которая сидела в некотором отдалении от всех, занятая своим вязанием.
– Истинная правда. Она пренебрегает такого рода модой, не желая подражать мадам де Монтеспан.
Взгляд герцога обострился. Он уже давно пришел к заключению, что в малышке Рикарди есть нечто особенное, не сразу постижимое. Тон, каким она говорила о любовнице короля и о вполне вероятной будущей его любовнице, только усилил это ощущение. Она говорила так, будто знала их лично. Однако чего ради стала бы гордая Атенаис общаться с Мариеттой? Разве что покупала у нее кружева…