Сожжение Просперо

— Я ничего не делал.
Фит покачал головой.
— Красные паруса. Красные паруса. Годи говорили между собой через Земли Мертвых. Сначала на нас напали балты, а теперь и градканцы. Кто еще? Теперь все Земли Живых ополчились против нас. Или только против тебя?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал вышнеземец.
— Ты хочешь здесь погибнуть? — спросил Фит.
— Нет!
— Что ж, — ответил хэрсир, — ты определенно приложил усилия к тому, чтобы именно так все и случилось.
Место сияло величественностью.
Даже в столь отвратительный день, с приближающимся концом шестинедельной кампании по захвату Беотийской крепости, из которой доносились скрежет и грохот, в святыне царило странное безмолвие.
Касперу Хавсеру доводилось чувствовать подобное и раньше, в местах, где на протяжении бессчетных поколений человечество поклонялось своим богам. Хрупкий остов силезийского собора, который возвышался над дымящимися побелевшими руинами и шлаком ядерного пылевого котла. Покрытые рисунками глубокие пещеры в Белуджистане, где монахи спрятали драгоценные свитки со священными таинствами, и тем самым пронесли основы своей веры через Эру Раздора. Монашеские пристанища на Кавказе, где скрывались в изгнании сбежавшие от погромов Нартана Дума ученые. То были заброшенные аскетичные кельи, находившиеся на такой высоте, что оттуда можно было увидеть расширяющиеся зоны ульев Каспийского Блокана востоке и нано-токсичные воды Понта Эвксинскогона западе, и где в ветре, разреженном воздухе и ярком небе слышался глас некоего позабытого бога.
Ученые сбежали из королевства Панпасифик Дума с бесценным грузом знаний, которые они вынесли из библиотеки тирана перед одной из его информационных чисток. По слухам, некоторые из этих материалов относились к временам, предшествовавшим Золотой Эре Технологий.
Когда Хавсер и группа консерваторов, наконец, отыскали беженцев, те уже давным-давно сгинули. Данные, книги, цифровые записи — все превратилось в прах.
Чем больше человек собирает, тем больше он находит, что еще следует собрать; чем больше человек изучает, тем отчетливее он понимает, сколько забыл.
Эти слова принадлежали Навиду Мурзе. Хавсер никогда с ним доселе не встречался, но различные представления, которые сложились у них друг о друге за долгие годы, вызывали между ними мрачное отвращение, которое, казалось, ничто не в силах было изменить. Но Мурзу нельзя было винить за его страстное желание, ибо призвание влекло его столь же сильно, как и самого Хавсера.
— Мы потеряли больше, чем знаем сейчас, — говорил он, — и постоянно продолжаем терять. Как мы можем гордиться своим развитием, если обожаем уничтожать и не можем поддерживать даже базовой общности знаний с нашими предками?
В тот день Мурза оказался вместе с ним в Беотии. Они оба получили от Объединительного Совета места в группе консерваторов. Каждому из них не исполнилось еще и тридцати. Тогда они были юными идеалистами в самом плохом смысле. Им претило работать вместе для достижения общей цели, скорее каждому из них хотелось одержать верх над другим.
Тем не менее, они были профессионалами.
Отступающие войска Йеселти подорвали огромный перерабатывающий завод в восьми километрах от них, и небеса Терры потемнели от смертоносного черного дыма из карцерогенной смеси плотной, как туман над океаном, и пагубной, как чумная яма, петрокарбонной сажи. Чтобы зайти туда, консерваторам пришлось надеть защитные костюмы и маски, они брели во мгле, держа в руках тяжелые коробки с хрипящими аугметическими легкими, которые походили на чемоданчики. Эти коробки соединялись с респираторами плотными складчатыми шлангами.
Сквозь дым они увидели очертания богов гробницы. Они также носили маски.
Какое-то время они просто стояли и смотрели на них, столь же неподвижно, как сами древние статуи. Изумительные нефритовые и золотые маски со сверкающими глазами из лунного камня взирали на защитные маски из пластека и керамита с фотомеханическими немигающими линзами.
Мурза что-то сказал, но из-за визора они услышали лишь бессвязное бормотание.
Хавсер никогда прежде не видел в беотийских святынях ничего похожего на богов. Никто из них не видел. Он услышал, как загудели и защелкали визоры нескольких членов группы, когда те принялись искать в инфо-памяти сравнительные изображения.
Вы ничего не найдете, подумал Хавсер. Он едва мог вздохнуть, но не из-за маски или запаха слюны, которым пах воздух из аугметического легкого. Он присмотрелся к графемным надписямна стене святыни, но даже мимолетного взгляда хватило бы, чтобы понять, что здесь они не найдут искомого. В них не было ни тюркских, ни тунгусо-маньчжурских, ни монгольских корневых форм.
Пиктеры, которые они принесли с собою, начали ломаться из-за загрязненного воздуха, их батареи разряжались почти мгновенно. Хавсер приказал двум младшим сотрудникам срисовать надписи. В ответ они лишь недоуменно на него уставились. Вздохнув, Каспер показал им, как это делается: он разорвал листы обмоточного пластека на небольшие кусочки, наложил один из них на настенные надписи и протер чернильным маркером, в результате чего на бумажке появился слабый отпечаток.
— Прямо как в школе, — сказал один из младших сотрудников.
— За работу, — отрезал Хавсер.
Он решил сам проверить комнату, настроив макулярную интенсивность линз. Без лабораторного анализа Хавсер едва ли смог бы сказать сколько лет святилищу. Тысяча? Десять тысяч? Из-за вездесущего нефтехимического смога постройка быстро разрушалась, элементы интерьера исчезали прямо у него на глазах.
На какое-то время ему захотелось побыть одному.
Он вышел наружу, остановившись у входа. Они открыли это сокровище благодаря Беотийскому конфликту. Вернее, оно появилось благодаря случайному разрыву снаряда, а не опытной руке археолога. Без войны эту драгоценность никогда бы не открыли, но из-за все той же войны оно исчезало.
Хавсер поставил на землю аугметическое легкое, отглотнул нутриентной воды из раздатчика в маске и прочистил разбрызгивателем запотевшие линзы.
К северу отсюда штурм Беотийской крепости подсвечивал бездонный черный небосвод, сверкая подобно огням города. Куда ни кинь взгляд, повсюду стелилась туманная дымка, плотная, как сама Древняя Ночь. Вдали вздымались и опадали столбы яркого пламени.
Именно так и выглядела вся Эра Объединения, подумалось ему с мрачной иронией.
Согласно опубликованным историческим трактатам, которые повсеместно изучали в схолах, грозные Объединительные Войны более полутора столетия назад положили конец Эре Раздора. С тех пор на Терре царили мир и процветание, а сам Император начал Великий крестовый поход, отважно воссоединяя утерянные и разбросанные диаспоры человечества.
Так говорилось в исторических трактатах. Но на самом деле все было куда менее благополучно. История хранила лишь краткие описания, основные события эпохи и приписывала людским свершениям ничего не говорящие даты, которые, возможно, были сделаны совсем не с благородными целями. Планета до сих пор ощущала на себе последствия Объединительной Войны. Объединение триумфально объявили завершенным, когда ни одна сила или монарх больше не могли надеяться на то, чтобы уничтожить мощную имперскую машину, но, тем не менее, различные феодальные страны, религиозные последователи, далекие нации и упрямые автократы не только продолжали существовать, но и всеми силами пытались оградить и сохранить свои небольшие очаги независимости. Многие, подобно беотийскому роду Йеселти, держались десятилетиями, отвергая любые попытки сближения и дипломатических переговоров, целью которых было их подчинение молодому Империуму.
Их история показала, что Император или, по крайней мере, его советники, обладали необычайным терпением. После Объединительной Войны имперские власти неоднократно предпринимали попытки решить конфликты невоенными способами, ведь Йеселти, по сути, не были тиранами. Они всего-навсего принадлежали к древнему королевскому роду, который желал сохранить свою независимость. Император великодушно позволил им жить по своему усмотрению полтора столетия, прежде чем они не придут к Согласию — признайтесь, многие терранские империи и то просуществовали намного меньше.