ИВ. Тетралогия (СИ)
Гай Северин
Избранники вечности
Тетралогия
Книга I
Смерть — это лишь начало
=== Часть 1 ===
Начало
Один известный человек сказал: «Увидеть Париж и умереть». Мечта сбылась, предел достигнут. Не соглашаясь с классиком, для себя решил, что я хочу жить здесь вечно, а мои желания, как правило, всегда исполняются. Меня зовут Джорджес Блэр Ансело — истинный француз, аристократ по происхождению, джентльмен по воспитанию и вампир по своему собственному выбору. Впервые за долгие годы я согласился поделиться с кем-то последствиями своего решения, подробностями личной жизни, своим становлением, стремительными взлетами и жесткими падениями, мыслями и тайнами. Есть ли в этом смысл — судить не мне, но чрезмерно раздутое эго не позволяет кануть в Лету моей памяти, стертой вечной жизнью вампира. Поэтому считаю нужным начать с самого начала.
Мой отец, Гаэтан Ансело, родился в Лотарингии в 1846 году в семье обнищавшего дворянина шевалье Луи Д`Ансело. В те годы немногие люди доживали до старости и умирали своей смертью. Старуха с косой собирала урожаи без особого разбора, а уж из новорожденных едва ли половина имела шанс дожить до года, так что жизнь человеческая стоила не слишком дорого. Так уж получилось, что эпидемия легочной чумы унесла жизни троих его старших братьев и двух сестер, но девятилетнего Гаэтана не коснулась. Больше у его родителей не было детей, поэтому со стороны отца у меня не осталось близких родственников. Свою мать — мою бабушку — он потерял в возрасте семнадцати лет, а через год ушел из жизни и его отец, беспробудно пивший после похорон своей обожаемой жены, кажется, даже не вспоминая о сыне или считая его достаточно взрослым для самостоятельной жизни. Рассчитывать ему было не на кого, поэтому, оставшись в одиночестве, молодой Гаэтан логично рассудил, что теперь единственным источником благосостояния для него сможет стать только собственный труд, поскольку отец умудрился пропить, промотать и проиграть в карты почти все его наследство. А, значит, Гаэтану необходимо было получить образование и забыть дворянские замашки предшественников. Для осуществления своего замысла он продал практически все, что еще оставалось от семейного имущества, оставив лишь самое ценное: небольшую, но тщательно подобранную библиотеку, которую начал собирать еще его дед, старинное обручальное кольцо матери, а также орден Почетного легиона и золотую саблю «Armes d’honneur» — наградное оружие, которое его деду, молодому офицеру, за мужество и храбрость, проявленные в боях, вручил Наполеон Бонапарт. Таким образом, на вырученные средства Гаэтан смог поступить, выучиться и закончить престижный юридический факультет Парижского университета Сорбонны.
Однако, не успел мой отец примерить юридическую мантию вместо студенческой, как ему, в соответствии с законами тех лет, пришлось отдавать долг родине в качестве боевого офицера. Тяготы военной службы не помешали молодому красивому офицеру разбивать не только врага, но и девичьи сердца. Там же, в полку, он встретил одного из своих лучших друзей — Гюстава Легранта, с которым потом на всю жизнь сохранил теплые отношения. А вскоре начался военный конфликт между империей Наполеона III и германскими государствами во главе с Пруссией, и, к сожалению, эта война закончилась для моей родины совсем не так, как мечтали мои соотечественники. Опасность голода и эпидемии в отрезанном и запертом, охваченном кровавым восстанием Париже заставила французов заключить перемирие. Наша страна лишилась части своих территорий, включая родину отца — Лотарингию, а также вынуждена была выплатить огромную контрибуцию. Но главным в тяжелом поражении Франции была потеря более миллиона человеческих жизней.
В отличие от своего друга Гюстава, решившего посвятить жизнь служению израненному отечеству, отец после войны предпочел вернуться к мирной профессии. Как и всем остальным горожанам, Гаэтану пришлось тогда очень нелегко: экономика страны была почти полностью уничтожена, обстановка и времена наступили не самые подходящие для карьеры начинающего помощника адвоката. Иногда ему буквально приходилось голодать, и вскоре он понял, что на этом поприще вряд ли сможет заработать большие деньги. Несмотря на то, что архивная картотека клиентов в их конторе была достаточно обширна, он осознавал, что ему, являясь лишь мелкой сошкой, финансовый взлет в ближайшем будущем не светит.
А когда отцу исполнилось тридцать лет, ему посчастливилось познакомиться с прекрасной девушкой — худенькой и темноглазой восемнадцатилетней бельгийкой Селестой, и он буквально потерял голову. Со всей страстностью и галантностью он принялся ухаживать за своей возлюбленной, которая вскоре, к его величайшей радости, согласилась стать его женой.
Теперь Гаэтану было необходимо содержать семью, тем более, что моя мама вскоре забеременела. Отец крутился как мог, хватался за любые, в том числе невыгодные дела, но денег все равно явно не хватало даже на самое необходимое. Гаэтану повезло, что жена ему досталась просто ангельского нрава, никогда ни словом не попрекнувшая вязнувшего в делах и с трудом справляющегося с финансовой нуждой мужа.
Но однажды произошло событие, в корне изменившее жизнь нашей семьи. В один самый обычный день к отцу обратился незнакомый человек с просьбой весьма специфического характера, которому нужны были фальшивые документы. Гаэтан, отчаявшийся дать своей семье если не все самое лучшее, то хотя бы все необходимое, согласился и быстро понял, что на этом поприще крутятся немалые деньги. Вскоре за первым заказом последовали новые, еще более щекотливого характера. Молодой предприимчивый француз приобрел хватку, открыл свою юридическую контору, и дела его пошли в гору. Вот только из своей фамилии он убрал приставку Д‘, чтобы не пятнать честь своих предков, занимаясь не самыми благовидными делами. Хотя, может быть, он сделал это еще раньше, потому что не покидал Париж даже в те дни, когда над ним вместо триколора развевалось красное знамя коммунаров, а в то время одно только дворянское происхождение могло послужить основанием для казни.
Итак, материальных проблем семья Ансело больше не испытывала, вот только с появлением наследника ничего не получалось почти двенадцать лет, что принесло много горя моим тогда еще совсем молодым родителям. До моего рождения у матери случилось несколько выкидышей, и ей так ни разу и не удавалось доносить беременность.
И когда мой отец почти смирился и принял решение не доставлять больше такие немыслимые страдания своей несчастной жене, он решился на последний отчаянный поступок, видя, как Селеста мечтает стать матерью, и обратился за помощью к темным силам, а, точнее, к тому, кто в дальнейшем станет моим создателем.
В результате всего этого восьмого августа 1888 года на свет появился я — первенец семьи Ансело, здоровый и крепкий младенец, к тому же, копия Гаэтана. Это было истинное счастье для моих родителей. Надо ли говорить, что они не чаяли во мне души, и, конечно же, отец возлагал самые большие надежды на моё будущее. Рос я настоящим озорником и обладал немыслимым любопытством и морем энергии, поэтому постоянно попадал в какие-то переделки и заставлял маму хвататься за сердце, а отца хмурить брови. Довольно долго я оставался единственным ребенком в семье, порядком избалованным, надо сказать, но добрым и веселым. В то время я был просто убежден, что весь мир вертится вокруг меня одного. Впрочем, в последующие годы и до сих пор это убеждение претерпело лишь незначительные изменения. И только почти через восемь лет после моего рождения, к огромной радости родителей, появилась на свет моя сестренка Наоми.
Отец прилагал все усилия, чтобы дать мне приличное воспитание и образование, обучая всему, чему только было возможно обучить юного аристократа: от фехтования и танцев до иностранных языков и литературы. Учеба давалась мне очень легко: я никогда не просиживал за уроками, а к тому же любил пошалить, приводя в отчаяние моих гувернеров. То же продолжилось и в престижном лицее, куда я был зачислен вскоре после рождения Наоми. Вот только обучение игре на фортепьяно вызвало во мне бурный протест, и занятия вскоре пришлось прекратить, поскольку я, обладая отличным слухом, не чувствовал в себе тяги к музыке и категорически не желал тратить время на мучения за инструментом.