Медная шкатулка (сборник)
В других домах Тополева переулка книг не держали, там не все старшие и «грамоте знали». Но Соня с Лидкой бегали в библиотеку регулярно. И каждую неделю: «Человек-амфибия», «Айвенго», «Тайна двух океанов», «Женщина в белом»… Лидка стеснялась просить что-нибудь про любовь, подталкивала локтем Соню, и та вежливо просила «что-нибудь с романтическим сюжетом».
– Девочки, читайте «Анну Каренину»! – горячо убеждала библиотекарша. – Вот уж где сюжет романтический…
Нет, этот роман Толстого в школе не проходили. Так что можно было и не читать…
* * *Историю самой Зинаиды Алексеевны, ее личный романтический сюжет, Соня узнала, и это странно, гораздо позже, случайно, из разговора мамы с бывшей соседкой Клавдией. Соня тогда была уже студенткой, мало к чему прислушивалась, и уж меньше всего – к Клавдиной болтовне. Всех их давно переселили, Тополев со всеми своими палисадниками, тополями и проходными дворами растворился в прошлом. Но раз в два-три месяца Клавдия приезжала к ним в гости на «Речной вокзал», и вдвоем с постаревшей мамой они часа на два оккупировали крошечную кухню, пропахшую яблочным пирогом, так что, если Соня приводила кого-то из друзей, приткнуться и выпить чаю было совершенно негде. Жизнеописание Зинаиды (мама тогда воскликнула: «Имя Зинаида – это ж целая эпоха, знак времени!») Соня застала на бегу, за куском пирога. И когда поняла, что Зинаида и их с Лидкой «Анна Каренина» – одно лицо, притормозила и дослушала до конца.
Жизнеописание выглядело примерно так:
Зинаида, вообще-то, женщина из простых, у нас, в Тополевом, родилась и росла – как все ребята, трава травой. Папаня и два брата работали в Уголке Дурова, на хоздворе там, или в слоновнике, уже забыла. Да ты помнишь мужика в сапогах, слониху с верблюдом прогуливал? Вот это младший ее брательник. У них что-то в роду то ли цыганистое, то ли румынистое… Все смугловатые, быстроглазые, а она, Зина-то, с детства такая жгучая была, прямо огонь: волос черный, а лицо и шея белые. Красавица, откровенно говоря. И цену себе всегда знала. Ну, встретила чуть не в семнадцать одного человека из благородных, польских кровей. Тут, само собою, – бешеная любовь, безумная страсть, свадьба, медовый месяц, счастье прям глаза слепит… Не знаю, что там случилось, но прожили они недолго, быстро разбежались. Чего-то там не поделили по молодости. И довольно скоро, как с похмелья, выскочила она замуж опять.
Новый муж уже тогда был в КГБ большим начальником, полковником, что ли… Полюбил ее страшно и потом служил ей всей своей жизнью. Ну, сын родился, все путем, все, как полагается… Муж обожал сына, Зинаиду, как в народе говорят – «все нес в гнездо». Она могла бы и не работать, но пошла в школьную библиотеку – так, на людях крутиться, тем более костюмы шила в ведомственном ателье, сама понимаешь, чего не пройтись. И я тебе скажу: такую стать никому показать не стыдно. А как они на люди выходили – красота! – особо, если он в форме, а она в шубе-то своей рядышком плывет…
И вот, среди полнейшего благополучия вдруг, случайно где-то, чуть не в трамвае, она встречает своего первого мужа, того, неудачного. Тут я забыла – кажись, он с лагерей вернулся: худой, ободранный, одна лишь побитая гордость в лице и осталась. И глаза – она их с другого конца вагона увидела. Глянули друг в друга, обмерли оба, разом поняли – что натворили, расставшись-то. Стали любовниками…
– Погоди, – поморщилась мама. – Как-то все быстро у тебя: «любовниками стали», – в трамвае, что ли?
– Насчет трамвая не знаю, – усмехнулась Клавдия. – Но уж, думаю, долго не тянули.
А дальше что? Дальше ничего. Не могла Зинаида уйти от своего полковника! Не могла испортить ему карьеру, да и не в том дело: сын, большая любовь к ней мужа, ну и, по чести: не заслужил он такого.
Неизвестно, как там она себя с ним повела, дела семейные – они самые темные, но только полковник (да нет, постой, он ведь уже генералом тогда был!) – знал о том, что стряслось. Каким-то образом знал. И продолжалось это годами, всю жизнь, можно сказать. Всю ее женскую жизнь… Много лет праздники она отмечала так: первый день – дома, с законным мужем и с сыном, на второй уезжала к тому, первому и ненаглядному. А тот по-прежнему оставался одиноким, не женился. После реабилитации быстро очухался, вернулся в науку, вошел в жизнь, вцепился в нее и взорлил… Стал директором института!
Так оно и катилось год за годом, пока генерал Зинаидин, гебешник, не заболел. Шарахнул его инфаркт, а потом и инсульт. Шутка ли: годами в сердце носить такую боль! А Зинаида – ну, она оказалась преданной женой. Что смотришь так? Я имею в виду – просто жизнь, быт, милосердие, понятно? Просто жизнь – она ведь больше, чем койка, даже больше, чем чувства. Зинаида так истово ухаживала за парализованным мужем, так преданно ему служила, что никто, даже соседки! – худого слова о ней не сказал. И все это тоже продолжалось бог знает сколько.
Но это еще не вся история…
Однажды на работе у возлюбленного Зинаиды организовался пикник по случаю Первого мая, с выездом на природу на два дня, где-то за городом, в доме отдыха. Знаешь эти выезды, как их сейчас называют: корпоративы? Ну и там – может, выпил крепко, может, просто повелся на молодое мясцо, живой человек, в конце концов, – переспал он с какой-то девицей. Та забеременела, и это его просто сразило: врачи считали, что он бездетный… Родила ему дочку. И он на девочке просто рехнулся: крошечка-кровинка, глазки синие. Представь, в пожилые-то годы, единственный ребенок! Женился, разумеется. Человеком был серьезным, и душа не кирзовая.
Но вот никогда не забуду, как случайно застала их с Зинаидой на крыльце школы. Я тогда на школьное собрание к племяшу заместо сестры пришла. Выскочила покурить на минутку. Они стояли и никого не видели. Во всяком случае, он. У нее-то лицо было невозмутимым, как стенка. А он стоял – подбородок трясется, слезы в глазах, – и все повторяет тихим дрожащим голосом: – Зина! Зина, ради бога!
Я еще тогда подумала – ишь ты! Выходит, когда ты меж двумя мужиками годами металась, это было в порядке вещей. А стоило ему меж двумя бабами застрять, так ты этакую непреклонную паву из себя корчишь!
Такие дела. А Петр Константинович – гебешник, генерал, муж Зинаиды, – тот вскоре умер… Ну, ничего, не свихнулась она, слава богу, рук на себя не наложила. Все обошлось.
Соня вспомнила жгут черной косы надо лбом, голубоватую жилку на белом виске, бордовый костюм, ладно сидящий на прекрасной фигуре.
– Девочки, читайте «Анну Каренину!»
Лет пятнадцать спустя Соня встретила Зинаиду Алексеевну. Та и в старости осталась статной, прямой, невозмутимой. Соню не узнала, прошла мимо, спокойно глядя перед собой. Слава богу, не свихнулась, рук на себя не наложила. Жизнь получилась длинная…
…Жизнь получилась длинная у всех, разве что цирковые куда-то испарились, рассеялись – кто спился и исчез, кто уехал, кто за решетку угодил.
Да вот и Коля, первая Сонина любовь, умница и гений, знаток татарского и армянского языков, после многих лет горестного пьянства попал в психушку, где и присмирел. «Четвертная – мать родная, полуштоф – отец родной. Научили водку пить, из Москвы пешком лупить…» Тут самое время добавить, что младший Колин брат Леша, ничем не примечательный нормальный паренек, в эпоху всеобщей пальбы и социальных преображений стал нормальным новым русским.
А Сонин старший брат, Леня, вышел в отставку в наименьшем из чинов – капитаном, что ли. В нем была половина еврейской крови, и это помешало карьере. Не потому, что кто-то узнал (Леня был записан русским, по отцу, и внешность самая что ни на есть лояльная), а потому, что пить он не мог. Питье же с начальством решало все. К тому же львиную долю времени Леня тратил на изучение языков – надо было читать в энтомологических справочниках и энциклопедиях определители бабочек. В отставке он выводил своих любимых капустниц между рамами окна. Порхающий такой снегопад в середине июля. Для человека непосвященного – дикое зрелище.