У «Волчьего логова» (Документальная повесть)

О парашютистах Волынец тоже был наслышан немало. Немецкая пропаганда иногда упоминала о них. Было даже объявление, в котором за поимку или выдачу немецким властям советского парашютиста обещалась большая награда «хлебом, деньгами или земельным наделом».
«Парашютисты», — решил Петро. Но ему как-то не верилось, что обосновались они именно в Павловке, Он допускал, что здесь у них запасная квартира, что это одна из явок, но в то, что здесь, а не где-то в лесной сторожке, на глухом хуторе, расположился их центр, их руководство, ему не верилось.
Решив, что это парашютисты, он нашел и оправдание их якобы бесцельной прогулке прошлой ночью. Возможно, они в определенное время выходили на связь, но нужный им человек в отведенный час не пришел.
Как бы то ни было, Волынец решил и дальше дежурить у хаты Братковых, пока не установит надежный контакт с руководством этой группы. Конечно, ни одной фамилии он не назовет, разве что познакомит их с Довганем и Игорем. Одному нельзя поддерживать связь. Вдруг что с ним случится — и связь лопнула. Двух запасных надо иметь обязательно. Командир их должен понимать, что в условиях конспирации всякие имена, фамилии и адреса излишни. Тем более что эти двое ведут себя очень неосторожно…
Волынец перелез через плетень двора Братковых, уселся шагах в десяти от калитки и приготовился к ночному дежурству. Он уже подумывал и над тем, что в случае облавы выдаст себя, но этих людей предупредит. Их теперь стоило охранять. Сейчас он узнает, действительно ли командир парашютистов здесь, в Павловке, или в каком-то другом месте. Если не здесь, кто-то из этих двоих должен сегодня же ночью сходить к нему. Другого времени нет. Встреча назначена на завтра, а до рассвета осталось не так уж и много.
Петро не ошибся. В сенях кто-то завозился, и из хаты вышел Семен со своим другом. Подошли к калитке, постояли, всматриваясь в глухую и темную сельскую улицу.
— А все-таки Арсень брешет, — сказал Семен, — или он, или кто-то из его друзей навел этого хлопца на меня.
— Ты хоть лицо его запомнил?
— Ночью все кошки серы. Так… небольшого роста, грамотный, судя по разговору.
— А чего Арсеню лепить горбатого? Он же с нами теперь одной веревочкой…
— Он — да, а те, кого ищем, — нет. Арсеню могли запретить… Ты б послушал, как мы разговаривали. Точнее, чем Подольская губерния, адреса не назвал. Я не уверен, что он сейчас не дежурит где-то в конце улицы. Ты дорогой прислушивайся.
Они вышли со двора и направились по сельской улице. У Волынца даже сердце, кажется, перестало стучать. Вот они прошли рядом с ним, по ту сторону плетня. Семен остановился и свистящим шепотом сказал своему другу:
— Иди. В конце улицы подожди. Я проверю.
И присел под плетнем шагах в пяти от Волынца. Затаив дыхание, Петро прислушивался к тяжелой походке Семенова друга.
Подождав несколько минут, Семен поднялся, долго всматривался в сгустки теней под горбатыми, крытыми соломой хатами, а потом быстро пошел вдоль плетня. Волынец через дворы, через сады выбрался к перекрестку, вернее, к тому месту, где дорога меж хатами круто сворачивала.
Волынец легко проскользнул вслед за парашютистами до самого выхода из села.
Отойдя с километр от села, Семен и его друг несколько успокоились и вели себя не столь осторожно. Иногда даже о чем-то разговаривали, но нельзя было разобрать слов. Кончились поля, дорога пошла по лесу.
…Уже около двух часов шли они в сторону Винницы. Осталась в стороне справа Медведка, слева Дубова. Они хорошо ориентировались, потому что ловко обходили места, где всегда дежурили полицаи или жандармский патруль. Волынец это оценил. По его предположению, уже совсем немного осталось до Коло-Михайловки. «Где-то они должны свернуть, — думал он, — ведь там ничего не стоит напороться на немцев. Там секреты стоят и в лесу и в поле сплошным заслоном».
Но Семен, как только кончился лес, повернул влево, поближе к шоссе Киев — Винница. Волынец, конечно, подвергался меньшей опасности. В случае чего останавливать будут этих двоих, а он успеет скрыться. Но он готов был сам пойти вперед, чтобы только обезопасить их.
Вот и шоссе — серой, тускло блеснувшей полосой оно подрезало край поля и растворилось дальше в ночи. До него оставалось не больше сотни метров. Конечно, Семен не мог не видеть, что впереди шоссе, но спокойно шел к нему, напрямик.
«Чего это его понесло туда? — с тревогой думал Волынец, — если уж надо пересечь шоссе, то лучше всего сделать это немного дальше, где лес подступает к самой дороге. Там удобнее осмотреться и прошмыгнуть незамеченным».
Но вот двое спустились в ложбинку — продолжение дренажой канавы — и остановились. «Ага, значит, хотят перейти на ту сторону под дорогой, по дренажной трубе… Но это риск, тут совсем недалеко главный пост, где даже у немцев документы проверяют, машины осматривают».
Вот оба присели. Сидят.
«Нашли место, где выяснять отношения!» — подумал со злостью Волынец и подполз еще ближе. Он был уже на расстоянии всего нескольких метров от них.
— Да не вздумай через село возвращаться, — тоном старшего говорил Семен. — Жди на опушке леса…
— Ну уж — без тебя я сам себе начальник.
— Дурак, тебе же на пользу говорю. Напорешься на полицая, дойдет до майора. Оба в концлагере будем.
— Коли встречусь, перо ему в ребра вставлю.
— Ну довольно. Меня коробят твои блатные шуточки. Договорились — я пришел один, а ты из села и не уходил.
Страшная догадка мелькнула в сознании Волынца. «Какой концлагерь? Откуда у парашютистов концлагерь?» Но анализировать услышанное не было времени. Семен поднялся и вышел на асфальт. А его друг, чуть поотстав, двинулся вслед по дну придорожного кювета. Волынец отполз в сторону, приподнялся и, зная, что серьезно рискует, пошел поодаль от дороги к немецким постам. Ему хорошо было видно облитого светом луны Семена, который шагал по обочине шоссе.
— Хальт!
Семен поднял обе руки и остановился. К нему направились двое автоматчиков. И когда они подошли почти вплотную, он вполголоса сказал:
— Бремен.
Волынец отчетливо услыхал это слово. Весь дальнейший разговор велся по-немецки и вполголоса. Он не разбирал слов, хотя знал немецкий, он лишь видел, как Семен опустил руки и с независимым видом прошел в сторожку, возле которой стояли два мотоцикла и еще какой-то солдат.
Петро сел в траву и взволнованно думал: «Что делать? — Кровь стучала в ушах: — Что делать? Что делать? — Впору было хоть землю грызть от досады. — Провокаторы, шпионы! Мало им колючей проволоки, патрулей, секретов, фильтрации — они хотят еще и человеческие души наизнанку вывернуть. Какую чуму они охраняют там под Стрижавкой?»
Пораженный только что виденным, Волынец на минуту забыл о втором «парашютисте». А вспомнив, пополз прочь от дороги, напрягая слух и всматриваясь в черноту ночи.
Ждать пришлось недолго. Далеко слева, сокращая путь от шоссе к лесу, шла черная тень. Волынец поднялся, вытащил нож и, зажав его в правой руке, двинулся наперерез, чтобы подойти к опушке первым.
Он успел. Переходя от дерева к дереву, вышел к нему навстречу и притаился, ощущая щекой теплую и шершавую кору сосны. Не дойдя до Волынца несколько шагов, приятель Семена остановился и стал закуривать. Закурил. Спичка осветила его плоское лицо, глубоко посаженные глаза. Вот он поравнялся с Волынцом, вот сделал шаг…
Дальнейшее Волынец не мог вспомнить. Он только слышал приглушенный крик и треск сучьев под упавшим телом. Петр был настолько взволнован, что даже не обыскал его, не взял оружия. Лишь отбежав несколько шагов, он вытер лезвие пучком травы и, содрогаясь от внутренней дрожи, пошел в Павловку.
Придя домой на рассвете, отпечатал на машинке несколько слов: «Двое, которые жили у вас, — немецкие шпионы». И положил эту записку на порог дома Братковых, придавив ее камнем.