Мое особое мнение. Записки главного редактора «Эха Москвы»
На столе была водка, белое и красное вино, краснодарские, по-моему. В винах я не большой специалист. Но меню определял лично президент Советского Союза. Причем в нем не было никакой икры, царской ухи и т. д. Из-за этого, кстати, очень расстроились в ресторане, потому что хотели угодить Михаилу Сергеевичу. Но он сказал: только простая еда – винегреты, салаты. Еще, безусловно, была селедочка под водку!
Владельцы ресторана накрыли праздничный стол бесплатно. Для нас это с Димой Муратовым было большим удивлением. Мы шли туда и вздыхали – это ведь гостиница «Украина», знаменитый ресторан «Фарси». Место удачное, хорошее, престижное, вкусное и недешевое. Когда мы начали вести переговоры с владельцами, менеджерами ресторана, Муратов спросил: «Во что нам это обойдется?» Те в ответ: «Вы что, с ума сошли?! Это же Горбачев! Для нас это честь. Мы без Михаила Сергеевича, наверное, сейчас бы сидели и торговали джинсами».
Правильно сказал Сергей Бунтман, мой первый зам: «Михаил Сергеевич, вы поломали мне жизнь, вы поломали жизнь нам всем!» Действительно, сидели бы мы сейчас тихо. Сережа – во французской редакции Иновещания, я – школьным учителем ставил свои пятерки и двойки в журналы. Жили бы себе вот так тихо и незаметненько. Но Горбачев всем нам поломал жизнь! Вообще все, кто сделали свою карьеру в Российской Федерации, включая Владимира Владимировича Путина, Михаилу Сергеевичу Горбачеву должны. Не все это, правда, понимают, но, возможно, со временем поймут.
Я, честно говоря, не считал, но за вечер было порядка семнадцати тостов. Первый тост был за него – он выпил рюмку до дна. Второй тост был за Россию, по-моему. Потом шли просто какие-то тосты. И Горбачев пригублял. А потом Юра Кобаладзе где-то в середине застолья поднял тост за Раису Максимовну. Тут все встали. Это уже прошло часа полтора. На экран мы вывели их совместные фотографии. И вот это была третья рюмка, которую он выпил до дна. Мы начали в семь. Правда, президент шел до своего столика минут двадцать пять, его все останавливали и поздравляли. И потом в 21.30 вынесли 15-килограммовый торт с цифрой 85. В 22 часа он ушел. Мы с моим соорганизатором Муратовым еще там оставались, люди постепенно расходились, а мы еще сидели и ушли из ресторана где-то около полуночи. Считай, последний гость. На следующее утро меня Михаил Сергеевич разбудил телефонным звонком со словами: «Ты еще спишь?» Я говорю: «Все у меня кругом тут спят». – «Какие-то они слабые. Приезжай, будем опохмеляться»…
На том памятном вечере был смешной эпизод, когда кто-то из гостей, увидев, как мы с Муратовым бегаем, сказал: «Ну что, вы Путину тоже так будете день рождения организовывать?» «Да, конечно, – ответили мы не моргнув глазом, – если президент нас попросит, для нас это тоже будет задачка. Только когда он будет в отставке». Да мы и не только для Путина – для Медведева и еще для следующих десяти президентов можем. Мы с Муратовым долго собираемся в этом практиковаться… Мы поняли, что умеем хорошо это делать. Это был для нас очень полезный опыт. Вообще, вопрос, кому накрывать стол, а кому – не накрывать, – это вопрос отношений. Сегодня нам кажется, что будем накрывать и поздравлять, завтра покажется, что не будем. Но я бы накрывал стол и сидел бы в застолье, если говорить о президентах, и с Горбачевым, и с Медведевым, и с Путиным.
Октябрь 1993 года
Кто-то правильно сказал, что сейчас защищать президента Ельцина и его деятельность политически немодно. Я согласен с этой точкой зрения, только я не следую за модой, а следую за тем, что представляется правильным лично мне. Мне это делать легко и приятно, потому что, наверное, я был первым человеком в стране, который публично объявил о том, что Ельцин совершил конституционный переворот. Если Хасбулатов объявил об этом в 21:00, то я об этом сказал в 20:15. Я был тогда политическим обозревателем «Эха Москвы» и даже еще не директором службы информации. Очень хорошо помню, как 21 сентября мне позвонил ныне покойный Андрей Черкизов, который находился в студии, и вывел меня в эфир. В 20:00 Ельцин объявил об указе 1400, а через 15 минут я был в эфире. Я сказал, что президент совершил конституционный переворот этим указом. Что после этого началось и понеслось! Хотя, конечно, началось все гораздо раньше.
На всероссийском референдуме 25 апреля 1993 года за досрочные выборы президента проголосовало 49,5 %, а за досрочные выборы парламента – более 67 % голосовавших. Потом, когда еще Конституционный суд не успел высказаться по поводу импичмента президента (9 голосами против четырех КС признает указ Ельцина неконституционным и заявит, что есть признаки для его импичмента), а в 22:00 21 сентября Руцкой уже возложил на себя обязанности президента России. Оцените ситуацию. Хотя на самом деле и процедура импичмента тоже не была проведена по кворуму – депутаты, которые не пришли, были исключены из списка, и, таким образом, был изменен кворум. Я очень хорошо помню, как в Белом доме я сказал Хасбулатову: «Руслан Имранович, мы знаем только одно изменение кворума, которое в двадцатом веке было проведено таким же самым образом. Знаете, какое? Это гитлеровский Рейхстаг». Когда после поджога Рейхстага коммунисты и социалисты были арестованы, они были исключены из списков депутатов, их как бы не было. Количество депутатов в немецком парламенте сократилось списочно, и тогда были приняты законы, которые реформировали Веймарскую республику в русле нацистской идеологии.
Это мое замечание тогда очень не понравилось Хасбулатову, его охране тоже, но тем не менее они сделали именно это. Если вести разговор в рамках юридической честности, то надо сказать и то, что был президентский конституционный переворот, и то, что вслед за этим Верховный совет много раз нарушал Конституцию. Поэтому, мне кажется, нужно переходить от юридической оценки к политической оценке. А политическая правда, безусловно, была на стороне президента Ельцина, так же как она была на стороне де Голля или Наполеона Бонапарта, который 18 брюмера 1799 года совершил государственный переворот и вновь вывел затюканную Францию, наполовину оккупированную, растащенную и проданную, в Великие европейские державы. 18 брюмера – это, конечно, грязное пятно в биографии Наполеона, но и славные победы, и буржуазные реформы, и наполеоновский кодекс, которым вся Европа в судебной практике пользуется до сих пор, – это тоже 18 брюмера…
* * *Мы же, журналисты, в то время работали и информировали слушателей о том, что происходит в разных частях Москвы. Та знаменитая сцена – «Товарищи, я обращаюсь к вам, поднимайте самолеты, летите бомбить Кремль…» (Руцкой по телефону) – разворачивалась в эфире «Эха Москвы», он говорил это в эфире нашей радиостанции. Это была одна сторона конфликта, а уже через десять минут после этого у нас в прямом эфире, тоже по телефону, был Анатолий Чубайс со Старой площади, где был один из штабов президентской власти. В эфир выходили другие сторонники Ельцина и представители патриархии, и Конституционного суда… Нас упрекают в необъективности в освещении тех событий, в том, что мы «придерживались определенной позиции», но при этом нигде парламентская сторона не имела столько эфира, как на «Эхе Москвы».
Это и была наша позиция. И она была абсолютно правильной. И мы все дружно поддерживали и продолжаем поддерживать в этом и Сережу Корзуна, который был главным редактором, и Таню Пелипейко, которая вела эфир, и меня, который сидел в Белом доме и предложил вывести Александра Владимировича Руцкого в прямой эфир. Потом люди из окружения Ельцина мне объясняли, как глубоко я был неправ, предоставив ему микрофон. А во время того интервью одного из наших товарищей соратники Руцкого арестовали и держали под автоматами. Я этого не знал.
Кстати, должен вам сказать, что категорически не согласен с тем, что первыми начали стрелять сторонники Ельцина. Если взять по дням, по часам, по минутам деятельность всех органов власти (а все это есть, все расписано и опубликовано), вы увидите, что первые человеческие жертвы появились 23 сентября, когда группа Станислава Терехова напала на штаб СНГ. Там погибли трое – двое военнослужащих и прохожий. Это факт, от которого никто не отказывается и который никто не опровергает. Захват, первое реальное силовое столкновение – это Смоленская площадь, 2 октября, когда именно демонстранты соорудили баррикады и подожгли их. И тому я сам был свидетелем. Силовой прорыв – 3 октября в 12 часов. Это Крымский мост, когда демонстрация прорвала оцепление, раскидав милиционеров. Двоих из них сбросили с моста.