Примирение

Когда они приблизились ко входу, люди начали шептаться. Красивый седовласый мужчина — продюсер, шепнул Эндрю — подошел пожать им руки, а комическая актриса, которую Оливия знала по телесериалу, чмокнула Эндрю в щеку. Оливия обнаружила, что ее не так сильно волнует внимание окружающих, как она ожидала: может быть, потому, что людей интересовала не она, а Эндрю.
Он выглядел сверхэлегантно в великолепно сшитом сером костюме-тройке.
Эндрю показал на стоявших у обочины фотографов. Вспышки так и сверкали, когда молодая звездочка выпорхнула из лимузина.
— Папарацци, — сказал он о фотографах. — Их так прозвали по имени персонажа фильма «Сладкая жизнь».
— Они работают в газетах? — Оливия наблюдала за коротеньким лысеющим мужчиной, который носился взад-вперед, успевая первым заметить вновь прибывших.
— Немногие, большинство — свободные художники.
Молодая женщина, укутанная в норковую шубку, невзирая на июльскую жару, вылезла из «роллс-ройса» и приняла эффектную позу. Парочка фотографов с недоумением на лицах «щелкнула» ее, но лысый коротышка не обратил на нее никакого внимания.
— Это Анджела Лукка, — прошептал Эндрю. — Урожденная Анджела Крамп. Она вышла замуж за итальянского магната — владельца фабрик по производству колготок — и пытается пробиться в звезды, но пока безуспешно.
— Как печально. — Оливия смотрела, как Анджела, взяв под руку тучного пожилого мужчину, проплыла в театр.
— Трогательно и довольно обычно. — Эндрю покачал головой. — Да этот город набит подобными особами. Они не желают признать, что для того, чтобы стать кинозвездой, нужен талант, обаяние… и удача. Можно купить удачу, но нельзя купить остальное.
— Никогда не думала, что можно купить удачу. — Оливия увидела, как лысеющий фотограф прыгнул вперед и начал быстро фотографировать скромную пожилую пару. — Кто это?
— Мужчина — новый глава отдела по развитию в большой киностудии, — сказал ей Эндрю. — Идемте, я представлю вас Ландо.
Он подвел ее к фотографу, а тот улыбнулся, увидев их.
— Как ты сегодня, Эндрю, мой мальчик? — спросил он.
— Оливия, это Ландо Рэм. — Эндрю хлопнул его по плечу. — Ландо, это моя подруга Оливия. — Он не назвал ее фамилию, и она подумала, что он сделал это специально, чтобы защитить от постороннего любопытства, за что была ему благодарна.
Мужчина уставился на Оливию неожиданно пристальным взором.
— Актриса?
— Учительница, — ответила она.
Он нахмурился.
— Вы занимаетесь не своим делом. С такими данными… Мы с вами встречались?
Огни вокруг театра замигали.
— Нас зовут внутрь, — сказал Эндрю, уводя Оливию.
Ландо все таращился на нее с озадаченным лицом.
— Думаю, он что-то заметил, — шепнула она Эндрю.
— Он настолько проницателен, насколько возможно. Но вряд ли сумеет что-то вычислить. Если уж я не знал, что у Вероники есть внучка, то он-то и подавно.
Мюзикл оказался легким, зажигательным, в нем много пели и танцевали. Хотя в сюжете оказалось мало смысла, Оливия получила громадное удовольствие. Ей было весело еще и потому, что она узнала знаменитую актрису, сидевшую в соседнем ряду, та хохотала и аплодировала, как все. Раньше Оливии не приходило в голову, что знаменитые актеры могут наслаждаться хорошим представлением так же, как и обычные люди.
Но она забыла и про актрису и про пьесу, когда Эндрю взял ее руку в свою, осторожно погладил ей кончики пальцев и тотчас же придвинулся ближе, легко касаясь — случайно ли? — ее плеча и локтя.
Оливию охватило чувство доверия и защищенности. Она редко испытывала такое с мужчинами. Может быть, это происходило оттого, что он с таким пониманием выслушал мучительную историю, которую она поведала ему за ленчем? Со времен развода она даже мужчин, с которыми встречалась, опасалась допускать в свой внутренний мир. Но хотя она была знакома с Эндрю всего лишь двадцать четыре часа, он уже казался ей старым другом.
Оливия смело вернула ему ласку, погладив слегка загрубелую ладонь.
Наконец он забрал всю ее руку в свою, и у нее в душе родилось радостное чувство близости. Они действительно стали ближе друг другу здесь, в темноте.
После того, как вся труппа станцевала и спела впечатляющую финальную сцену, а затем раскланялась, Эндрю предложил пойти поесть мороженое.
— Сейчас все равно будет давка на стоянке машин.
— Замечательно, — улыбнулась Оливия.
Была почти полночь. В Сент-Питерсберге улицы в это время пусты даже в субботу, но здесь, в Лос-Анджелесе, создавалось впечатление, что сейчас середина дня. Молодежь проезжала на машинах, окликая друг друга, вопили транзисторы, а полицейские торопили автомобилистов ехать дальше. Тротуары были забиты народом, сияли неоновые огни. В кафе-мороженом было полно народу.
— Ванильное, — сказала она официанту.
Эндрю слегка подтолкнул ее локтем.
— Никаких орешков в сиропе? Или шоколадный торт?
— Мне нравится ванильное. — Оливия тоже игриво ткнула его в бок. — Некоторые из нас любят нечто самое простое.
— Ну нет уж. — Он обнял ее за плечи. — А мне двойную порцию шоколадного с сиропом.
Они пробрались к кабинке мимо группы подростков с оранжевыми лохмами, одетых в обтягивающие черные джинсы. У одного из мальчишек в ухе торчала стрела.
— Панки, — пробормотал Эндрю, садясь возле Оливии.
— Обыкновенные дети. — Она облизнула ложечку, чтобы с нее не капало. — В душе-то они просто напуганные подростки, которые считают, что они ни на что не годятся. Большей частью они так одеваются, чтобы было видно, что они все заодно. А то, что это шокирует родителей, их радует.
Эндрю засмеялся.
— Может, вы и правы. В вас больше сочувствия к детям, чем во мне.
— Наверное, потому-то я и учительница.
Они ели мороженое, наслаждаясь дружелюбным молчанием. Удивительно, как легко Эндрю вписывался в любое окружение. В театре он казался таким же суперменом, как все остальные. Но вот он здесь ест шоколадное мороженое и выглядит вполне в своей тарелке, просто красивым и милым мужчиной.
— Кажется, я никогда не задумывалась о том, что делают знаменитости, когда они вне сцены.
— Извините?
— Ну, вроде вас. Вы так и сияли в окружении голливудских звезд и бизнесменов в «Беверли-Хиллз» или в «Пэнтэдже». Но, конечно, вы не проводите там все свое время.
— Нет. Временами я даже хожу в магазин за продуктами. А еще в прачечную. — Эндрю ухмыльнулся. — Хотя должен сказать, когда я иду прогуляться по пляжу возле своего летнего дома, Тихий океан разделяется на две части и пропускает меня.
— Насмешник. — Оливия вытерла каплю мороженого, попавшего ей на руку, бумажной салфеткой. — Вы росли здесь?
— Слышали о Гранте в Небраске?
— Ну, я слышала о Небраске.
— Это уже кое-что. — Он засунул в рот остатки стаканчика и с явным удовольствием захрустел вафлей. — Кукурузный штат. Поля пшеницы и кукурузы, ранчо скотоводов — настоящий Дикий Запад.
— Так вы оттуда? — Это казалось невозможным. Оливия огляделась: великолепно отделанный интерьер, панки с оранжевыми волосами… — Наверное, там все другое.
— Что? Не принимайте Голливуд за настоящую жизнь. — Эндрю поглядел тоскующим взглядом на стойку, как будто собираясь взять еще порцию мороженого, но явно решил удержаться. — Вот Небраска — да, это настоящее.
— Так ваши родные — фермеры?
Она попыталась представить себе, на что это похоже — расти на ферме с папой и мамой, братьями и сестрами, но все, что она сумела вспомнить, это были эпизоды подобной жизни из фильма «Волшебник из страны Оз», однако, то был Канзас, поправила она себя.
— Нет. У них был магазин, я работал там после школы. — Глаза Эндрю затуманились. — Это одно из тех мест, где все друг друга знают.
— А у меня никогда не было такого дома, — произнесла Оливия с тоской.
— Мы никогда не ценим то, что имеем, а? — Он тоже слегка погрустнел. — Я так рвался оттуда. Даже Омаха и Линкольн не были для меня достаточно большими. Нет, мне нужно было добраться до Лос-Анджелеса и сколотить состояние. Наверное, моим родителям не очень нравилась эта идея, но я был самым младшим из трех детей, и они смягчились с течением времени. И наконец дали мне свое благословение.