Увлекательное приключение

— Ole! Ole! Ole! [22]
Когда Миахадо ловким, точным ударом шпаги убил быка, зрители словно сошли с ума. На арену полетели цветы, шляпы, мантильи и перчатки. Только донья Алькира сидела неподвижно и, чуть прищурившись, разглядывала матадора.
Она приказала привести его к ней в ложу, и, когда он склонился над ее рукой, при первом же его прикосновении почувствовала, что до сих пор ни один мужчина не вызывал у нее такого страстного желания.
Во многих отношениях Миахадо был простодушен, как ребенок. Из-за его красивой внешности женщины бросались к нему на шею еще с тех пор, когда он был совсем гонцом. Кроме того, его окружала какая-то особая аура мужественной чувственности, которая оказывала такое же действие на представительниц слабого пола, как валерьяна на котов.
Но до встречи с доньей Алькирой его любовные связи были простыми и недолговечными. Он спал с женщинами, когда ему этого хотелось, но воспринимал их преклонение и подарки, которыми они осыпали его, лишь как дань своему искусству, а вовсе не своим мужским достоинствам.
Он был удивлен, когда донья Алькира пригласила его поужинать с ней. Это польстило ему, а кроме того, заинтриговало. Прежде ему не доводилось так близко общаться с женщиной столь знатного происхождения.
Конечно, многие дворяне оказывали ему покровительство. Они приглашали его выпить с ними, интересовались его мнением о быках. Они даже дружески хлопали его по спине и называли славным малым, утверждая, что во всей стране ему нет равных. Но их жены и дочери держали его на расстоянии.
Он мог издали любоваться ими, когда они смотрели бой быков, сидя в ложах, — гордые, красивые, недоступные. Когда сопровождавшие их мужчины останавливались, чтобы поболтать с ним, они поспешно проходили мимо. Легкий наклон головы, едва заметная улыбка, какую они могли адресовать слуге или лавочнику, были единственными знаками внимания, которые они позволяли себе в его адрес.
А теперь его пригласила на ужин самая очаровательная женщина Испании. Он слышал, как ее превозносили везде, где бы он ни появлялся, даже в самых отдаленных уголках страны. Увидев ее в ложе, он понял, что слава о ее красоте не была преувеличена. Он не знал, что ей было нужно от него, но, когда он шел к ней во дворец, сердце бешено колотилось у него в груди. Как же он был удивлен, когда обнаружил, что они будут ужинать с ней наедине в ее будуаре. Это было почти год назад.
Его приглашали во все города Испании принять участие в корриде, и предлагаемые гонорары во много раз превосходили то, что ему удавалось заработать в Мадриде, но он неизменно отказывался. Донья Алькира жила в Мадриде, поэтому его место тоже было здесь.
Он вышел из гардеробной, облаченный в плотно облегающий живописный костюм матадора, который он всегда носил как форму, для того чтобы его везде узнавали, где бы он ни появлялся.
Пока он приближался к ней, донья Алькира любовалась его кошачьей грацией. Миахадо напоминал ей черную пантеру: он был так же красив и так же опасен.
Она сидела на низком табурете и снизу вверх смотрела на него. Ее длинные волосы рассыпались по ярко-алому бархату накидки, взгляд темных глаз казался таинственным, пунцовые губы загадочно улыбались.
— Ты придешь сюда завтра ночью, — сказала она, и это прозвучало скорее как приказ, нежели как приглашение.
— Если только здесь не объявится этот англичанин, — с горечью ответил он.
— Даже если он и объявится, ты же не рассчитываешь застать его у меня в такой час! — улыбнулась донья Алькира.
Миахадо грубо схватил ее за плечи.
— Я убью тебя! — хрипло сказал он. — Тогда ни один мужчина больше не посмеет взглянуть на тебя, и ты останешься моей навеки.
Его руки обхватили ее белоснежную шею, на которой так гордо покоилась ее головка. Медленно, почти незаметно он стал сильнее сжимать пальцы. Донья Алькира даже не шевельнулась и лишь смотрела на него.
— А разве мертвая женщина сможет дать тебе то, что даю тебе я? — тихо спросила она. — Разве губы мертвой женщины будут так страстно жаждать твоих поцелуев? Разве мертвая женщина сможет так нежно обнимать тебя и сгорать от желания, как я в ожидании завтрашней ночи?
Их глаза встретились, и на мгновение показалось, что он не устоит перед страстным призывом, который явственно читался в ее взгляде. Его губы дрогнули, дыхание участилось, но он тут же с такой яростью отшвырнул ее от себя, что она упала бы на пол, если бы не ухватилась рукой за туалетный столик.
— Будь ты проклята! — воскликнул он. — Ты околдовала меня! Ты въелась в мою плоть и кровь, и я не в состоянии вырваться из твоих сетей! Ты унижаешь и оскорбляешь меня, и все же всякий раз я приползаю к тебе на коленях и молю о милости. Я твой слуга, твой раб. Я ненавижу тебя и в то же время сгораю от любви. Я не в состоянии думать ни о чем другом! В один прекрасный день я убью тебя, хотя бы для того, чтобы снова стать свободным!
Казалось, воздух все еще сотрясался от этой страстной тирады, когда Миахадо резко повернулся и направился к двери. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как донья Алькира уже оказалась рядом с ним. Она обхватила его обеими руками и крепко прижалась к нему всем телом.
— Мой возлюбленный, мой герой, мой повелитель! — Взмолилась она. — Не уходи от меня в таком гневе! Ты же знаешь, как я люблю тебя! Я твоя, разве я не доказывала тебе это тысячу раз?
Преодолевая его сопротивление, она все ниже склоняла к себе его голову, и наконец их губы слились в страстном поцелуе, и огонь желания вспыхнул в них с прежней силой.
Но когда Миахадо так крепко прижал ее к себе, что она едва могла вздохнуть, когда он до боли впился губами в ее губы, донья Алькира выскользнула из его объятий и отступила назад.
— Тебе пора уходить, — сказала она.
Видя, что он упрямо направляется к ней, пожирая ее страстным взором, донья Алькира протянула руку к золотому колокольчику, стоявшему на туалетном столике. Раздался тихий, мелодичный звон, и почти в ту же секунду дверь отворилась, и на пороге появилась пожилая горничная, держа в руках длинный темный плащ. Она молча накинула его на плечи Миахадо. Он перекинул одну полу плаща через плечо так, что она почти полностью скрывала его лицо.
— Проследи, чтобы его никто не видел, — приказала донья Алькира горничной, потом снова повернулась к Миахадо.
— Adios, — тихо проговорила она.
— Adios, — ответил он.
Когда дверь за ним закрылась, донья Алькира несколько мгновений стояла, глядя на нее, и на губах у нее блуждала улыбка. Потом она снова подошла к туалетному столику и, взглянув на себя в зеркало, рассмеялась. Это был довольный смех женщины, сознающей собственную силу и уверенной, что она неотразима.
Донья Алькира все еще сидела перед зеркалом, когда дверь снова отворилась и в комнату вошла та же горничная.
— Все в порядке? — спросила донья Алькира.
Горничная кивнула.
— На улице не было ни души, госпожа.
Донья Алькира сладко потянулась.
— Еще довольно рано, и я совсем не чувствую усталости. Чем бы мне заняться, Хуана?
— Разве вы забыли, что дон Карлос пригласил вас сегодня на ужин, госпожа? — спросила горничная. — Насколько мне известно, он устраивает большой прием.
— Дон Карлос! Он мне надоел!
Донья Алькира скорчила недовольную гримаску, но потом, внезапно передумав, сказала:
— Но это все-таки лучше, чем провести весь вечер в полном одиночестве. Принеси мое новое платье из кораллового атласа, а к нему я надену изумрудное ожерелье. Предупреди Фриволо, что он будет сопровождать меня. Ты не забыла запереть его?
— Он просидел взаперти весь вечер, госпожа.
— Ты должна тщательно следить за этим, — наставительным тоном произнесла донья Алькира. — Он любит меня, я не сомневаюсь в этом, но у него злой язык, поэтому никогда нельзя быть уверенной, что он не поддастся искушению рассказать обо всем, что увидел или услышал.
— Фриволо даже не подозревает, что в то время, пока вы отдыхаете, вас кто-то навещает, госпожа.