На пороге мира

Сомов только покачал головой. Но в следующий момент остановился под единственным уцелевшим источником света в этом переулке. Впереди темнел человеческий силуэт. Фигура не высокая, мужская, руки убраны в карманы брюк. И стоит этот самый силуэт ровно по середине прохода. А еще веет от него угрозой. Не просто так он тут стоит. Вовсе не просто так. Ждет. И почему-то полковник был уверен, что именно его, Сомова ждет.
Сомов остановился. Силуэт медленно двинулся на встречу. Спустя минуту вошел в круг света. И натренированная за долгую военную карьеру «чуйка» просигналила полковнику, что все неприятности этого дня лишь готовили его морально к этой встрече.
В круг света вошел бывший кадет Жестянкин. Одет он был в легкую рубашку и светлые брюки. Гражданскую рубашку и гражданские брюки. На голове его покоилась кепка, придающая в сочетании с руками засунутыми в карманы вид нарочито хулиганский, агрессивный, который дополняла зубочистка, зажатая между зубов юноши.
Мужчины молча стояли и смотрели друг на друга.
— Ну здравствуй, полковник, — перекинув зубочистку в другой угол рта, сказал Жестянкин.
— Здравствуй, Леонид, — настороженно ответил на не слишком вежливое приветствие Сомов. Ничего хорошего от этой встречи он не ожидал. И жалел о том, что оставил свой табельный пистолет на работе в сейфе. Вот именно сейчас он бы сильно пригодился полковнику, хотя бы просто ободряя и придавая уверенности, которой почему-то в данный момент не было. Не то, чтобы боевого полковника ВС Империи пугал какой-то сраный молокосос, подкарауливший его в темном переулке. Нет. Но это был не просто молокосос, это был Жестянкин. Ленька Отмор, харизматичная сволочь, лидер курса, Чемпион училища, не раз и не два поднимавший «восстания» против несправедливости и произвола Преподавателей. И самое противное, что каждый раз добивавшийся своего. Два Преподавателя в результате этих «восстаний» вынуждены были уволиться из стен училища. А один несправедливо уволенный восстановлен в правах и в должности.
В тот момент, когда Сомов подписывал приказ об исключении его из Училища, то ожидал взрыва, очередного «восстания». И насколько он был осведомлен, «волна» начала подниматься, но остановил ее сам Жестянкин. А потом была тишина.
Тихо подписал обходной лист, тихо сдал форму и имущество, тихо получил документы и тихо ушел.
Четыре дня прошло. И вот он здесь. И все существо Сомова говорит о том, что ничего хорошего от этой встречи ждать не приходится. А уж в то, что она случайна, не поверил бы и самый наивный в мире человек.
— Тебе повезло, полковник, — сказал Жестянкин, пожевав зубочистку.
— В чем же? — напрягся еще сильнее Сомов.
— Твоя дочь тебя очень любит.
— Причем тут это?
— Сашка взяла с меня слово, что я тебя не трону, — вздохнул Жестянкин. Было заметно, что это обстоятельство бывшего кадета очень расстраивает.
— И это тебя остановит? — приподнял бровь в скептическом жесте Сомов.
— Да, — серьезно ответил Жестянкин. — Сашка — мой друг. И это очень много для меня значит.
— Только друг? Ничего больше?
— Именно, полковник, именно. Если ты про секс и романтику, то скажу прямо — не было ничего между нами. Я слишком ее уважаю, чтобы так поступить.
— С трудом верится, — ответил немного расслабившийся Сомов.
— Дело твое. Не собираюсь ничего доказывать. Я сказал — ты услышал. Точка. Живи, полковник, — припечатал Сомову к груди старомодную папку с бумагами Жестянкин и прошел мимо.
Сделал он это как-то так, ни быстро, ни медленно, что Сомов не смог отреагировать и как-то защититься либо оттолкнуть руку бывшего кадета.
Мужчина взял переданную ему папку и недоуменно на нее посмотрел.
— Полковник! — прозвучал отклик отошедшего на несколько шагов Жестянкина. Сомов обернулся. — Лови, кажется это твое, — и юноша кинул что-то маленькое. Полковник автоматически поймал. Затем раскрыл кулак и увидел в нем колпачек от той самой ручки, что протекла чернилами сегодня в сейфе его кабинета. Сомов недоуменно поднял глаза, но переулок был уже пуст в обе стороны. Никого. А в следующее мгновение включились все три «испорченных» фонаря.
Сомов убрал колпачок в карман и открыл папку. Несколько минут он вчитывался в строки, затем прислонился спиной к фонарному столбу и медленно по нему съехал.
В папке было все: вся грязь, все мелкие и не очень грешки Сомова и его подчиненных, за которые ему пришлось бы нести ответственность, все финансовые документы по растратам и нецелевому использованию средств, по списанию боеприпасов и вооружения с военной техникой, по даче взяток и «магарычей» разнообразным проверяющим, контролирующим и должностным лицам. Все! Каждая мелочь, казалось бы давно и надежно упрятанные в воду концы… Где, когда, сколько, за что, с кем и кому.
Отдай Жестянкин эту папочку не Сомову, а военному прокурору, и Сомов пошел бы под суд в тот же день. Не один Сомов. Что только ухудшило бы положение.
Не то чтобы нынешний Начальник Училища был настолько плохой человек, взяточник, растратчик и преступник. Нет, ни в коем случае. Наоборот, он был намного честнее, порядочнее и добросовестнее большинства. Но дело в том, что работал-то он в системе. С этим самым большинством. А система во все времена работала по принципу «не подмажешь, не поедешь». И соответственно, чтобы делать что-то, что угодно, просто чтобы держать на плаву Училище и себя, приходилось обходить, заступать, преступать, мутить…
По-человечески он ничего плохого не делал. Но прокурор судить будет не по-человечески, а по Закону…
Вот уж действительно не подвела «чуйка». Жестянкин…
Ведь не одного дня работа в этой папке. Даже не одного года. Выходит этот тваренышь затаил злобу на Сомова с самой первой встречи… Значит воспринял предупреждение полковника не по детски серьезно. И все эти годы копал, собирал, следил… Можно сказать держал пистолет у затылка полковника, ожидая лишь малейшего повода, чтобы «спустить курок»…
Не зря, каждый раз, как Сомову случалось общаться с Жестянкиным, у полковника возникало ощущение, что он держит в голых руках скорпиона или смертельно ядовитого паука. Одно неосторожное движение и укусит.
И вот он «укусил». Точнее всего навсего «показал жало», но Сомову этого хватило.
Полковник полез в карман за платком и наткнулся на колпачок, что кинул ему на прощанье бывший кадет. Он достал этот колпачок и присмотрелся. В колпачке лежала записка.
«Папка существует в единственном экземпляре. Все данные, что в ней удалены из всех баз данных СИБ и надзорных органов. Живи, полковник. Скажи спасибо дочери. Если б не она…»
Вот так вот… «Удалены из баз СИБа и надзорных органов». Совсем не простой кадет был Жестянкин. Не просто так его СИБ при поступлении пропустил. Не просто так…
И тут Сомова прошиб холодный пот: «удалены», это значит, что они там были! Значит руку на его горле держал не только Жестянкин. Все эти годы он, полковник Сомов был значит под колпаком у безопасников, даже не зная об этом, думая, что все шито-крыто…
Сомов медленно поднялся и походкой усталого, старого человека поплелся домой, где ждали любимая жена и не менее любимая, а как недавно выяснилось, еще и очень любящая дочь, отведшая от отца «жало скорпиона» страшного мальчика с глазами ангелочка Жестянкина Л. В.
На следующий же день собственноручно написанный рапорт полковника Сомова с просьбой об отставке лежал на подписи у Командующего Округом.
  
Глава 23
 
В летней открытой кафешке за одним из столиков, попивая сок, сидела девушка в легком светлом платьеце и широкополой белой шляпе. На вид ей было около шестнадцати лет, юная, с умными карими глазами и упрямо вздернутым носиком.
К ее столику подошел парень в светлых рубашке и брюках. На голове у него была плетеная соломенная шляпа сделанная по типу ковбойских. Он, не спрашивая разрешения, отодвинул свободное кресло и с наслаждением в нем развалился, приспустив на глаза шляпу.