Клинок и ножны (СИ)

— Мишаня, слышь? Вернись ко мне! Я ведь все равно добьюсь своего, так или иначе, — сказал я часом позже.
Сидеть в кресле и смотреть на него оказалось не так-то просто. Он был могучим, красивым и беззащитным, а я не занимался с ним сексом целых два месяца! Соблазн оказался слишком велик, снова превращая меня из слегка неадекватного парня в безумного сексуального маньяка.
— Хоть ты и витаешь в облаках, но тело-то твое тут. Понимаешь, о чем я? У меня терпения ни на грош.
Мишаня наверняка все понимал, но отвечать не торопился. Я закрыл дверь палаты на ключ и подпер для надежности стулом под ручку. Вернулся к нему, стянул с него дурацкую больничную распашонку и оглядел с ног до головы. Мой любимый человек, моя душа, мои ножны. Член ответил на эти мысли жестоким стояком, намекая на то, что его терпение кончилось. Да, вот такой я извращенец.
— Медведь, а Медведь? Я не трахал тебя два месяца, а ты лежишь тут и провоцируешь меня на необдуманные поступки. Последний раз прошу. Вернись!
Он опять промолчал, а я начал раздеваться. Скинул одежду, посмотрел на Мишаню и задумался — места на кровати не было совсем.
— Это судьба, — плюнул на все я, сел на Мишаню верхом, погладил его по груди и принялся на нем устраиваться. — Не будь бревном! Сделай же что-нибудь.
Он молчал и на провокацию не реагировал.
— Ладно, сам напросился, — сказал я, поцеловал его пару-тройку раз, уткнулся губами в ухо… и все-таки сорвался: — Я так соскучился, медвежонок! Ты себе представить не можешь. В нашем доме без тебя так пусто и одиноко, что хоть волком вой. А я лис! Лисы не воют.
Я хлюпал носом, нес всякую ерунду, целовал его, бродил руками по любимому телу и не собирался останавливаться. Мне похуй, что там говорят эти маньячные доктора. Мы с Мишаней не из тех, кто сдается.
Михаил
У меня жестоко затекли руки и ноги… и спина… и задница… короче, я затек весь! Это было ужасно. Мало того, на мне кто-то лежал. Это, конечно, здорово, но не тогда, когда все тело безумно колется, разгоняя кровь по жилам.
— Я говорил, что у меня теперь ни на кого, кроме тебя, не стоит? Я даже дрочить не могу! Ты же не оставишь меня на всю жизнь импотентом, а? Мне всего 22 года, пожалей, медвежонок!
Я открыл глаза и понял, что все это мне не снится: больничная палата, уходящее за горизонт солнце за окном и абсолютно голый Влад на моей груди. Он провел по мне рукой от шеи и до бедра, облизал сосок и даже слегка его прикусил. Или не слегка? Кровь побежала по жилам с удвоенной скоростью, и я чуть не взвыл, но вовремя спохватился. Мне хотелось послушать скрытного Лиса подольше. Сильно сомневаюсь, что он наберется смелости и скажет мне о своих чувствах в лицо. Ну и ладно, его тихого шепота вполне достаточно.
— Любимый, я скоро охрипну. Я болтаю с тобой больше часа, который мы могли бы провести гораздо более продуктивно. Ну что ты хочешь от меня услышать? Да, я был неправ, но ты бы видел себя со стороны! Мне понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя, и если бы ты не психанул и не сбежал, то тем же вечером я облизал бы тебя с ног до головы, отымел всеми возможными способами и отправил твою душу в рай.
Влад принялся целовать мою шею, но мне этого было мало. Я хотел, чтобы он возвращал меня к жизни куда как более энергично.
— В рай, говоришь?
Влад вскинул голову, заискрился радостью так, что я прищурился, и впился в меня поцелуем, а через секунду в бедро мне уперся его возбужденный член. Вот это уже совсем другое дело.
— Да, и отправился бы за тобой следом, — оторвался от моих губ Лис и откровенно потерся своим членом о мой.
— Маньяк, у меня конечности не шевелятся, а ты хочешь меня трахнуть?
— Мне похуй, я соскучился, — ответил Лис, старательно закидывая мои безвольные ноги на свои худенькие плечи.
Я расхохотался, а он перестал маяться ерундой и прижал колени к моей груди. Уже лучше.
— Хватит ржать, весь настрой мне собьешь!
— Ты собираешься порвать мне задницу? — проворчал я, стараясь не улыбаться слишком уж широко. — Меня два месяца никто не трахал.
— Мне похуй! Тебя до меня 28 лет никто не трахал — и ничего! — отрезал Влад, изобразил верблюда и принялся за мою задницу влажным пальцем.
Знающим пальцем. Через пару секунд я задышал от наслаждения паровозом: он знал мое слабое место.
— А если врачи придут?
— Мне похуй!!! — зарычал Влад, сменил пальцы на член и заткнул меня поцелуем.
Высокая больничная кровать рухнула на пол через полчаса, но к этому времени выдохся даже Лис, так что мы решили устроить перерыв и сменить обстановку. Заставили больничный персонал вернуть мне одежду, забили на все формальности и чуть ли не с боем прорвались за ворота медицинского центра.
Два черных мерседесовских джипа с консульскими номерами поджидали нас прямо у выхода.
— Все в порядке, Владислав? — спросил сурового вида мужичок, опуская насмерть тонированное стекло до середины.
— Теперь да, — прижался ко мне всем телом Лис.
Я смутился. Он это почувствовал, но, вместо того чтобы отодвинуться, вцепился в меня еще крепче.
— Самолет готов?
— Да, — улыбнулся мужичок. — Вы устроили такое шоу, что немцы ждут не дождутся, когда вы их покинете. Так быстро разрешение на вылет мне не давали еще никогда.
Влад
Я — клинический сумасшедший, и это очевидная реальность, с которой нужно просто смириться. До тех пор, пока мы не сели в отцовский самолет, я не мог заставить себя разжать пальцы и выпустить Мишаню из рук. Впрочем, в самолете легче не стало. Наоборот. Запоздалая истерика и страх потерять любимого навсегда подступили к самому горлу, но тут медвежонок перестал быть добродушной рохлей и превратился в Медведя. Выгнал стюардессу, раздел нас, уселся в кресло и посадил меня на свои колени лицом к себе. Крепко взял за подбородок и уставился мне в глаза злыми голубыми ледышками.
— Прекрати истерику, Влад.
— А если бы ты умер? — всхлипнул я, не в силах остановить набегающие слезы. Господи, никогда не вел себя, как девчонка, и на тебе! Как же мне заткнуться-то? Но соленый ком в горле подпирал, и я ничего не мог с ним поделать. — Я так боюсь потерять тебя, хороший мой!
— Я живее всех живых, так что не неси ахинею и не вынуждай меня применять крайние меры, — понизил голос Мишаня, обхватил мои ягодицы ладонями и крепко сжал, посылая толпы довольных пупырок по моей спине.
— Ты такой хороший и добрый. Тебя же так легко соблазнить! А если ты влюбишься в какого-нибудь мужчину? — принялся перечислять все свои страхи я. — Или хуже того — в женщину?
— Прекрати выдумывать всякую ерунду, — зарычал он и как следует врезал мне ладонью по заднице.
Я взвыл, но Медведя это не остановило. Он сдернул меня с колен, нагнул над следующим креслом, шлепнул еще раз и прижался членом к моей заднице.
— А если тебя убьют? Кто знает, кому отец в следующий раз дорогу перейдет? Я же не переживу! — не затыкался я. Мне нужно было вылить из себя всю эту сентиментальную хрень раз и навсегда. — А если ты детей захочешь? Где я тебе их возьму?
Мишаня замер, а потом расхохотался так, что мне стало стыдно и нести слюнявую романтическую хрень резко расхотелось. Поднял меня к себе, прижал к груди крепко-крепко, прикусил шею и зашептал в ухо:
— Звереныш, маленький мой, глупый. Я люблю тебя. Мне не нужен больше никто. Я не требую беззаветной верности прямо сейчас, ведь ты все еще озабоченный сексом подросток, и большую часть времени за тебя думает твой ненасытный член. Я подожду, когда тебе надоест менять любовников, и ты поймешь, что даже в постели тебе нужен лишь я один. Что-что, а ждать я умею. Я позволю тебе все, что угодно, но как только я трахну тебя, твоей вольной жизни придет конец. Я не позволю прикоснуться к тебе никому. Никогда.
Он замолчал, покрывая поцелуями мое плечо, а я поковырялся в себе, вспомнил нашу первую встречу, бассейн, душ, битву, все те полгода, что мы провели под одной крышей, его кровь на своих пальцах, могучее беспомощное тело на больничной кровати и распахнутые настежь стеклянные глаза. Глубоко вдохнул, принимая на себя груз ответственности за другого человека и за наши судьбы, первый раз в жизни понял, что значит быть настоящим мужчиной, и словил от всего этого мощный кайф. Откинул голову на широкое плечо Медведя, подставляя губы для поцелуя и вжимаясь в его пах ягодицами.