Неруда

Только ли двум возлюбленным посвящены «Двадцать стихотворений о любви»? Многие свято верят, что вполне достаточно двух — Альбертины и Терусы. Но прошли годы, и поэт, опьяненный сладостными воспоминаниями, вдруг раскрывает карты:
 
«Весь Пуэрто-Сааведра полнился запахом моря и жимолости. За каждым домом виднелся сад с беседкой, и благоуханье цветущих вьюнков разливалось в безмолвном одиночестве прозрачных дней. Там меня внезапно пленили черные глаза Марии Пароди. Мы обменивались записочками, сложенными в несколько раз, и они незаметно исчезали в зажатой ладошке. Позже я посвятил ей Двенадцатое стихотворение из книги „Двадцать стихотворений о любви“. На всех страницах этой книги есть приметы Пуэрто-Сааведры — сосны, пристани и чайки, что бесконечно кружатся над водой…
 
…Теперь-то я понимаю, что рассказывал всякую ерунду. Те книги, те кровли, те черные глаза — все это, должно быть, давно унес с собой ветер».
 
Позже возникает прекрасная троица — Мария Луиса Бомбаль и две ее сестры-близняшки. Они приезжали в Темуко на летние каникулы и приводили в смятение благонравных жителей своими дерзкими выходками. Все три были очень недурны собою, ходили с длинными распущенными волосами или вызывающе коротко стриженные à la garçonne [18]. Одевались по столичной моде, нередко щеголяли в парижских туалетах. Им до смерти нравилось выдавать себя за иностранок, а то и просто за полоумных. Впрочем, они и вытворяли бог знает что… С Пабло эти барышни познакомились в Сантьяго. Каждый раз по приезде в Темуко три сестры первым делом спешили к дому поэта и барабанили в дверь. Обычно им открывала донья Тринидад. При виде этих девиц с сомнительной репутацией достойная женщина пугалась и торопливым шепотом говорила: «Его нет…» Ей хотелось уберечь своего Пабло от дьявольского искуса.
Сестры разражались громким хохотом и уходили — чаще всего на главную площадь Темуко. А там резвились без удержу, привлекая внимание тихих провинциалов. Ели мороженое, танцевали чарльстон, во весь голос читали стихи, в общем, не унимались до тех пор, пока не приходил Пабло; он, скорее всего, был неравнодушен к одной из сестер — Лорето… Через много лет Пабло с Матильдой решили навестить ее в Винья-дель-Мар. У Лорето была опухоль мозга. Пабло один вошел в комнату, где лежала больная. Ему хотелось немного развеселить несчастную Лорето, вспомнить об их проделках в Темуко. Он вышел от нее совершенно убитый. А вскоре Лорето умерла.
Самой большой любовью поэта, пока он жил в Темуко, была, без сомнения, Теруса. Этим именем он называет ее в «Мемориале Исла-Негра». В его памяти она осталась навсегда радостной, сияющей… Он восторгался ею: «Какая прелесть!» Было в ней что-то особое, притягательное, что обычно открывается взору влюбленного. Хотя в данном случае это открылось всем: в 1920 году девушка была выбрана королевой красоты на весенних празднествах в Темуко. Стихи Неруды в честь победительницы конкурса были удостоены премии. Значит, их сблизила поэзия! Теруса стала его музой: благодаря ей бурлило, кипело его поэтическое вдохновение, выплескивался поток образов, метафор… а иногда рождалась и проза, посвященная любви.
«Знай, женщина, теперь я, не любя, люблю тебя… Твоя любовь прошла сквозь все мои пределы, она глубже моих глубин. К моим губам поднесли бокал со сладостным, колдовским вином — вином любви», — говорит он Терусе в «той спасительной ладье».
Юношеская любовь в те времена, когда еще не забывали о поясе целомудрия. До нынешней сексуальной революции — целая вечность. Девушке не дозволено терять невинность, да и какой ужасный грех — прижить ребенка! Молодой Пабло говорит об этом иносказательно в своем прозаическом произведении «Перелистать страницу». «Необоримое желанье огромной волной вздымается над нашей жизнью. И гаснет, как волна. Как все это трагично! Сердцу моему, увы, не проникнуть пчелой в цветок раскрытый, и не отыскать своего гнезда перелетной птице. И мои губы не прижмутся к звонкому рожку, не зазвучит пастушья песнь».
Поэт называет себя Паоло. Что это? Тяга к таинственному или необходимость уйти в подполье, укрыть любовь от чужих глаз? Итальянское имя Паоло станет впоследствии испанским Пабло. Причем под влиянием… Д’Аннунцио.
«А уходя, я написал на влажном песке наши имена. Вот такими крупными буквами, смотри: ПАОЛО и ТЕРЕСА». А дальше Неруда добавляет: «Буквы, что остались на песке у моря, красивее этих».
Имя Паоло возникнет под влиянием трагической истории двух молодых людей, сокрушенных исступленной страстью… Мне однажды довелось исходить вдоль и поперек Римини — знаменитые подмостки роковой любовной бури. Этот город-порт, но уже времен Муссолини, появится в «Амаркорде»; там, в этом городе, по воле волшебного ока Федерико Феллини {43} оживут фантастические картины-сновиденья его детства.
Феллини, как и наш поэт, сумел показать, с каким мучительным отчаянием, с какой безудержной силой и неизъяснимым ликованием пробуждаются от дремы эротические чувства у подростка… Но Неруда в те далекие годы тяготел к классической литературе, к ее персонажам. В стихотворении «Ivresse» [19] он — Паоло, она — Франческа.
 
 
Во мне сегодня пляшет страсть Паоло
 
И замирает сердце, опьяневшее от радостной мечты,
 
Сегодня — вольный, одинокий средь лепестков
 
цветущей вечно маргаритки, — познал я счастье.
 
О женщина — плоть и мечта! — приди и зачаруй меня.
 
Пусть на мою тропу прольются твои солнечные чаши
 
и пусть в ладье моей трепещут твои груди,
 
безумные от молодости пьяной.
 
 
Два этих литературных персонажа помогают молодому поэту перенестись в другое временное измерение, передать пыл любовных чувств. В ту пору его влекло к книжным сюжетам. Он пытался подражать им в собственной жизни, жаждал пережить такую же сильную любовь, как его трагические герои. Но дело не в одной экзальтации, вызванной литературным произведением. Главное тут — зов плоти, неугасимый жар крови, что течет в жилах поэта, а не огонь, заимствованный из чужих строк. Да и невозможно уподобить его отношения с Терусой тем страданиям, через которые прошли Паоло и Франческа в XIII веке! Наш поэт и его подруга скорее уж сверстники Ромео и Джульеты, но мало что общего у будничного, мокнущего под дождем Темуко с залитой солнцем Вероной. Неруда возносит свои чувства на небывалую высоту, но они отнюдь не слепок с шекспировских страстей.
Поэт усмотрел свое сходство с Паоло Малатестой, влюбленным в свояченицу Франческу де Полентини, вовсе не на страницах «Божественной комедии», где эта молодая пара обречена на адские муки за преступную любовь, а в «Гимне крови и сладострастию» Габриэля Д’Аннунцио {44}. Этот поэт, дерзко обнажавший все самое сокровенное, настолько поразил воображение молодой Габриэлы Мистраль, что она сделала его имя своим псевдонимом. И добавила к этому имени фамилию провансальского поэта Фредерика Мистраля. На какое-то время этот великий шарлатан Д’Аннунцио захватил и Неруду.
  
28. Женщины и посвященные им стихи
 
Целая армия людей — критики, академики, университетские профессора, как весьма сведущие, так и несведущие, дилетанты, экзегеты, картографы поэзии, структуралисты, импрессионисты, «водолазы», спускающиеся на самое дно неразгаданных тайн, новые Шампольоны, упорно расшифровывающие письмена на своих розеттских камнях, составители подробных «навигационных карт» и «аэрофотограметрических планов» — кладут все силы, чтобы разобраться досконально, миллиметр за миллиметром, во всех загадках атласа поэзии и языка Неруды.