Джин с Толиком
Глава девятая, в которой ангел-хранитель читает мне нотации, а плюшевым барашкам живется хорошо
– Э, скажите, а сколько тонн клевера от каждой курицы-несушки будет засыпано в инкубаторы после обмолота зяби?
Остаток вечера ушел на формальности с полицией и страховщиками. Толстяка пара ДПС-ников, прибывших вскорости после аварии, повезла на медицинское освидетельствование, так как дышать в трубочку на месте он отказался. Бесконечно долго я тащился домой – колесо сильно терло о смятое крыло, которое так и не удалось обратно выгнуть подручными средствами.
Дома незадачливого автомобилиста ждала одна лишь ванна – моя гордость и любовь. В свое время, с разрешения хозяйки, туалет с ванной объединили, старую чугунную лоханку изъяли, а на ее место водрузили неплохое джакузи. Стоило мне это сумасшедших денег, зато как уютно сверкала белоснежной керамикой шикарная джакузи на фоне мраморно-черной плитки!
К тому времени, когда я разложил купленные продукты, ванна была готова, и я, посолив воду ароматизированной солью с запахом бергамота, с наслаждением опустился в акриловый рай.
Ужин уложился в кружку кефира и венскую булочку, купленную в торговом центре. Дома адреналин от пренеприятнейшего вечернего инцидента и живительные водные процедуры позволили мне еще около десяти минут поваляться на кровати, пялясь в телевизор. Затем, осознав, что абсолютно не понимаю, о чем идет речь на экране, я из последних сил отщелкнул красной кнопкой пульта финальный выстрел, и моментально погрузился в сон.
Сон был, мягко говоря, занятным. Я осознал себя, стоящим у белой двери, расположенной, как и сотни ей подобных, в огромном белом же просторном коридоре, наполненном людьми в обычной одежде и белых халатах.
Картинка напоминала сцену из сериала «Скорая помощь», только вот больничка была нешуточных размеров и радовала глаз небольшими странностями. На которые, впрочем, как это часто бывает во сне, никто не обращал внимания.
Переминаясь с ноги на ногу, у соседнего кабинета стояла девочка лет десяти с живым барашком. Барашек не блеял, а просто переводил свой грустный взгляд с одного посетителя этого бесконечного коридора на другого, и что-то жевал.
Лицо девочки тоже было печальным, но не наполненным вселенской грустью, как у барашка, а каким-то сострадающим. Она не сводила глаз со своего питомца, который, при всей своей кажущейся вполне нормальной способности жевать и двигать кучерявой головой с выразительными грустными глазами, был абсолютно и бесповоротно плюшевым. Под брюшком даже виднелся вшитый в шов лейбл производителя.
Мне нравились такие цветные сны с элементами мультяшности – когда можно поговорить с томиком Шекспира, извиниться перед подушкой или попросить совета у стареющего на подоконнике кактуса. От таких снов пахло детством и вспоминалась давно забытая способность летать.
Я приободрился, душевный комфорт начал заполнять мое тело, перетянутое крест-накрест лентами с надписями «Пред жгучей жаждой опохмелки все остальные чувства мелки» и «Заслуженный гипотоник деревянного зодчества».
Из кабинета напротив девчушки вышла женщина лет сорока, присела рядом на корточки и поправила на ребенке свитер с вышитым котенком. Провела по ее длинным белокурым волосам и ласково сказала:
– Алена, я же тебе говорила, что когда ты не можешь заснуть, барашков надо начинать считать со слова «раз», а не «один». Потому что у тебя со второго все барашки сбиваются в отару, им хорошо и весело, а первый так и остается один, и твой сон наполнен не космотаминами, необходимыми росту, а крадется временем, проведенным здесь.
Девочка улыбнулась:
– Спасибо, Ангелина Яковна, я все время забываю, – повернулась к барашку и в тональности служебного собаководства скомандовала:
– Один! То есть – раз!
Барашек улыбнулся глазами, состроил умильную рожицу, и, произведя звук лопающейся жевательной резинки, быстренько растворился в воздухе. Ангелина Яковна взяла девочку за руку и зашла с ней в кабинет.
Меня похлопали по плечу сзади. Я развернулся, напротив стоял низенький дядька, полный и почти лысый. С еле заметным зеленоватым нимбом вокруг головы и сложенными на спине длинными, до пола, крыльями, сливающимися с белизной халата. На груди у него болтался стетоскоп, подключенный к плееру, который висел на серебряном поясе.
– Ну что, террорист, ты по-другому перетянуться не догадался? – он искрил глазами в улыбке, которая, казалось, была размножена бесчисленным количеством подбородков, утомлявших коротенькую шею.
Я обратил внимание на свои абстинентно-гипотонические ленты, которые действительно были нацеплены на меня как-то не по-матросски: про похмелку, вертикальная, обогнув шею с левой стороны, ныряла в промежность, а вторая исполняла роль пояса. Я поднял глаза на него, всем своим видом как бы говоря: «Доктор, уколите меня чем-нибудь успокаивающим – я отдам колбасу».
– О, да у нас тут полные непонятки, – взгляд толстенького добряка стал грустно-серьезным. – Куда только служба фильтрации смотрит… Ах, да, тебя же сюда из Эротических сновидений перекинули – мне Старший Эгрегор телепнул. Там две Конфетки обесточены минимум на час твоими ленточными крестами…
Он приподнял мне левое веко и пропел:
– М-да … Непонятка-непонятка, зови меня так… мне нравится слово… Потом правой рукой провел над моей головой и уставился на свою ладонь, бормоча:
– Анальгетики по поводу головной боли, вызванной похмельем. Так-с-с… а это что? Да у тебя ломка! Кроме алкоголя еще и наркотик какой-то… новый, что-то я слышал о нем… Ну-ка, пошли!
Мы с ним шагнули в открывшийся кабинет, на двери я увидел очень уж знакомый геометрический рисунок – вписанный в красный круг зеленый ромб (или бубна? хотя, нет – бубна зеленой не бывает!), пронзенный чем-то вроде золотой стрелы. Но вспомнить, откуда и зачем мне знакомо это изображение, я так и не смог.
Мне и сам коридор казался смутно знакомым, и этот добродушный подвижный толстячок тоже. Я даже чувствовал некую реальность происходящего, хотя знал, что это сон. И был спокоен, как сотня удавов – совсем не боялся проснуться. С нетерпением ожидал грядущие события, обещающие быть интересными.
Кабинет был, словно интерьер документальной программы «Из жизни утопленников», освещен тем же зеленоватым светом, что и нимб у моего спутника. Нимб, кстати, сразу же стал незаметен в этом освещении – он в нем просто растворился. В комнате, огромной как спортзал, хотя расстояние между дверьми в коридоре не превышало полутора метров, прямо на полу была разбита лужайка с бассейном и стояли пляжные шезлонги. Пахло тиной.
Толстячок глянул мне в глаза, прочел там что-то, повел бровью и толкнул рукой воздух в направлении бассейна. Воздух задрожал, и обстановочка сменилась в мгновение ока на огромную библиотеку с двумя мягкими креслами у низенького столика и жадно трещавшим горящими поленьями камином, у которого лежал огромный, улыбающийся далматинец. Или небольших размеров пятнистый королевский дог.
Ряды книг в стенных шкафах уходили в необозримую высь и терялись в ласково борющейся с каминными всполохами темноте, потолка видно не было. В комнате было тепло и уютно. Хозяин «библиотеки» жестом пригласил сесть, и я с удовольствием утонул в удобном кресле, спинка которого заканчивалась на метр выше моей головы.
– Ну, здравствуй, – мой собеседник перенес вес тела на правый подлокотник кресла, и улыбнулся. – Ситуация, которая возникла, требует некоторых объяснений. Я сейчас не имею возможности и, если честно, желания, – он хитро прищурился, – загонять в тебя тот огромный объем информации, который необходим для полного понимания происходящего.
Во-первых, ты им обладаешь, просто он сейчас намертво перекрыт действием анальгетиков и наркотиков. Во-вторых, эта информация, в силу ряда причин, о которых я сейчас тоже не буду распространяться, возможно, будет тебе доступна после пробуждения, а это есть нарушение основных установок твоей текущей инкарнации. В-третьих, тебе будет достаточно понимания основных моментов, которыми мы и обойдемся.