Живущие на ветрах (СИ)

И каждый войдет, склоняясь, в таинственный горный грот
И каждому будет пламя, и каждому будет пища,
И каждый найдет, что ищет
В гнезде пернатых сирот.
Вторая жизнь. Che-Rui. Новый путь. 
- В небе темном бродит ветер, бродит ветер-колоброд, приходите на рассвете, пусть вас ветер приведет, - шепчет смешную детскую песенку темноволосая девушка, в чьих волосах солнце оставило рыжий отсвет. Смешная песенка, запрещенная в деревнях. Но ей не смешно.  Не смешит ее ветер, летающий над лесами и полями.
- Neje! - кричит она на рассвете. Зовет. Кого? Кого-то... Поднимается, будит старуху, та кряхтит сердито, но не ругает. Говорит ее девочка словами древних богинь? Пусть себе говорит. Молодости виднее, как говорить правильно. А девушка вслушивается, смотрит за окошко избушки горько.
- Neji... - отвечает ей тень у колодца. Что? Бежит, спешит, слышит крыльев шум, взлетает в небо аист с черными кончиками крыльев. Аистов любят люди в деревне, почитают, и она тоже уважает эту птицу.
            Но это не та птица. Примерещилось...
Бронзовокожая жрица, два серпа, и резкий металлический крик птицы-без-имени, и след узкой стопы в песке, и разворот, удар наотмашь в короткой смертельной пляске. И жертвы, чтоб снова вернуться. Она всегда знала, что ей надо. Она не любила бессмысленность. Она - черное и желтое, обсидиан и золото, змеиные зрачки, бронзовая кожа. Алтарь, и жертва - белая лань, что сама пришла к ней на закате, повинуясь воле духов, трепетная пища диких скашей. И новая жизнь, и память - все, как обещано. А кто она? Нет ее! Есть - след в пустыне, есть развалины храма, есть тень узора от ресниц на щеке. Были другие жизни. Была надежда.
- Мир такой огромный, - говорит старуха, и девочка кивает. Она знает. Она помнит. Помнит многое. И бронзовокожую жрицу с черными глазами она тоже помнит. А больше ничего и не помнит. Но точно хочет вспомнить.
- Я ее найду, - говорит девочка. Старуха кивает. Она не знает, кого будет искать маленькая девочка с зелеными, как два лесных агата, глазами. Богиню? Страшных крылатых дочерей богини? Или, может, последних наследников древней черной крови? Старуха не знает. Она учит девочку ведовству, рассказывает, как сплетать травы в полночь, как превращать янтарный напиток в смертельный яд, а смертельный яд - в сладкое молоко.
В деревне всего-ничего пять десятков домов. Но то и дело - похмелье у кого, роды тяжкие, ожоги. Что ж вам не помогает ваш великой бог? Не подсказывает правильные травы? Отчего молитвы не облегчают боль?
Приходит она, прячась под темным платком, и приносит снадобья. Им становится легче. Она берет молоком и хлебом, изредка - свитком грубой ткани, небеленым льном. Шьет одежку себе и наставнице. Год за годом. Глядит в светлые лики священных икон, на которых плывут по морю корабли с кривыми крестами мачт. Глядит в глаза людям. Видит там себя - чужую, страшную, плохую.
- В небе темном бродит ветер, бродит ветер-колоброд, приходите на рассвете, пусть вас ветер приведет, - шепчет смешную песенку, возвращаясь домой после очередного целительства. Не обращать внимания на злые шепотки за спиной, не искать доброго слова. Просто делать свое дело.
А отчего в избушке на опушке темно? А отчего горько кричит полевая птица char, вещующая горе? Отчего,  отчего немеют пальцы, открывающие дверь в темную избушку, пахнущую лишь травами.
Отчего?
...Похоронить старуху девушке было не сложно. И не страшно. Что такое смерть? Просто двери в Che-Rui. Без лишних обрядов, без кровавых росчерков - поцеловать в лоб, сжать пальцы на сухой, крепкой, но уже неживой руке, и опустить в неглубокую сухую песчаную яму. Прикрыть песком, камнями, мхами, заговорить от злых демонов и голодных собак.
Повернуться спиной к домику, в котором росла всю свою не первую жизнь, и идти. Не слишком быстро. Но быстрее тех, с факелами и вилами, что спешили от села, прослышав про смерть старой ведьмы, которую боялись.  А молодая, смуглая, рыжая да темноглазая, что она? Просто ж девчонка еще. Пригодится развлечься до рассвета, а там - утопить. Или сжечь. Что еще с ней, тварью, делать.
Девушка уходит. Быстрее и быстрее, глотая непрошенные слезы. Та, бронзовокожая, с серпами, не простила бы. Не простила. Слезы? Или побег? А что, сражаться? Одной - со всем миром? Нет, она  обняла бы, погладила по голове, сказала бы доброе слово. Было? Было...
Девушка идет, и нет у нее ничего, кроме души да острого длинного серпа, завернутого в кроличью шкуру, ножа и сетки с отвесами для ловли мелких зверьков и птиц. Она знает лес, знает, как жить там, где не живут люди, она - зверь. Сторожкая лисичка, бескрылая птица,  идет она вглубь гор, перебираясь через потоки, спускаясь в ущелья, прячась от диких зверей в дуплах и ветках.
Она уже не плачет. Но что она ищет?
- Что я ищу... - шепчет девушка, с ветвей высокой скверши разглядывая лесной дол. Говорят, раньше страшные птицы Скаши любили отдыхать в ветвях сквершей. А теперь она, голодная и уставшая, исцарапанная и грязная, будет тут жить. Протянула руку, сорвала шишку, вылущила десяток горьковатых семечек. От них сводит челюсть, зато желудок немеет, перестает болеть. И голод уходит, можно еще много часов идти вперед, ловить птиц, мелких зверьков, разжигать бездымные костры, а порой и вовсе довольствоваться сырым мясом. Зверь? Зверь...
Она пыталась вспомнить. Но горечью потери приходили воспоминания о тех, кто предал ее. Тех, кого учила лечить наставница, тех, кому она помогала, тех, кто отправил своих мужей и братьев, своих сыновей и внуков - за ней, маленькой ведьмой с пологих холмов у края леса.        Но она не плакала. На все воля Единого Бога - говорили они. Мысленно она отвечала - вам чужая воля да власть, а мне - воля моя да совет Богини.
- Кого я ищу? - спрашивала она у пролетающей мимо совы. Ты не скашь из моих ночных видений, но тоже птица, ночная птица, дочь великой Матери. Так подскажи, помоги, приснись, укажи путь. Но сова молчала. Сова жила своей жизнью.
Быстрая тень на рассвете, далекий острый крик. Что это? Она поднялась, помчала ланью из-под заботливой скверши дальше, на восток, на юг, спиной к морю, забыв обо всем на свете. Она знала этот крик, помнила его, ничего не помнила больше - только острый металлический вопль, несущий смерть всякому, кто покажет затылок и спину.
Она бежала. Не страшась гибели - слишком уж бессмысленной была эта жизнь, к чему помнить то, что ты не можешь вернуть? Она бежала, и лес становился темнее и гуще, а скалы - выше и острее. Ранее в таких местах селились скаши. Тут были их гнезда, тут рождались их птенцы. Как же далеко она от того места, что целых пятнадцать лет звала своим домом.
- В небе темном бродит ветер, бродит ветер-колоброд, приходите на рассвете, пусть вас ветер приведет, - задыхаясь, шептала она. И бежала дальше. Это птица скашь кружит над головой - или горные орлы? Не узнать, не вспомнить. Она бежала, пока тени не укрыли ее, и след не затерялся в камнях и горных реках. Она бежала, не останавливаясь, и падала, и поднималась снова.
Она искала.
Птица Char - маленькая золотокрылая полевая птица с громким резким голосом. По поверьям нового времени вещует смерть.
Che-Rui - новый путь, рассвет после, новая жизнь
Sqwersh - хвойное дерево с густой игольчатой кроной и съедобными шишками, в нем всегда есть дупла
Вторая жизнь. Jana Skuash. Дети Скаши 
В краю средь лесов и пастбищ когда-то народы жили,
Про нас говорили - люди, живущие на ветрах.
Смуглы и черноволосы, быстры и жестоки были,
Мы верили в тьму-богиню, мы ведать не знали страх.
Распахнуты крылья в пропасть - звук эха высок и гулок,
Иду по камням и пеплу - разрушен забытый храм.
Я здесь умерла когда-то - Богиня меня вернула,