Великолепные Эмберсоны

На таком простецком фоне великолепие Эмберсонов выглядело столь же вызывающе, как духовой оркестр на похоронах. Майор Эмберсон купил участок в двести акров в конце Нэшнл-авеню и развернулся, расчертив широкие пересекающиеся улицы, замостил дороги кедром и сделал каменный бордюр. Там и здесь, на перекрестках, построил фонтаны и на равном расстоянии друг от друга поставил чугунные, покрашенные в белый цвет статуи, снабдив их пьедесталы поясняющими табличками: Минерва, Меркурий, Геракл, Венера, гладиатор, император Август, мальчик с удочкой, оленья борзая, мастиф, английская борзая, олененок, антилопа, раненая лань и раненый лев. Большая часть леса осталась невырубленной, и издали или в лунном свете район казался действительно красивым; но пылкому горожанину, мечтающему, чтобы город рос, было не до любования. Он не видел Версаля, но, стоя в Эмберсон-эдишн в лучах солнца перед увенчанным Нептуном фонтаном, не уставал повторять сравнение, излюбленное местной прессой: здесь лучше, чем в Версале. Всё это Искусство почти мгновенно принесло дивиденды, потому что участки расходились как горячие пирожки и все спешили строиться в новом районе. Главной улицей района, непрямым продолжением Нэшнл-авеню, стал Эмберсон-бульвар, и здесь, на пересечении авеню и бульвара, Майор Эмберсон сохранил четыре акра для себя и построил новый дом - Эмберсон-Хаус, конечно.
Этот особняк стал гордостью городка. Облицованный камнем до самых окон столовой, он весь состоял из арок, башенок, подъездов и крылец: первый порт-кошер12 в городе можно было видеть именно там. От парадного входа вела огромная черная лестница из древесины ореха, а холл, с потолком на высоте четвертого этажа, венчал купол из зеленого стекла. Почти весь третий этаж был отдан под бальную залу, с резным деревянным балконом для музыкантов. Местные любили рассказывать приезжим, что весь этот черный орех с резьбой стоил шестьдесят тысяч долларов. "Шестьдесят тысяч за резьбу по дереву! Да, сэр, паркет в каждой комнате! Только турецкие ковры - паласов там вообще не держат, разве что в главной гостиной - слышал, зовут они ее "залой для приемов", - лежит бархатный брюссельский палас. Горячая и холодная вода, что внизу, что наверху, и фарфоровые раковины даже в распоследних спальнях! Сервант встроен прямо в стену, и длиной он во всю столовую. Не из какого-нибудь ореха, а из настоящего красного дерева! Никакой фанеры - цельное! Ну, сэр, полагаю, что даже президент Соединенных Штатов был бы не прочь махнуть свой Белый Дом на Эмберсон-Хаус, если б Майор дозволил, но, ради Доллара Всемогущего, он бы не допустил такого ни в жизнь!"
Гостю бы всё разложили по полочкам, потому что здесь никогда не уставали просвещать новичков: приезжих обязательно тащили на "небольшую прогулку по городу", даже если для этого хозяину приходилось нанимать извозчика, и коронным номером всегда был Эмберсон-Хаус. "Только посмотрите на оранжерею на заднем дворе, - не унимался горожанин. - И на кирпичную конюшню! Да в ней, говорят, жить можно, такая она большая; там есть водопровод, а на втором этаже четыре комнаты для работников, один даже перевез туда семью. Один работник присматривает за домом, женатый смотрит за лошадьми, а его баба стирает белье. В стойлах четыре коня, у хозяев своя карета, а уж таких прогулочных колясок, клянусь, вы никогда не видали! Сами-то они зовут две "повозками" - нос так задирают, уж где нам до них! Прямо кажется, как только новинка появляется, они сразу ее покупают. А упряжь - даже в темноте сразу слышно, что едут Эмберсоны, по колокольчикам. В нашем городе такого шика, как теперь у Эмберсонов, отродясь не было; и думаю, городку это обойдется недешево, потому что многие за ними потянулись. Майорова жена с дочкой в Европу съездили, и моя жена говорит, что с тех пор примерно в пять они каждый день заваривают чай и пьют его. Для желудка, поди, как вредно, прямо ведь перед ужином, да в любом случае чаем сыт не будешь - ежели ты не больной. Жена говорит, что у Эмберсонов и салат не как у людей, они его сахаром да уксусом не заправляют. Поливают сначала оливковым маслом, потом уксусом и едят отдельно - не кладут в тарелку к другому блюду. А еще они едят оливки: такие зеленые штуки, на жесткие сливы похожи, приятель рассказывал, что на вкус они как гнилой иллинойский орех. Жена моя тоже хочет прикупить, говорит, с десяток съешь - привыкнешь. Вот уж я не собираюсь есть гнилые орехи десятками, так что от оливок воздержусь. Бабская еда, наверно, но в городе-то будут есть да морщиться, раз уж их сами Эмберсоны на стол подают. Да, сэр, некоторые их даже с больными животами жевать будут! Сдается мне, они с удовольствием бы спятили, если б это помогло им сравняться с Эмберсонами. Возьмем хотя бы старикашку Алека Минафера: на днях пришел ко мне в контору - да пока рассказывал о своей дочке Фанни, его чуть удар не хватил. Говорит, мисс Изабель Эмберсон завела пса - сенбернар называется - и Фанни тут же приспичило такого же заиметь. Ну старик уж ее убеждал, что, кроме терьеров-крысоловов, которые мышей уничтожают, собак на дух не переносит, но она не отстает, и он в конце концов согласился. А потом она - Боже ж ты мой! - заявляет, что Эмберсоны-то собаку купили и без денег ей никто собаку не даст, а стоят такие от пятидесяти до сотни долларов! И старик меня спрашивает, слыхал ли я, чтоб кто-нибудь собак покупал, ведь, конечно, коль даже захочешь водолаза или сеттера, то щенка тебе задаром отдадут. Говорит, что понимает, что можно сунуть негру центов десять или даже четвертак, чтоб он собаку утопил, но платить за пса полсотни долларов, а то и больше - да он лучше сам повесится, прям в моей конторе! Конечно, всем ясно, что Майор Эмберсон деловой человек, но бросать деньги на собак и на всякую чепуху... поговаривают, что этот шик разорит его, ежели семья вовремя не остановится!"
Вывалив это на приезжего, один горожанин, после многозначительной паузы, добавил:
- Всё это очень смахивает на мотовство, но когда мисс Изабель выходит на прогулку с этой собакой, понимаешь, что псина денег своих стоит!
- А девушка красивая?
- Ну, сэр, лет ей восемнадцать-девятнадцать, и даже не знаю, как получше выразиться, она чертовски привлекательная юная леди!
Глава 2
Как-то одна горожанка весьма красноречиво отозвалась о внешности мисс Изабель Эмберсон. Это была миссис Генри Франклин Фостер, настоящий авторитет в области литературы и властительница дум общины, - именно так писали о ней обе дневные газеты в статьях об основании Женского поэтического клуба; и ее слова об искусстве, беллетристике и театре имели силу закона, а не мнения. К примеру, когда до городка наконец, после аншлагов в больших городах, добралась "Хэйзел Кирк"13, многие сначала дождались оценки миссис Генри Франклин Фостер, а потом смело высказались сами. Дошло до того, что после спектакля в вестибюле театра образовалась целая толпа жаждущих ее мнения.
- Я пьесу не видела, - сообщила им миссис Генри Франклин Фостер.
- Как! Мы все знаем, что вы сидели в четвертом ряду прямо по центру!
- Да, - улыбнулась она, - но я сидела за Изабель Эмберсон. И не могла отвести взгляда от ее волнистых каштановых волос и чудесной шеи.
Незавидные женихи из городка (а они все считались таковыми) не хотели довольствоваться картиной, столь заворожившей миссис Генри Франклин Фостер: они из кожи вон лезли, лишь бы мисс Эмберсон повернулась к ним лицом. Она особенно часто, как заметили некоторые, поворачивала его к двоим: один преуспел в борьбе за внимание благодаря своей блистательности, а второму помогло беспроигрышное, хотя и не самое выигрышное, качество - настойчивость. Блистательный джентльмен "вел наступление", осыпая сонетами и букетами, - и в сонетах не было недостатка рифм и остроумия. Он был великодушен, беден, щегольски одет, а его поразительная убедительность всё глубже затаскивала его в долговую яму. Никто не сомневался, что ему удастся покорить Изабель, но, к сожалению, однажды он перебрал с весельем, и во время серенады, исполняемой при луне на лужайке перед особняком Эмберсонов, все видели, как он врезался в контрабас и был под руки уведен в ожидающий экипаж. Одного из братьев мисс Эмберсон, помогавшего с исполнением серенады и тоже переполненного неизбывным весельем, друзья прислонили к входной двери; Майор, в халате и тапочках спустившийся за сыном, поругивал отпрыска, откровенно давясь от смеха. На следующий день мисс Эмберсон сама посмеивалась над братом, но с женихом повела себя иначе: просто отказалась его видеть, когда тот пришел с извинениями. "Кажется, вас очень волнует судьба контрабасов! - писал он ей. - Обещаю их больше не ломать". Она не ответила на записку, но две недели спустя прислала письмо, в котором говорилось о ее помолвке. Она выбрала настойчивого Уилбура Минафера, который никогда не разбивал контрабасы и сердца и вообще серенад не пел.