Эволюция: Битва за Утопию. Книга псионика

– И ты пока в тенечке прохлаждаешься? Я думал, тебя уже паукам скормили… Платить-то за тебя некому. Твои ребята, похоже, сгинули в песках, даже косточек теперь не найдешь… А мне ты не нужен – я мозгокрутов не люблю. Кто знает, чего от вас ждать… Может, амбаловские и тебя заберут? Там с ними тоже один мозгокрут заявится, бывал уже здесь – с черепом на роже…
Какая-то холодная и скользкая рука сжала мои внутренности. «С черепом на роже» – теперь сомнений у меня почти не оставалось. Необычной алой точкой, которая показалась мне знакомой и теперь приближалась к лагерю, точно был Рохо. Действительно, на лице у него днем и ночью скалился череп, словно кости просвечивали сквозь кожу. Татуировка, которая вдобавок слабо фосфоресцировала в темноте. Ее сделал в Мексике татуировщик картеля, в котором Рохо начинал карьеру совсем юнцом.
Он был способным парнем, только ему не повезло. Начал простым уличным пехотинцем и сумел забраться почти на самый верх, никому не веря и никого не жалея. Стал главным криминальным боссом в своей округе, держал всех в кулаке, прокручивал приличные обороты. До поры до времени. А потом от его банды никого не осталось. Перешел дорогу кому-то еще более серьезному, вовремя не поделился или бог его знает еще что, но конкуренты и федеральные службы взялись за них всерьез.
Только особые способности – звериное чутье, зачатки телепатии и умение наносить увечья силой мысли – помогли ему выбраться из устроенной бойни. В живых он остался, но долго бы это не продлилось. Земля слишком мала, чтобы спрятаться, когда у тебя на хвосте сидят такие серьезные и мстительные ребята. Если бы до него добрались конкуренты – медленно бы разрезали его на сотню кусков. Если бы федералы настояли на своем – его запихнули бы до конца жизни в дрейфующую среди архипелагов космического мусора тюрьму, где заключенные медленно гниют заживо. Как и меня, Рохо выручила удачно подвернувшаяся командировка на Утопию. Его загнали в угол, и спасительный вариант предложил тихий человечек в штатском, в присутствии которого поджимали хвосты самые свирепые оперативники.
Правда, на Утопии условия содержания для него не слишком отличались от тюремных. Охрана приглядывала за ним намного бдительней, чем за остальными, а выходные на побережье ему и вовсе не светили. Вообще, из тех, кто оказался в нашем блоке, этой привилегией пользовался только я. Тучная Зора вечно жаловалась на больные кости и отсиживалась в своей палате, простодушному Леону тем более ничего не было нужно, кроме его незамысловатых игрушек.
Нас собрали и поселили отдельно уже после нескольких успешных стадий эксперимента. Успешных, но не для нас. Наши реакции на вводимые препараты отличались от ожидаемых и поставленным задачам не отвечали. Мы не особенно преуспели в управлении техникой с помощью пси-силы, чем нас заставляли заниматься под руководством доктора Геллерта. Однако у нас открылись другие способности. Геллерта они заинтересовали чрезвычайно, хоть это и выходило за рамки официальной программы. Но кто удержит ученого, напавшего на след нового открытия? Он продолжил работать с нами в свободное время, исключив из основного графика экспериментов.
Тем временем проект приближался к завершению. Иногда можно было увидеть, как во внутреннем дворе упражнялся кто-то из передовой группы испытуемых. Напрягшись так, что вот-вот лопнут набухшие на лбу вены, он заставлял бронированный дрон выписывать в воздухе всякие замысловатые фигуры или приземляться точно в начерченный на земле круг.
Дело шло так хорошо, что однажды с инспекцией прибыл сам Адам Круз. Нам, неудачникам, не пришлось стоять перед ним на плацу и по очереди демонстрировать обострившиеся навыки. Мы только таращились сквозь полуприкрытые жалюзи, как один из наших величайших современников шел мимо строя одетых в белые комбинезоны экс-преступников, бродяг и авантюристов-неудачников, которых забросил сюда странный кульбит фортуны.
Впрочем, хозяин «Кроноса» рассеянно смотрел сквозь них и только механически кивал головой. Круз был погружен в свои мысли, которые, казалось, были не очень-то веселыми. А что это за туша маячила за спиной у великого изобретателя? Неужели старина Голд? Тот самый, на чьей яхте я тогда выиграл билетик на этот курорт? Не думал я, что такие люди вообще могут встретиться…
Я наблюдал за происходящим с беспечным любопытством, Зора – с восточным безразличием, Леон – мало что понимая, но восхищенно пуская слюни. Только Рохо не мог устоять на месте: то отходя от окна, то возвращаясь, он напряженно скалил клыки, вживленные ему в Мексике для большего устрашения.
В такую звериную тревогу он впал еще за неделю до смотра. Рохо был убежден, что всех нас отправят на тот свет, как только программа закончится, и метался по блоку, как голодная пума. Его беспокойство передавалось остальным, хотя мы уже привыкли к его выходкам. Рохо всегда был озлоблен, подозрителен, а в его бритой татуированной голове мозг непрерывно вычислял уязвимые места окружающих.
На следующий день в лагерь прибыло новое подразделение военных, а посетивший нас утром Геллерт был непривычно взволнован. По его словам, проект сворачивался, но господин доктор, поблескивая своими доисторическими очками, убеждал, что с нами работа еще продолжится. Пока он все это нам сообщал, было видно, что Рохо себя еле сдерживает. Казалось, что в его крови было столько адреналина, что еще чуть-чуть – и он бросится на доктора, свернет ему шею, чтобы потом, перескочив через бездыханное тело, ринуться прямиком в джунгли.
С нами опыты прекратились совсем, а Геллерт перестал заниматься даже основной группой псиоников. Похоже, его полностью отстранили от работы, и он круглые сутки не вылезал из своего персонального блока, у дверей которого, словно бы случайно, все время прохаживался один из недавно прибывших бойцов.
Командные функции взяла на себя его заместительница и первая помощница – доктор Эванс. Она тоже никогда не снимала очков, правда, в намного более изящной оправе, и теперь сквозь жалюзи можно было увидеть, как поблескивают линзы, когда она ведет очередную партию испытуемых из блока в блок.
Короче говоря, на базе началась какая-то непонятная суета, и мы подвисли в неприятной неопределенности. Вскоре она разрешилась, однако совсем не так, как я или Рохо могли бы себе представить. Бах! – и мы оказались в совершенно новом мире, только обугленная листва медленно кружилась в воздухе…
#
Бах! – Глухой хлопок где-то на другом конце лагеря словно отозвался на мои воспоминания. Для Хмурого Густава он тоже явно стал неожиданностью, но главарь только лениво полуобернулся в сторону шума – вожаку такой опасной стаи нужно всегда сохранять хладнокровие. Зато остальные его бойцы тут же встревоженно закрутили головами и схватились за оружие.
Бах! Бах-бах! – Хлопки не утихали, дополнившиеся длинной очередью из крупного калибра.
Густав медленно и отчетливо процедил сквозь зубы:
– Эй, гляньте кто-нибудь, что там творится…
Несколько человек резво кинулись в сторону шума, остальные окружили своего предводителя, щелкая затворами. Он махнул рукой, и двое крепких бандитов подали ему бронированный щит, высотой почти с него ростом. Густав неторопливо просунул левую руку в крепления, а в правую взял дробовик. После этого он все так же нарочито неспешно направился в сторону стрельбы. Его разномастная гвардия двинулась следом, прикрывая предводителя с флангов и тыла. Что-то пошло не так, и все это сразу почувствовали. Заключенные завыли на разные голоса в своих загонах, как звери. Амир опять повернулся к арлекинке: «Что, опять твои подружки ломятся?»
Та ничего не отвечала, вся превратившись в слух. В поднявшемся гаме что-то разобрать было сложно, но было ясно одно: перестрелка становилась все интенсивней, а ее звуки постепенно приближались. У наших клеток остался единственный охранник. Он возбужденно топтался, вцепившись в свое оружие, и даже не обращал внимания на Амира, который от волнения опять раскачивался на прутьях клетки.