Игры с огнем. Там же, но не те же (СИ)

Я на секунду задумалась, и добавила:
- А если ты захочешь детей - через десять лет мы их заведем. Или через двадцать.
И потянула его за свитер на себя.
И он потянулся за мной, и то, что было дальше, напоминало шквал, шторм. И тело Ричи прижималось ко мне везде - и выгибалась, чтобы чувствовать его еще острее. И ощущать его возбуждение сквозь одежду. И торопить его - быстрее, быстрее!
Мир перевернулся, и я оказалась на полу, прижатая к рунам портального зала тяжелым телом. Ричи впился в мои губы - напористо, почти грубо, но мне нравилось, мне все нравилось, ведь я так долго этого ждала. И я отвечала ему так же жадно, так же яростно. Я вцепилась в него, я буквально сдирала с него одежду - куртку, свитер, рубашку...
Последнюю он стянул сам, не расстегивая даже, через голову и замер на мгновение возвышаясь надо мной, распростертой под ним на камнях. Он, кажется, любовался.
И я.
Я глазела с восхищением и восторгом на сухощавое тело - тяжелое, жесткое, горячее, гладкое, и от одной только мысли, что я сейчас смогу к нему прикоснуться, прижаться, поцеловать, между ног стало горячо и низ живота сладко сжался.
Прозвучавшее над головой короткое, но крайне емкое и настолько же нецензурное ругательство стало неожиданностью. Ричи вдруг подскочил, рывком дернул меня, ставя на ноги, одернул задравшийся до подбородка свитерок, потянулся за собственной рубашкой и...
Это было все, что он успел, потому что в следующий миг дверь с грохотом распахнулась, и в зал ворвалась... толпа.
Кейт 
Я великодушно позволяла Мэнди выковыривать мне глаза и засовывать пальцы в уши, валяясь с ней на диване, когда горничная принесла мне телефон.
- Это из гротов, миссис Феррерс, говорят что-то срочное.
И я даже сначала, куда больше увлеченная тем, чтобы сохранить зрение и слух, не обратила особого внимания на эту фразу. «Что-то срочное» в этом доме звучало чуть ли не каждый час.
А потом...
Я не помнила, как я бежала к Эдварду, я не помнила, как мы звонили старшим Феррерсам, не помнила дороги.
Я пришла в себя уже только в обычно темном, а сейчас ярко освещенном коридоре в гротах, вместе с Эдвардом и его родителями, выслушивая сбивчивые объяснения управляющего и спокойный уверенный голос того, кто возглавлял спасательные работы.
Я смотрела пустым взглядом на завал, под которым сейчас находился мой сын - мой сын, слышите, сын, а не его тело! - чувствовала, как Эдвард сжимает мои плечи почти до синяков, и не понимала, как такое вообще могло случиться.
О шансах никто ничего не говорил, только о том, работы, которые вызывали сотрясение, остановлены, что разбор завала идет ускоренным темпами, задействованы все возможные силы, что они вот-вот уже доберутся до следующего уровня, и что пока ничего обнаружить не удалось.
Что, в каком-то смысле даже хорошо, потому что ничего хорошего в сплошном каменном завале найти бы они и не смогли.
И в этот момент в моей голове, в голове которая вопреки жуткому ядовитому страху, от которого холодело все тело, продолжала чего-то думать - щелкнуло. Сопровождаемая удивленными взглядами я поднялась на поверхность и набрала номер Андервуда.
Родители девочки-шельгарки в любом случае должны быть поставлены в известность. Но с учетом всего того, что уже несколько дней не давало мне покоя, и всех тех волнений, которые она доставила семейству Феррерс, мне упорно казалось, что этот звонок особенно важно сделать. И как можно быстрее.
Через пять минут мне перезвонили и попросили открыть большой телепортационный зал поместья Феррерсов для родителей и «представителей» - да, они так и сказали, представителей - Ильзы.
- Гелиос Ар-Бравлинг, - представился высокий статный мужчина, смуглый, полуседой - соль с перцем - с аккуратной бородкой, первым вышедший из круга.
И я испытала острую потребность присесть.
Ар-Бравлинги. Королевский дом Шельгары.
В любой другой момент я бы, может, и присела на самом деле, а потом слабым голосом попросила воды, валерьянки и всех вон. Мне, бедной девочке из простой семьи и Феррерсов с их родовым гонором было многовато, что уж тут говорить, про королевскую семью.
Но сейчас изумление было мимолетным и мгновенно испарилось - это все неважно. Это все не имеет значения, пока мне не сообщат, что мой сын жив.
Гораздо важнее - и страшнее! - оказалась известие, о том, что Ильза Ар-Бравлинг, приехавшая сюда как Ильза Шиас, имеет проблемы контроля эмоций... Ее родители рассказали об этом главе спасательной группы сразу же, как только прибыли на место происшествия - и тот только кивнул, мрачнея.
Новость была паршивей некуда. Что такая девочка могла натворить от испуга, если вдруг там, куда они попали, она имела хотя бы крохотный доступ к силе, страшно было думать. Сухощавый темноволосый мужчина, назвавшийся Кирстеном Ар-Бравлингом, что-то напористо, уверенно говорил старшему над спасателями. Кажется, предлагал свою помощь в поисках. Тайный родовой обряд на крови. Темноволосая мама Ильзы, до белых пальцев вцепившаяся в руку своего статного мужа, кивала, подтверждая согласие на участие в обряде донором.
Все их предложения разбивались о неумолимые слова: там нет магии.
Я мысленно повторяла эти слова, как мантру. Как молитву.
Там нет магии!
Мы не слышим их, потому что там нет магии. Точка. Не потому, что дети погибли под завалом. Не потому, что два паникующих мага с условной стабильностью - это ровно два больше, чем нужно. Не потому... Нет. Там просто нет магии!
А раз там нет магии, Ильза не сорвется. И Ричи не сорвется. И они сейчас не двойная тикающая бомба, зарытая на глубине, а просто два испуганных ребенка. Два живых испуганных ребенка.
Мы ждали молча, толпились все в гротах возле работ, и ждали. И я сжимала руку Эдварда, которой, по ощущениям, вот-вот готов был взорваться от собственного бессилия и вынужденного бездействия. Я знала, что он думает про артефакт.
Почему он не сработал? Потому что не успел предотвратить мгновенную смерть?..
Я не хотела об этом думать. Не могла.
А потом в один момент мы все вчетвером почувствовали это. И более прекрасного, более опустошительного, более великолепного чувства облегчения я не испытывала еще никогда в жизни.
Сигнализация малого портального зала сообщила об экстренном прибытии члена семьи Феррерсов.
Кто из нас что-то сбивчиво объяснил Ар-Бравлигам и прочим «представителям» я не знаю, но в поместье мы переместились все вместе. В малый зал так просто не скакнешь, его работа была плотно завязана на работу родового артефакта, и путь до него показался мне бесконечным.
Эдвард влетел первым, я за ним - и обогнала, каким-то чудом.
Несколько шагов - и вцепиться в плечи, притянуть к себе, прижать светловолосую голову, как когда-то в детстве...
- Ричи!
И сын покорно наклонился, согнулся, прижался, не вырываясь, не одергиваясь, позволяя мне вдоволь нащупаться и убедиться - живой, здоровый.
Почему-то, правда, полуголый.
- Мам, ты меня раздавишь, - прозвучал хрипловатый женский голос сбоку, и я с глубоким изумлением осознала, что голос этот принадлежит той самой девочке
Ильзе Шиас, которая Ар-Бравлинг, и которая в этом зале оказаться не могла никаким образом.
Часы над каминной полкой пробили девять.
Восемь человек, расположившиеся на диване, креслах и стульях кабинета Эдварда, дружно посмотрели на позолоченные стрелки, дождались, пока отзвучит мерный звон, и только тогда вернулись к разговору. И разлитому по рюмкам коньяку.
- Почему вы не можете его просто заставить? - терпеливо - пока еще терпеливо! - уточнил Гелиос Ар-Бравлинг. - Пока ритуал, слава предкам, не завершен, - он передернул плечами, припомнив очевидно картину в малом зале, которую мы все теперь будем вспоминать с желанием забыть бы и не думать о том, на чем мы деточек прервали. - Его можно разорвать в одностороннем порядке.