Багатур

В одном строю с дружиной князя он повоевал немало, покоптился у одного костра, погрёб в одной лодье, не раз спасал товарищей от смерти неминучей, а они бросались на помощь ему, своему аколиту, некогда такому же варягу, молодому бойцу-дренгу по прозвищу Полутролль.
Дружина Инегельда числом не поражала, едва ли большая сотня [15] мечей набралась бы, зато все были как на подбор — отличники боевой и политической подготовки. И были среди них лучшие из лучших — тринадцать витязей прекрасных, знаменитая «Чёртова дюжина» Боевого Клыка. Когда-то и Олег Полутролль числился в её рядах, чем весьма гордился. «Чёртова дюжина» всегда была на передовой. Брали город приступом, а тринадцать добрых молодцев уже за стенами крепости, побивают стражу у врат и впускают своих внутрь. Сталкиваются лодьи с арабскими сафинами, [16] зачиная морской бой, — «Чёртова дюжина» первой идёт на абордаж. И к кому ещё обратиться магистру и аколиту за помощью? Кого брать с собою в чёртов Киев, понуждать чёртовых славинов надрать задницы чёртовым хазарам? «Чёртову дюжину», разумеется…
Князя Инегельда Олег приметил ещё с улицы — Боевой Клык стоял в одной рубахе на ступеньках у входа и озирал Мессу. Вид у него был героический — больше всего князь походил на завоевателя, только что поправшего знамя противника и занявшего его крепость.
— Приветствую высокое начальство! — радостно протрубил Инегельд.
— Здорово, Клык.
— Проходь, дёрнем по маленькой. День-то какой! Грех не выпить.
— Повод уж больно сомнительный, — улыбнулся Сухов, крепко пожимая громадную лапищу князя. — Я на минутку. Тут такое дело… Это самое… Мне срочно нужна «Чёртова дюжина» в полном составе.
— И я?
— Кстати, да. Куда ж без тебя…
— А то! И куды именно без меня — ну, никак?
— В Киев, князь. Мою особу беречь будете.
— Ага… Куда и чего — ясно. А когда?
— Сегодня. Это самое… Чем быстрее туда, тем скорее обратно.
— По рукам!
Распрощавшись, магистр повернул обратно — домой. Шёл и думал, как, в принципе, бессмысленна жизнь. Один наихристианнейший венценосец затеял евреев гонять, другой самодержец, приверженный иудейству, принялся крещёных казнить, а теперь венценосная особа, коя первой начала, жаждет и бойню устроить, и не запачкаться. А смысл? Почему славины должны теперь кровь пускать, себе и хазарам? Чего для? И всегда так — вышестоящие накосячат, наворотят, а «выпрямлять» приходится нижестоящим, теряя здоровье, а порой и само житие.
Философический настрой привёл Сухова в равновесие, но хрупкий, едва обретённый покой ненадолго задержался в душе — на форуме Константина Олег стал свидетелем безобразной сцены. Справа от колонны, подымавшей над площадью золотую статую равноапостольного императора, располагался Нимфей — каскад бассейнов с гротами и арками, со статуями и чашами фонтанов. На краю Нимфея гомонила толпа. Сухов пригляделся и сморщился в гримасе отвращения — двое дюжих молодцев окунали в воду визжащего иудея, а толстый священник крестил его. Еврей лупил глаза, хватая воздух перекошенным ртом, и брыкался — руки его были связаны. Наконец ему удалось чувствительно задеть одного из молодчиков — тот упал, но и сам иудей не удержался, скрылся под водою. А в руках доброхотов уже билась, крича и рыдая, черноволосая девушка, наверняка Сара или Суламифь.
— Эй, доставайте! — кричали в толпе. — Никак утоп!
— Ничего, — успокаивали их другие, — лучше крещёным в рай попасть, чем нехристем жить!
— Евлогий, чего встал? Тащи девку!
— Сымай с неё всё! Покрестим!
— Гы-гы-гы!
Олег круто свернул в переулок, углубляясь в регеон [17] Арториан. Настроение снова упало в минус.
Он мог спасти эту евреечку, но не стал — опасно сие. И дело даже не в молодчиках, которых базилевс лишил химеры совести. С толпою Сухов справился бы. В крайнем случае, достал бы меч из ножен. А что потом делать? Выслушивать слезливые слова благодарности от спасённой Сары или Суламифи? А кто будет спасать его собственную жену и дочь от погрома? Кто защитит «пособника иудеев»? На титул магистра рассчитывать не стоит, да и надолго ли он его сохранит? Найдутся сметливые людишки — тут же нашепчут кому надо о предосудительном поведении «Олегария», поступающего наперекор благим намерениям Божественного императора. А тот сделает оргвыводы…
Сухов снова ускорил поступь, угрюмо глядя под ноги. Самое неприятное заключалось в том, что ему даже не пришлось подавлять позыв вмешаться и прекратить безобразие. Прошло то время, когда он то и дело хватался за меч в глупом мальчишеском стремлении восстановить попранную справедливость. Ныне он зачерствел, заматерел, скрылся за скарамангием от сует беспокойного мира. Что ему та Суламифь? Не убивают же её, в самом-то деле…
Дошагав до кованой решетки, огораживавшей парк, разбитый вокруг дома Мелиссинов, Олег подошёл к воротам. Калитку ему открыл верный Игнатий Фока.
— Ну, как там, при дворе? — поинтересовался он по обычаю.
— Как в курятнике, — буркнул Сухов, — не заклюют, так обгадят.
Игнатий захихикал и сказал, предваряя вопрос:
— Дома хозяйка. Гостей принимает.
— И каковских? — поинтересовался Олег, хотя мог загодя назвать имена визитёров — захаживали к ним одни и те же.
— Протоспафарий [18] Александр пожаловал.
— Ну, конечно, — улыбнулся Сухов, — кто бы сомневался… Пожаловал! Можно подумать, он отсюда вылазил…
Шурик влюбился в Геллу Читти, их кормилицу. Втюрился как мальчик. Гелла сперва робела, смущаясь, когда такой знатный господин оказывал ей знаки внимания, но вскоре разобралась в ситуации и тоже, как и Олег, стала называть протоспафария Пончиком. Это прозвище куда лучше, нежели имя, отражало натуру Александра Игоревича Пончева — доброго, мягкого, нерешительного и неуверенного в себе человека. Кормилица стала позволять себе милые капризы, могла и губки надуть — Пончик то страдал сладчайшей мукой, то воспарял выше ангелов небесных, будучи удостоен ласкового взгляда возлюбленной.
Олег не вступался за друга, даже с укором не смотрел на Геллу. Напротив, радовался тому, что девушка ожила и снова открывается миру. Этой весной Читти пережила трагедию — она потеряла ребёнка. И её груди, полные молока, вспоили дочь Олега и Елены, найдёныша Наталью. Впрочем, при Елене Мелиссине Сухов никогда не упоминал слова «приёмыш» — женщина была свято уверена, что девочку послал ей сам Господь. Стоит ли говорить, что Олег ни разу не позволил себе усомниться в этом вслух?
Елена Мелиссина, любимая его Алёнка, имела всё, что нужно женщине для счастья, — богатство, красоту, здоровье, любимого человека. И только детей не дал ей Бог. Елена сильно переживала, плакала украдкой, молилась и каялась во грехах, но понести не смогла. И вот, ровно год назад, в далёкой Италии, куда Мелиссину занесли чужие интриги и вражья злая воля, сосуд её исстрадавшейся души наполнился счастьем доверху — течение безымянной реки принесло корзинку с прелестным младенцем, малюсенькой девочкой с золотистыми кудряшками. Этот херувимчик не орал и не хныкал, он задумчиво сосал палец, лупая в небеса глазами василькового цвета.
В тот миг вся природа будто замерла в явлении чуда — хмурые тучи, блиставшие молниями, рассеялись в могучем порыве вышнего ветра. Стихли громы, и солнце опустилось за край небес, рассекая закатный багрянец «Мечом Господа», знаменитым «зелёным лучом»…
А Олег всё равно не поверил в чудесное обретение Натальи — сказывалось его прошлое, которое осталось в будущем. Эту свою тайну он не раскрывал никому, даже Елене. Только двое знали её — Олег Сухов и Александр Пончев. Они оба были пришельцами из года 2007-го, чужаками в лето 936-е…
Магистр прошёлся по аллее, напрягая слух. Вот оно, предвестие дома — из окон донесся заливистый смех Натальи, перебиваемый воркованием сразу двух мамочек.