Годы и войны (Записки командарма. 1941-1945)
Проехав еще с полверсты, я увидел человек 25–30 пеших Они кричали и крепко ругались. Винтовки у них были за плечами, казалось, они собираются куда-то идти и о чем-то не могут сговориться. Приблизившись, я различил слова: «А что ты нам сделаешь? Пошел ты… Без тебя обойдемся…»
Не доходя до них шагов тридцать, я спросил: «Вы такого-то полка?» Получил дружный утвердительный ответ. Последовал и встречный вопрос: «А тебе что надо?» Не отвечая на вопрос, я спросил: «Кто из вас командир?» Ответил тот, кому группа возражала и угрожала. Он стоял в центре толпы и попытался подойти ко мне, но несколько человек его грубо удержали. Подозрение, возбужденное отдельными услышанными фразами, заставило меня приготовиться ко всему. Это было не лишним: ко мне подошел один из наиболее «активных», взял лошадь за уздечку и предложил сойти. Все стало ясно. Взмахнув клинком, я категорически приказал: «А ну, оставь коня!» Крикун увернулся от удара, а я поскакал по опушке. Мне несколько раз выстрелили вслед.
Наутро мы узнали, что от левого соседа, находящегося в лесу, взвод пехоты перешел к белым, убив своего командира. После этой новости стало совсем понятно, что меня ожидало, если бы я слез с лошади.
В те годы в Красную Армию проникали порой анархические, полууголовные, а то и прямо бандитские элементы, причинявшие много зла.
Когда мы отходили к Чернигову, в нашем эскадроне было много молодых рабочих, добровольно пришедших в армию, ранее в ней не служивших. Они были готовы умереть за наше общее дело, но не умели как следует стрелять, рубить, ездить на коне, о строе и боевых порядках конницы имели смутное, представление.
Командир эскадрона и политрук были людьми исключительной преданности делу революции; любое затишье между боями они стремились использовать, чтобы научить своих подчиненных самому необходимому.
Однажды командир эскадрона проводил с нами занятия. Оказавшись во время перерыва вместе с командиром в стороне от других, я сказал ему, что обучать лучше не так, как обучает он, а как написано в кавалерийском уставе. Командир выслушал меня внимательно и сказал: «Я в коннице не служил, устава конного не знаю. Попробуй позанимайся сам — я посмотрю, как у тебя получится».
Занятие провел я. Командир пристально следил за мной и по окончании сказал: «Учил хорошо, впредь по конному делу заниматься будешь ты, а стрелковое дело я возьму на себя». Вечером он подозвал меня к себе и тихо спросил: «Слушай, да ты не из этих ли, не из бывших?» Получив отрицательный ответ, он успокоился.
Это было в селе Ядуты.
Наш эскадрон под давлением превосходящих сил белых вскоре вынужден был оставить это село в отойти в соседнее, всего в семистах метрах. Командир получил нагоняй от начальника и приказ вновь овладеть Ядутами. В то время он меня уже крепко уважал и спросил меня: «Как же нам быть?»
Сначала надо было произвести разведку. Желающих оказалось трое. План был прост; кустарником, огибавшим справа село, выйти в его тыл и у работающих в поле крестьян узнать, сколько белых туда вошло. Село мы обошли без осложнений, вышли кустарником на его противоположный край. Я оставил товарищей и свою лошадь, а сам направился к работавшему неподалеку крестьянину. «Сколько белых в селе?» — спросил я его. Он ответил: «Дуже богато». Я называл цифры 100, 300, 500 человек, ответ был один: «Бильше, бильше…» Вернувшись к товарищам, я поделился полученными сведениями. Они решили, что мы узнали достаточно, чтобы не атаковать село одним эскадроном. Но мне пришла в голову мысль — проскочить село, ворвавшись с тыла, и лично убедиться, сколько это «дуже богато»; я рассчитывал, что противник не успеет сделать по нас и выстрела. Несмотря на то что план был, можно сказать, бесшабашным, он был принят моими товарищами единогласно.
К селу мы подъехали шагом, потом перешли на рысь, а по улице скакали галопом, обнажив клинки и громко крича «ура». Белых в селе было действительно очень много: одни сидели подле хат, другие группами ходили по широкой улице. Но, увидя нас, они, как брызги из-под лаптей, разбегались во все стороны и скрывались в огородах и садах.
Мы на это и рассчитывали — на то, что нас примут за головных отряда, атакующего село с тыла, и не посмеют на нас напасть.
Когда мы еще были в этом селе, командир нашего эскадрона помещался в доме священника; мы были уверены, что и теперь в этом доме, лучшем во всем селе, находятся офицеры или штаб. А от успеха у нас закружилась голова. Подлетев к поповскому дому, мы с Николаем соскочили с лошадей, бросили поводья Сереже, вбежали в дом… и увидели лишь зады офицеров, удиравших в сад! Мы взяли по небольшому чемоданчику, а я прихватил еще револьвер, лежавший на столе.
Снова помчались по селу с криками, держа в левой руке поводья и чемодан, а в правой обнаженный клинок. Мы знали, что главная опасность ожидает нас на выходе из села в сторону наших войск: находящееся там охранение должно было быть готово к открытию огня. Но белых так ошеломила наша выходка, что мы проскочили мостик через ручей на окраине, не услышав ни одного выстрела, и, только когда мы находились уже в трехстах метрах от села, стали раздаваться сначала отдельные выстрелы, а потом был открыт пулеметный огонь.
Мы вернулись невредимыми, да еще с трофеями. В чемоданах оказалось чистое белье, и это было очень кстати: запасного белья не было, и мы очень страдали от насекомых. Револьвер же, хотя и устаревшей системы, я сохранял до 1937 года — он был памятью о молодости и о нашей дерзкой выходке.
Вскоре после этого случая я стал командовать взводом.
Наш эскадрон влился в кавалерийский полк 60-й стрелковой дивизии. Однажды полк наступал на одно село, но успеха не имел. Несколько командиров собрались на дороге около командира полка Акулова, обсуждая создавшееся положение. Уже стемнело. Обсуждали вопрос о ночевке: возвращаться назад было далеко, а ночевать в поле холодно. Командиры считали, что нужно сделать еще одну попытку захватить село.
Я предложил при атаке села полком с фронта одним эскадроном атаковать во фланг. Акулов, покуривая трубку, подошел ко мне и спросил: «А ты кто такой?» «Командир взвода третьего эскадрона», — ответил я. «Так ты говоришь эскадроном во фланг?»
Я ответил утвердительно. Тогда командир сказал, что село будем атаковать снова через час тридцать минут: «Готовьтесь!» Обращаясь ко мне, он добавил: «А ты попробуй со взводом пробиться и ударить во фланг или с тыла, да наделай побольше шума».
Село, о котором шла речь, имело одну улицу с севера до церкви и две улицы от нее на юг и юго-восток. Путь отхода противника лежал на юг. Когда полк начал атаку, наш взвод ворвался в юго-восточную часть села. С криками и стрельбой мы захватили первые десять хат, тесня слабо сопротивлявшихся белогвардейцев к церкви.
Через час противник оставил село, и мы в нем заночевали.
Трудно сказать, велика ли была помощь, которую оказал наш взвод в овладении селом, но с тех пор командир полка стал меня замечать, и вскоре я получил в командование эскадрон. В конце 1919 года я был принят в партию. В то время я почти ничего не знал о марксизме, но хорошо знал, что Ленина глубоко ненавидят все богатые люди и их прихвостни, что Ленин всю свою жизнь посвятил борьбе с капитализмом, за светлое будущее для рабочих и бедняков. Я давно был убежден, что идти нужно было только за Лениным, быть вместе с большевиками. Но именно такое понимание высокого звания коммуниста заставляло меня откладывать вступление в партию. Я думал так: коммунист должен, как Ленин, жить для других, а я еще не дорос до этого, мне хочется жить и для себя, жить получше, чем сейчас. И, только узнав близко коммунистов в армии, я понял, что если смогу когда-нибудь стать лучше, чем есть, то в этом мне поможет работа с товарищами по партии, под руководством Ленина. А уж если придется умирать, то пусть я умру коммунистом.
Однажды в начале 1920 года, когда мы уже теснили белых на юг, от нас ушли в разведку семь всадников. Вернулось пять. Старший из них рассказал: «Мы двинулись к селу, что в девяти километрах от нас, подходили с осторожностью, выслали в дозор двоих. Они вошли на окраину и дали сигнал, что противника нет. Мы дали ответный сигнал „Продвигаться вперед“, а сами направились к селу. Наш дозор, наверное, что-то заметил. Мы видели, как они повернули коней и поскакали обратно. Но в это время по ним открыли огонь, и они попадали с лошадей один за другим. Oбстреливали и нас, но мы ускакали. Отскочив за бугорок, спешились и полчаса следили за селом — не подойдут ли наши, пешком или в седле, но их все не было. Не выходил из села и противник».