Поиграй со мной в кошмар!

Бабушка с причитаниями разматывала несчастную кошку, а Серёжа продолжал петь и веселиться. Стишки и песенки, которых он набрался в лагере, прочно сидели в его голове. Серёже очень хотелось вещать их всему миру громким голосом.
Через полчаса притащилась бабкина подруга Ольга Константиновна. Как Серёжа и предполагал, она тут же бросилась ахать и охать. Что мальчик заболел, что кушает он плохо, выглядит бледно, молока не пьёт, а пить молоко при простуде обязательно нужно, да ещё и непременно с содой и с топлёным салом… Предательская бабушка сразу стала жаловаться Константиновне, что Серёжа её совсем не слушается, кошку обижает, гадости говорит, песни дурацкие орёт. И не успел Серёжа опомниться, как обе бабки принялись его стыдить. Только этого ещё не хватало! Серёжа выскочил из кухни, изо всех сил хлопнув дверью. И слышал, как бабки, тут же забыв о нём, принялись щебетать.
«Ну я вам устрою, – подумал обиженный Серёжа. – Мало не покажется. Ишь, старые галоши, против меня объединились. Я вас достану, попляшете у меня». Он сложил руки кренделем, нахмурился и принялся обдумывать дальнейшие действия.
– Серёжа, иди обедать! – открылась дверь, и в комнате появилась бабушка.
– Иди, голубчик, не серди бабушку! – бабкина подруга вкатилась следом. – Руки не забудь помыть.
Серёжа проигнорировал предложение помыть руки. Он сел за стол, поболтал ложкой в тарелке с густым борщом, приправленным сметаной. Бабки жизнерадостно хлебали борщ, все такие довольные, разрумянившиеся.
Чтобы бабкам жизнь мёдом не казалась, Серёжа тут же запел им про то, как любит он толчёных мух и прочих вкусняшек.
– Фу, что это такое? – сморщилась Ольга Константиновна. – Как не стыдно за столом про мух петь!
…Опарышей печёных
И сопли мертвецов!
Не унимался Серёжа.
– Прекрати! – закричала бабушка. – Или выходи из-за стола! Не порть нам аппетит!
Серёжа, схватив с тарелки кусок колбасы, убежал в комнату, продолжая горлопанить. Он слышал, как от волнения Константиновна опрокинула тарелку борща себе на юбку и взвизгнула. Бабушка бросилась чистить одежду пострадавшей подруги, ошпаренная Константиновна кряхтела и охала.
Отмщённый Серёжа вновь уставился в окно. Дождь, похоже, зарядил навсегда. Не сказать, чтобы гулять сейчас хотелось. Но словно какой-то чертёнок толкал под руку – рвись, рвись на улицу! Зачем? Да бабке назло, вот зачем. Чтоб знала.
Серёжа отыскал куртку, влез в ботинки и направился к выходу. Проходя через комнату, он увидел, что бабушка и её гостья уже чаёвничают.
– Не ходи на улицу! – бросилась к нему бабушка. Вид у неё был несчастный и замученный. Серёже даже стало её жалко.
Но какая жалость может быть на войне – даже на домашней?
– Ну, чего пристала, – буркнул он, вырываясь из бабушкиных рук. – Да я только на крыльце постою.
Бабушка вздохнула. Ольга Константиновна покачала головой, но ничего не сказала. Серёжа вышел на крыльцо. Холодно, промозгло, жуть! Ему пришлось зайти обратно в дом, только чуть-чуть дверь на улицу приоткрыть и высунуть туда нос.
«Да, не фонтан, – подумал Серёжа. – На улицу, и правда, носа не высунешь».
…Стал задыхаться – высунул нос.
Добренький дяденька спичку поднёс.
Вдруг вспомнилось Серёже, и он усмехнулся, представив, как это все могло бы происходить. А ещё бы смешнее было, если б Константиновна из бочки с бензином нос высовывала…
Серёжа продрог и вернулся домой. Бабульки жевали булочки, пили чай и рассматривали альбом со старыми фотографиями. Оторвавшись от своего занятия, они посмотрели на Серёжу. Тот усмехнулся, деловито показал им язык. Константиновна вздохнула:
– Мы, маленькие, не такие были. Не огрызались со старшими, язык им не показывали.
– Да. Другое время было, другие люди… – согласилась бабушка, – смотри-ка, Оля, вот наша общая фотография. Это мы во втором классе. Октябрята. Со звёздочками, все в школьной форме. А это Лёня – наш пионервожатый.
Ольга Константиновна, склонившись над чёрно-белой фотографией, долго возила по носу очками, как будто наводила резкость.
– Ну надо же – наш отряд октябрят! Какими же мы были хорошими детишками, – наконец, сказала она. – Добрыми, послушными. Не то что современные дети. Ни стыда у них, ни совести.
Серёжа тоже взглянул на фото. Фу-ты, ну-ты! Примерные детишки: с белыми воротничками, в гольфиках, ручки на коленочках… Он презрительно хмыкнул, вышел на середину комнаты и продекламировал:
Бантики, гольфики, тапочки в ряд –
Трамвай переехал отряд октябрят.
А вот кулачок. И флажок в нём зажатый –
Это задорный пионервожатый!
Бабушка и её подруга остолбенели.
– Какой же ты злой мальчик, Серёжа… – пробормотала бабушка, и Серёжа увидел, как задрожали у неё губы и на глазах показались слёзы.
Ольга Константиновна схватила полотенце и с криком: «Я вот тебе по языку за такие гадости!» принялась гоняться за Серёжей. Несколько раз он больно получил по шее, обиделся ещё больше и юркнул в чулан. Запыхавшаяся Константиновна плюхнулась на диван и принялась успокаивать свою подругу.
– Не плачь, Матрёша! – говорила она.
Потихоньку бабушка пришла в себя. Они с Константиновной выпили ещё по чашке чая, а затем успокоившаяся бабушка громко крикнула, не сомневаясь, что Серёжа слышит её:
– Так и знай! Пока родители не приедут, дома будешь сидеть! Гулять я тебя не пущу!
Ха! Какая-то бабка деревенская будет ему запрещать! Серёжа, который всё ещё сидел в чулане, яростно пнул старый фанерный чемодан. Кажется, даже дырку в нём пробил. Вскоре стало слышно, как бабки принялись мотаться из комнаты в кухню, вынося грязную посуду.
«Ну-ка я вас напугаю!» – решил Серёжа. Он притаился, собираясь резко выскочить прямо перед носом у Константиновны и заорать, когда она пойдёт мимо него с чашками.
Вскоре послышались шаркающие шаги. Серёжа схватился за ручку двери. Константиновна приближалась. И только он рванул дверь на себя и сделал небольшой шаг назад, как под ногу ему опять попался старый чемодан. От неожиданности Серёжа потерял равновесие, взмахнул руками. Пальцы уцепились за какую-то коробку. Она соскользнула с полки, порошок, который был в ней, рассыпался и завис в чулане тяжёлым едким облаком. Серёжа вдохнул этого порошка, а-апчхи! – оглушительно чихнул и стукнулся затылком об стену. Одновременно его ударило по голове медным тазом для варенья. Мальчик, ещё раз чихнув, упал на пол…
 
Глава 2. Подарок добренького дяденьки
 
В голове у Серёжи странно гудело. Он открыл глаза. Было всё так же темно. Серёжа поднялся с холодного цементного пола, уселся на чемодан, почесал нос и протёр глаза.
– Мальчик! Эй, мальчик! – вдруг позвал кто-то из недр чулана.
– Что? – вскрикнул Серёжа, оглядываясь, но никого не замечая. – Кто ты? Где ты?
– Здесь! Я – очень добренький дядя. И хочу тебе помочь, – с этими словами к Серёже шагнул из темноты высокий тощий человек.
Под потолком вдруг осветилось окошко – его явно кто-то открыл. В чулан проник дневной свет. Теперь Серёжа мог разглядеть дядю как следует. Правда, ничего приятного для себя он не увидел. Наоборот, дяденька оказался противным: на нём болтался кривобокий мятый пиджак, тонюсенькие ножки стояли циркулем, мыски облезлых ботинок загибались кверху. Но самым противным оказалось лицо дядьки – длиннющий нос крючком, да ещё и украшенный россыпью бородавок, маленькие хитрые глазки, редкая щетина на подбородке. Натуральный бомж. Только во взгляде какое-то вдохновенье. На это и купился Серёжа, сразу забыв о неприглядной внешности чуланного гостя.