Скандальная наследница

Ларисса рассмеялась. Ее смех был похож на звон маленьких серебряных колокольчиков.
– Ты приказываешь мне убраться с этого острова? – спросила она. – Да ты прямо диктатор. Я сейчас упаду в обморок от страха.
Джек продолжал серьезно на нее смотреть. Этот остров – его убежище, где он прячется в суровые зимние месяцы, когда сюда не приезжают богатые туристы и владельцы здешних особняков из Новой Англии. В эти месяцы ему не нужно быть Джеком Эндикоттом-Саттоном, достойным преемником двух влиятельных американских семейств и в то же время головной болью для его деда. Не нужно думать о своем долге. Здесь он может жить, не беспокоясь о том, как каждый его шаг может отразиться на его пригодности для управления «Эндикотт Фаундейшн», крупной благотворительной организацией, принадлежащей им с дедом. Здесь, на острове с суровыми погодными условиями, среди рыбаков, для которых единственный авторитет – это океан, он может быть просто Джеком.
Он не может допустить, чтобы Ларисса Уитни оскверняла его убежище своими грязными играми. Уединенный остров на северо-востоке страны не место для изнеженной светской львицы. Здесь нет роскошных бутиков, ночных клубов и прессы. Здесь у нее не будет толпы раболепствующих поклонников.
Джек догадывался, что ее сюда привело, и ему это совсем не нравилось.
– Ты даже не потрудилась спросить, что я здесь делаю, – сказал Джек, глядя на ее красивое гладкое лицо, которое ничего не выражало. – Ты ожидала меня здесь увидеть, когда приехала?
– Ты ворвался сюда как романтический герой в логово дракона, – ответила она с притворной улыбкой. – Мне не захотелось портить этот восхитительный момент прозаическими деталями.
– Я знаю, зачем ты приехала. Ты правда думаешь, что это сработает, Ларисса? – Джек понизил голос: – Ты забыла, что я знаю, как ты обычно действуешь?
Ларисса заморгала, и на мгновение ему показалось, что она не понимает, о чем идет речь. Тогда он напомнил себе, что у нее лучше всего получается притворяться невинной овечкой.
Наклонившись вперед, она положила руку ему на бедро. «Нет, – подумал Джек. – Вот что получается у нее лучше всего». Она способна соблазнить мужчину одним лишь прикосновением, одной лишь своей близостью. Перед ней невозможно устоять, и она это знает.
Ее неповторимый запах щекотал ему ноздри. Ее ладонь обжигала кожу через ткань джинсов, пробуждая воспоминания, которые он все эти годы так старательно подавлял. Он обнаружил, что по-прежнему ее хочет, но это вовсе не означало, что он собирается поддаваться этому желанию.
Джек начал подниматься, и ей пришлось отстраниться. Какая-то его часть хотела заключить ее в объятия и раствориться в ней, но времена, когда он позволял Лариссе играть с ним в эти игры, остались в прошлом.
– Пятница. Шесть тридцать утра. Паром, – произнес он командным тоном. – Это не просьба.
– Я благодарна тебе за уточнение расписания, – спокойно ответила Ларисса, – но я буду делать то, что хочу, Джек.
– Только не на этом острове, – сказал он, внезапно начав получать удовольствие от сложившейся ситуации.
Ее брови поднялись, улыбка стала более вызывающей.
– Не понимаю, как человек, чьи предки подписывали Декларацию независимости, может забыть, что мы живем в свободной стране, – протянула она, сверкая глазами. – Я могу находиться где хочу и сколько хочу.
– Этот остров частная собственность, – ответил Джек, высокомерно улыбаясь. – Он принадлежит мне.
«Какая же я идиотка!» – думала Ларисса, лежа в ванне в своем крошечном номере на верхнем этаже.
Остров Эндикотт. Ей следовало сразу понять, кому он принадлежит.
С другой стороны, есть множество городов, улиц, зданий и мостов, названных в честь представителей уважаемых в стране семей. Отправляясь на концерт в Карнеги-холл в Нью-Йорке, никто не ожидает наткнуться там на кого-то из семьи Карнеги. В Международном аэропорту Кеннеди тоже не каждый день можно встретить кого-то из потомков тридцать пятого президента США.
Все же когда она увидела здесь Джека, она должна была связать его фамилию с названием острова, вместо того чтобы реагировать на его близость и предаваться воспоминаниям об их страсти.
Бросив мрачный взгляд на свое отражение в зеркале, Ларисса выбралась из ванны и завернулась в махровое полотенце.
Ей не следовало делать многие вещи, в том числе поддаваться искушению пять лет назад.
«Не следовало делать» – главные слова в ее жизни.
Только Ларисса надела футболку и тренировочные брюки, как в дверь постучали. Внутри у нее все замерло. Это мог быть только один человек – Джек Эндикотт-Саттон. Кроме него она никого здесь не знала.
Инстинкт самосохранения кричал: «Не открывай! Этот мужчина очень опасен», но ее ноги сами пошли к двери. Пять лет назад, даже находясь в угнетенном состоянии, она осознала опасность и смогла от него уйти. Почему же сейчас, когда прошло столько времени, она не может остановиться?
Или не хочет?
Что бы она себе ни говорила, она всегда была беспомощной, когда дело касалось этого мужчины.
Как только она открыла дверь, Джек, не дожидаясь приглашения, переступил порог. Чтобы с ним не столкнуться, ей пришлось быстро отойти на несколько шагов назад. Его губы слегка изогнулись в самодовольной улыбке, и Ларисса едва сдержала грубое ругательство.
Она знала, что Джек мастер оказывать давление на других. Без этого он вряд ли смог бы занимать свое нынешнее положение в «Эндикотт Фаундейшн» и пользоваться авторитетом в высших кругах.
– Ты немного преувеличивал, когда говорил, что этот остров принадлежит тебе, – сказала Ларисса, решив, что лучшая защита – это нападение. В домашней одежде она чувствовала себя уязвимой, но не позволила себе сложить руки на груди. Джек, несомненно, правильно истолковал бы этот защитный жест и использовал его против нее.
– Я никогда не преувеличиваю, – ответил он, глядя на ее губы так, словно собирался ее поцеловать. Под этим взглядом внутри у нее тут же вспыхнул огонь. – Нет такой необходимости.
– Твоя семья когда-то владела этим островом. – После их встречи в баре Ларисса зашла со своего смартфона в Интернет и узнала кое-что интересное. – Но твой дед лет тридцать назад передал большую его часть «Мэн Кост Хэритидж траст», а еще часть штату Мэн задолго до этого. Так что сейчас ты просто сидишь в своем фамильном особняке и смотришь в окно на землю, которая могла бы принадлежать тебе. – Она издала короткий смешок. – Как это грустно.
– Я польщен, – сказал Джек, пройдя еще дальше в комнату. Колени Лариссы дрожали, комната словно уменьшилась в размерах, но она не сдвинулась с места. – После нашей встречи ты побежала наводить обо мне справки или, может, ты знала все что нужно до того, как приехала сюда?
– Полагаю, это вопрос с подвохом. Мы знакомы с детства, Джек. Думаю, есть очень мало вещей, которые я о тебе не знаю. – Ларисса небрежно махнула рукой. – Не считая твоих сокровенных мыслей, разумеется. Если, конечно, они у тебя есть. – Она самодовольно ухмыльнулась. – Я обнаружила, что у таких чванливых людей, как ты, они зачастую отсутствуют.
– Думаю, ты путаешь меня с собой, – мягко ответил Джек. Его темные глаза блестели так, будто ее слова одновременно позабавили и разозлили его. – Не меня считают самым легкомысленным человеком во всем Нью-Йорке. Это большое достижение, Ларисса. Должно быть, ты им очень гордишься.
Ларисса ощутила укол боли и стыда, но тут же подавила эти чувства. Таблоиды критикуют ее с тех пор, как она перестала быть ребенком. «Легкомысленная» – это комплимент по сравнению со всеми эпитетами, которыми ее до сих пор наделяли. Почему ее должно волновать, что Джек плохо о ней думает? Ведь для нее он уже давно ничего не значит.
– Да ладно тебе, Джек. Не строй из себя пай-мальчика. – Она изо всех сил старалась не смотреть на рельеф мышц его живота, угадывающийся под футболкой. – Ты не можешь отрицать, что мы с тобой знакомы целую вечность. Я знала тебя задолго до того, как ты изменился. До того, как ты стал самым скучным человеком на свете. Я тебя знала, когда ты был веселым. – Она лениво пожала плечами, зная, что выглядит искушенной и беспечной. – Если мне память не изменяет, одно время ты был самым распущенным плейбоем в Нью-Йорке. – В конце этого периода она сама стала жертвой его чар. – Ты поэтому так меня ненавидишь? Потому что я знала тебя в то время? Это несправедливо. Весь Манхэттен знал, каким ты был тогда.