Давай поставим на паузу (СИ)

– Да вроде нет. Все путем.
– Не нравится мне, как ты об этом говоришь.
– Да ладно тебе, отстань от парня. Мало ли девчонок в Питере? – Кажется, этого мужика зовут Сергеем, или Сергеем Павловичем. Может, Павлом Сергеевичем? Да насрать, господи. Обожаю людей, которые влезают в чужие разговоры. Сам такой и порой, оглядываясь на что-то, думаю, как вообще до такого возраста дожил.
– Да и здесь тоже симпатичные есть, – проговариваю это, глядя прямо на отца, с каким-то мазохистским наслаждением наблюдая за тем, как стискивает стакан с плещущимся на самом дне содержимым. Забавно, но мы единственные из всех за этим столом понимаем, о чем идет речь.
– Тебе скучно, я смотрю.
Ага, очень. Отъебись от меня и отпусти в город. И до самого отъезда ни разу не пересечемся, клянусь.
– Сходите прогуляйтесь. Покажи Аленке поселок.
И кусты около старой заводи, куда бегают местные парочки, тоже покажи.
А еще можешь сводить ее на шаткий старый мост, чтобы был повод вцепиться в ее руку, да так и не отпускать до самого дома.
Романтика, одним словом.
Кир вот не оценил, кстати, и вместо того, чтобы льнуть к моему плечу и подобострастно заглядывать в глаза, крыл матом и грозился, что хер я увижу его голым в этой жизни. Ни за что и никогда. Обожаю «никогда» длиною в полчаса.
Улыбаюсь своим мыслям и понимаю, что соскучился. Пока еще не адски и не невыносимо, но довольно сильно для того, кто привык видеть свою вредную вторую часть почти каждый день. Да еще и слать до кучи по девять сотен сообщений о всякой чепухе.
Выдыхаю носом и улыбаюсь. Снова. В тысячный раз.
– А почему бы и не да? Пойдешь? – со всей возможной приветливостью спрашиваю по всему видимому вчерашнюю школьницу, и она, демонстративно глянув под стол, на свои белые кеды, медленно кивает. – Отлично. Куртку – или что у тебя там? – захвати.
Выбираюсь из-за стола, отвешиваю поклон всем взрослым и выхожу на крыльцо, чтобы успеть покурить, пока принцесса поднимется наверх – в мою, кстати, комнату, которую я немедленно отдал безо всяких разговоров, – и переоденется.
Собираюсь было сунуться в перекинутый на беззвучный телефон, как следом выходит отец. По-видимому, подымить тоже.
Забавно, что вместе со мной, учитывая, что нормально мы теперь не разговариваем.
Значит, когда меня грозились выпереть из школы, то все было ок, а теперь вот так.
Становится рядом, берется за перила и жестом, не глядя, просит у меня сигарету. Жму плечами и открываю пачку, предлагая вытянуть самому. А то мало ли, может, педиков и касаться стремно? Хотя незаразный вроде – Снега все еще не по девочкам, да и парни с курса тоже не спешат сношаться друг с другом.
Выходит, вирус если и есть, то живет исключительно во мне.
– Ну и как тебе? – глядит вдаль и спрашивает не то про беседку, не то про девушку.
– Нормально, – отвечаю так же, не уточняя. Да и к чему? Какой вопрос – такой и ответ.
– «Нормально»? И это все?
– Ну да. Что ты хочешь, чтобы я сказал?
Качает головой и глубоко затягивается.
– У тебя в школе подружки были. Я же помню.
– Угу. Именно. Подружки были. Девушки не было. Ну да откуда вам было знать? Свечку-то никто не держал.
– Видимо, надо было.
– А смысл? Думаешь, что-нибудь бы изменилось?
– Мало ли.
Качаю головой и разворачиваюсь боком. Кажется, вот оно, момент истины, или вроде того. Вспоминаю старые фотки, вспоминаю, каким отец был каких-то десять лет назад, и смотрю на него сейчас. Не надо было ему знать. Ой как не надо было.
– И что теперь, ты больше меня не любишь? – Звучит откровенно стремно, и не сказать, что в голове было лучше, но, кажется, оно мне дыру пробьет, если не озвучу. Если не попытаюсь, по крайней мере, хоть как-то избавиться от части вины.
В ответ сначала – растерянность и сбитый с толку взгляд. После – вскинутая бровь. Хочет сказать что-то, но ни подтвердить, ни опровергнуть не может. Хочет, и словно язык не поворачивается.
Что же, не однозначное «нет» – и уже хорошо.
За спиной слышатся легкие шаги. Где-то вдалеке мелькает молния. И не сказать, что не радует. Во всяком случае, таскаться долго не придется.
– Ну что, идем? – с явно преувеличенным энтузиазмом спрашивает совсем не навязанная мне барышня, и я киваю. Спускается первая, а я на ходу прячу пачку в карман толстовки.
– Влад? – Отец останавливает меня, уже шагнувшего было на первую ступеньку. Останавливает, схватив за локоть и даже потянув назад. Отрешенно замечаю, что это первый раз с того дня, когда он меня вообще коснулся. Оборачиваюсь через плечо и выжидающе гляжу. – Не говори больше ерунды.
Слабо улыбаюсь уголком рта и все еще чувствую себя прокаженным.
Примерно на треть меньше, чем пять дней назад, но…
Хлопает по плечу и уходит в дом. Я же, изображая энтузиазм, сбегаю со ступенек и нагоняю свою спутницу уже около ворот.
***
Шаримся вдоль главной улицы, сворачиваем на боковую и как-то незаметно оказываемся в тощенькой рощице, в которой местные, возжелав единения с природой, частенько бухают или приходят просто так, потрепаться за жизнь, и потому лавок стоит в избытке.
Огибаем все и спускаемся по пологому склону, увязая в длинной, цепляющейся за ноги траве. Я, кажется, уже вторую курю, а она греет руки в карманах моей толстовки.
Джентльмен я или где? Отдал свою кофту, несмотря на то что знал, что именно на это и был расчет, и теперь потихоньку мерзну. Мерзну и тянусь к телефону каждый раз, как только вспоминаю, как бесится Кир, если попробовать укутать его. Если предложить ему куртку или попытаться согреть руки. Если просто обнять, подышать в замерзшую шею.
И как он кутается в накинутое одеяло во сне. Как жмется к моему боку или буквально забирается под, пытаясь спрятаться.
Выдыхаю, и воздух кажется достаточно остывшим для того, чтобы холодом наполнить легкие.
– Так ты заканчиваешь в этом году? – Сначала открываю рот, а после запоздало соображаю, что уже спрашивал. И хорошо, если не два раза.
– Выпустилась.
– Круто. И куда теперь? Подала уже?
– Да, в несколько.
Киваю как идиот и не знаю даже, о чем еще с ней разговаривать. Хотя бы потому, что мне это ненужно и совсем неинтересно. А раз так, то зачем напрягать себя? Зачем стремиться понравиться той, с которой мы когда-то давным-давно обсыпали друг друга песком на чьей-то даче? Нахера?
Ей нравятся парни, а мне – один определенный парень. Так к чему расшаркиваться?
Погулять? Окей, я погуляю. Светить зубами – увольте, заебался-устал-надоело. Жнецов как товарная марка перестал функционировать, остался лишь один загнанный Влад.
Можно мне уже упасть на диван и сделать вид, что я сдох? Хотя бы до следующего утра. Хотя бы до того момента, пока отец не осмыслит все и не отойдет окончательно. Если вообще когда-нибудь отойдет.
Впереди показываются лысая выемка и лежащее на ней, одинокое, наверняка притащенное кем-то бревно.
Киваю в его сторону, и Алена молча спускается следом.
Опускаюсь с правого края и с усмешкой тут же думаю о том, что ту же Снежку усадил бы на свои коленки. Потому что холодно, да и какой в этом криминал? С этой же девушкой упорно держу дистанцию и старательно занимаю руки чем угодно, только бы не соприкасаться с ее пальцами. Чтобы не давать даже намека на повод.
Как я вообще до этого докатился?
Сумерки плотные, серо-синие, опускаются одеялом, и поля, что раскинулось за пологим склоном, уже попросту не видно. Угадываются очертания довольно широкой реки и пары домов, стоящих прямо у самой воды.
Щурюсь для большей детализации и смаргиваю, невольно дернув шеей. Вибрацией щекочет бедро.
Вытягиваю телефон, втыкаю в свежепришедшее сообщение и коротко киваю сам себе, прежде чем набрать ответ.
– Твоя девушка?
Снова киваю на автомате и даже не особо напрягаюсь, когда она косится на экран. «Принцесса» – довольно безликое обращение, чтобы за ним разглядеть реальную личность или догадаться, что это парень.