Жизнь в трех эпохах
Впервые в жизни я получил возможность чем-то гордиться и впервые почувствовал, как хорошо становится на душе, когда делаешь человеку добро.
По окончании работы на дровяной базе я вернулся в «Теплосеть». После труда на свежем воздухе — опять грязные колодцы и проклятая, невыносимая жара! Я снова впал в отчаяние, вновь подал в военкомат заявление с просьбой отправить меня добровольцем на фронт и вновь получил отказ. Но вскоре произошла новая, радикальная перемена в жизни: автобазе «Теплосети» пообещали выделить через несколько месяцев еще одну грузовую автомашину, а водителей найти было в то время нельзя, все были на фронте, и начальство решило обойтись своими силами — подготовить шофера из числа собственных работников. Выбор пал на меня, как на самого молодого из слесарей; и вот в один прекрасный день — поистине прекрасный! — я получаю направление на трехмесячные курсы шоферов.
Счастье, которое я испытал при этом известии, просто невозможно описать. Гёте говорил, что в его долгой жизни было всего одиннадцать счастливых дней. Не знаю, сколько их было у меня, да и что такое счастье? Какие тут критерии? Но знаю точно: в этот весенний день 45-го года я был счастлив так, как никогда в жизни. Ни до, ни после этого дня — никогда! Возвращаясь домой, чтобы сообщить эту весть матери, я даже не мог идти пешком — я бежал, бежал как только мог от метро «Маяковская» до нашего дома в Ермолаевском переулке. Я бежал и пел, кричал, меня распирало от счастья, прохожие, наверное, смотрели на меня как на сумасшедшего. Ура! Я буду шофером! Конец этой окаянной подземной работе, этим двум с лишним годам каторги! Да и не только в этом дело — ведь ясно, что такое для мальчишки, да еще в те времена, сесть за руль, водить автомобиль!
Шоферские курсы помещались на Балчуге. Я оформил бумаги в канцелярии, девушка-секретарь сообщила, что «теоретические занятия» начинаются через два дня. Она добавила, что нужна еще справка от медкомиссии, и дала мне направление. Я пошел на эту комиссию, в поликлинику на Страстном бульваре, но там была большая очередь, и я в моем возбужденном состоянии не мог сидеть и ждать. Придя через два дня на первое занятие по изучению устройства автомобиля, я зашел в канцелярию и сказал секретарю, что я решил подождать, пока не схлынет очередь в поликлинике. Она ответила: «Да можно и не спешить, главное — чтобы справка была представлена к моменту окончания курсов». Успокоенный этим, я вообще забыл о медкомиссии, погрузившись в автомобильную учебу, а тут еще война кончилась, столько радости, ликования, да еще я впервые в жизни попал в молодежную компанию, которую сколотил мой школьный друг, впервые познакомился с девушками — разве тут до справки, все из головы вылетело…
Так прошел месяц, и я вспомнил о медкомиссии, пошел наконец в поликлинику. Мне дали карточку, с которой я должен был обходить всех врачей, при этом предъявляя каждому из них свой паспорт — видимо, для предотвращения какого-либо обмана. И тут началась трагикомическая эпопея, в истинность которой, боюсь, читателю даже трудно будет поверить, но это чистая правда: я уже прошел нескольких врачей, и вдруг в глазном кабинете при проверке оказывается, что одним глазом я разбираю только три верхние строчки, и врач говорит: «Что с глазом было?» — «С каким глазом?» — «Что, сам не знаешь, с каким? С левым».
С детства у меня было превосходное зрение, но вероятно, за годы работы под землей, в колодце, куда просачивались какие-то газы, и образовалась близорукость левого глаза. Я этого даже не замечал ввиду стопроцентного зрения правого глаза; даже сейчас, спустя больше чем полвека, я читаю и вожу машину без очков. И в военкомате на медкомиссиях меня всегда признавали годным — и вот тебе на! А дело в том, что, хотя война уже кончилась, для водителей все еще оставались в силе правила военного времени, в частности нужно было иметь отличное зрение — ведь в войну машины ездили с выключенными фарами. Врач не имела право признать меня годным и тут же написала в карточке: «Негоден по зрению». Я вышел из поликлиники шатаясь, ничего не видя перед собой. Все. Конец счастью. Мне не быть шофером. Обратно под землю, в колодец. Впору повеситься!
Но я не долго унывал. То же самое упрямство (или вера в свою звезду?), которое четырьмя годами раньше побудило меня изучать английский, чтобы попасть в спецшколу, проявилось во мне и на этот раз. Судьба играет со мной злую шутку? — так я опять обману судьбу, я не сдамся. И я пошел к одному из моих школьных товарищей, Сергею, все ему рассказал и изложил свой план: мы переклеиваем на мой паспорт его фотокарточку, подрисовав при этом ту часть круглой печати, которая должна быть на фото, и он с тем же моим направлением идет по всем кабинетам поликлиники как будто в первый раз.
Он согласился. Мы сделали осе так, как я задумал. Сергей идет в один кабинет за другим — все нормально. Вот он входит в кабинет окулиста, я стою за дверью, прислушиваюсь. Пауза. Вдруг я слышу голос врача: «Мирский?» Опять пауза, и потом я слышу: «А ну вон отсюда, пока я милицию не позвала!» Мы засыпались. Врач запомнила мою фамилию, — посмотрела картотеку — и все ясно. Сергей выскакивает из кабинета красный как рак, с бесполезной карточкой в руке, я говорю ему: «Я все слышал. Уматываем».
Что же теперь делать? В Москве только одна медкомиссия для шоферов, только в этой поликлинике, и врач, конечно, уже не забудет мою фамилию. А время идет: пока мы готовили нашу «операцию», прошло еще недели две. Мать, которой я теперь уже все рассказал, в ужасе: «Выходит, ты уже прогулял полтора месяца? Ведь придется возвращаться в «Теплосеть», с какими глазами? Ты подвел начальство, ведь они скоро получат машину, а водителя нет. Да тебя в тюрьму посадят за такой прогул. Иди скорей прямо к самому директору, скажи, что ты по своей беспечности так долго не ходил в поликлинику за справкой, умоляй его, он тебя простит». Да, она права, делать нечего, может быть, директор простит, я вернусь в четвертый район «Теплосети» на шоссе Энтузиастов, надену свой старый комбинезон, возьму в руки крючок и газовые клещи. А как рабочие встретят меня? То-то будет насмешек…
Удар по самолюбию, удар по всем мечтам! Я не сплю несколько ночей — и в конце концов решаю: нет, все равно не сдамся! Лихорадочно думаю: а что если достать таблицу с буквами, выучить все наизусть, пойти опять к врачу и сказать, что я занимался по особой системе и зрение улучшилось? Но нет, я же не смогу разглядеть, в какой ряд она будет тыкать указкой…
Идет день за днем. Жду неизвестно чего, надеюсь неизвестно на что. Уже начинаются практические занятия, я сажусь за руль учебного грузовика, веду его, рядом сидит инструктор. Получается! Не очень, конечно, но получается. Какое счастье — управлять автомобилем! А на сердце кошки скребут — к чему все это? Все равно без справки не допустят до экзамена. Секретарь уже спрашивает насчет справки, я как-то отбрехиваюсь, что-то придумываю. Может, подкупить ее — но откуда взять деньги, да и не умею я давать взятки. Выхода нет. Трехмесячные курсы заканчиваются, за такой прогул теперь меня уже точно посадят в тюрьму. Да, выхода нет.
Но выход нашелся! Я узнаю, что медкомиссию перевели в другую поликлинику, где-то около Разгуляя, и там другой персонал, врач не будет знать мою фамилию, всю операцию с переклеиванием паспорта можно повторить. Я так и делаю, но на этот раз в качестве подставного лица беру уже не Сергея — он травмирован тем случаем, мог за это в тюрьму попасть, — а другого школьного товарища. Мы переклеиваем на мой паспорт его фото, идем в новую поликлинику, он вполне благополучно проходит глазной кабинет — и вдруг «заваливается» в кабинете уха-горла-носа. Оказывается, у него со слухом то же, что у меня с глазами, хотя и он нормально проходил комиссию военкомата. И вот у меня на руках две карточки: в одной я негоден по зрению, в другой — по слуху.
Вот тут уж остается только руки опустить. Ну не судьба — и все! Выбрать из всех друзей глуховатого!
И опять время идет, надежды тают. Из гаража «Теплосети» уже приходят, говорят: «Машина пришла, новая «полуторка», давай быстрей». Приближается день экзамена на получение прав. Я пропал; вместо «полуторки» меня ждет тюремная камера. Мать чуть не сходит с ума.