Нарушая правила (СИ)

Хань сначала хотел выбрать первый вариант, но неожиданно для себя уцепился за второй.
— А у вас есть личные предпочтения в данной сфере? Вы не похожи на любителя театральных постановок.
— Вам когда-нибудь говорили, что судить книгу по обложке опрометчиво? — Чонин вдруг широко улыбнулся. Его лицо тут же изменилось. Очень сильно. Маленькое волшебство, когда вдруг резкие и строгие черты обретают подвижность и украшаются мальчишеским озорством.
— Говорили, но это не отменяет моего вопроса. Так как?
— Мне нравится опера-балет, месье Лу. В современном искусстве это довольно редкое направление, к сожалению, но вы наверняка это знаете лучше меня. Можно встречный вопрос? — Чонин дождался кивка Ханя и продолжил: — А что предпочитаете вы?
— Вам действительно интересно?
— Хм… А вы меня спросили так, для порядка? Или вам тоже было действительно интересно? — Слово «действительно» Чонин выделил характерной интонацией.
— Мне было… интересно, — медленно произнёс Хань, озадаченный тем, какой оттенок вдруг приобрела их беседа. — Иначе я бы не спросил.
— Вот как. — Взгляд Чонина оставался полностью закрытым, как и раньше, непроницаемым и нечитаемым. — Мне тоже действительно интересно. Я так понимаю, что вы любите историю, иначе не преподавали бы, но наверняка ведь у вас есть то, что вы любите особенно сильно. Есть?
— Мне нравится опера, — поразмыслив немного, признался Хань. — Ничего не могу сказать насчёт оперы-балета, потому что ни разу не видел. Вы правы, когда говорите, что в современном искусстве былое значение этого направления утрачено. Сейчас это редкость и более свойственно восточному искусству, нежели европейскому.
— Буду счастлив пригласить вас на оперу-балет, когда выпадет случай, — с лёгкой насмешкой заявил внезапно Чонин. — В Марселе иногда случается такой праздник. Редко, но всё же. Почту за честь сопровождать вас и выслушать ваши замечания. — Он помолчал ровно две секунды и добавил с иронией: — Как специалиста.
Впервые Хань почувствовал себя неуверенно в качестве преподавателя. Он привык, что поначалу все часто цепляются к его внешности, и научился с этим бороться, но он не привык к отношению, которое сейчас демонстрировал Чонин. Вроде бы тот не ставил под сомнение авторитет Ханя как преподавателя, но вместе с тем чётко дал понять, что есть то, в чём он разбирается лучше. И намекнул, что мог бы в некотором отношении стать преподавателем для Ханя сам. Самонадеянно, конечно, тем не менее, Чонин по-прежнему выглядел совершенно уверенным в себе.
Студенты вокруг отыгрывали роль безмолвной публики и казались лишь слегка озадаченными, из чего Хань сделал вывод — они привыкли к поведению Чонина и не слишком-то удивились его ответам и вопросам. Этот вывод позднее подтвердился, когда студент-японец сказал Ханю, что Чонина потому и прозвали «ходячее наказание для преподавателей», потому как он вечно заставлял преподавателей теряться в своём присутствии, сбивал с толка и приводил в недоумение.
Потом Хань пил кофе в комнате отдыха в компании других преподавателей.
— Ким Чонин? А, эта звезда прогульщиков…
— Очень способный мальчик, — сообщила одна из пожилых преподавателей, носившая старомодный монокль.
— Учится пока на общем отделении, — лениво рассказывал руководитель учебного отдела. — Поступал на танцевальное, но не прошёл.
— Но ведь он, говорят, хорош в танцах, — запротестовала смотритель библиотеки.
— Хорош, но у него травма спины и какие-то проблемы со зрением.
— Его отсеяли по состоянию здоровья, — подтвердила доселе молчавшая директор Шарли. — Травма не такая уж и редкая. Не сказать, чтоб совсем уж неприемлемая, но мы студентов с такими травмами не зачисляем на танцевальное направление. Он пока на общем, должен после этого триместра выбрать либо вокал, либо музыкальное, либо теорию искусств, но за ним сохраняется право посещать занятия по танцевальному направлению в качестве свободного слушателя. Вообще он живёт у дальних родственников, насколько мне известно. А они не особенно интересуются его успехами. На первом курсе мы с ними связывались, когда он прогулял весь триместр. Им было наплевать, оставим мы его или отчислим, если вы понимаете, о чём я.
— Почему вы решили его оставить? — заинтересовался Хань. — Он ведь по-прежнему прогуливает, так?
— Его обучение регулярно и в срок оплачивают, а он сам, если знаете, всегда показывает блестящие результаты на экзаменах. Не знаю, как он это делает, но пока он это делает, не вижу ни одной причины для его отчисления. К тому же, он не доставляет неприятностей. Пока что. Уж не знаю, чем он занимается, но пока это не вредит нашему заведению… пускай.
— Он говорит с акцентом… Он недавно перебрался во Францию?
— Он всегда будет говорить с акцентом, — пожала плечами мадам Шарли. — Кажется, он жил в Корее, потом в Мексике и на Кубе. Обратите внимание, говорит он правильно, просто есть акцент, причём акцент в большей степени испанский. Не знаю, чем занимается его семья, и почему он жил в Мексике и на Кубе, а теперь — здесь, но он нормальный студент. Хотя я не уверена, что его нынешнее положение можно назвать нормальным. Я об отношении к нему тех родственников, с которыми он живёт сейчас. Если живёт. Возможно, он живёт сам по себе и прогуливает потому, что работает. Не знаю. Он немного странный, конечно, но вы скоро перестанете это замечать, месье Лу. Все привыкают, вы привыкнете тоже.
— Ясно. А та травма, что упоминали…
— Что-то с поясницей. Я не медик, месье Лу. Знаю только, что при занятиях танцами ему нужно соблюдать определённый режим и правильно распределять нагрузки. Особенно те, что касаются позвоночника. Иначе у него могут отказать ноги. Временно, конечно, но уже нехорошо. В любом случае, не стоит беспокоиться, вы будете видеть его исключительно на ежемесячных зачётах и итоговых экзаменах.
◄●►
Слова мадам Шарли на следующий же день разошлись с действительностью, потому что пустующее всегда место вновь оказалось занято. Чонин сидел за столом в компании бумажного пакета, из которого кокетливо выглядывала толстая тетрадь для лекций с прилепленной к обложке скотчем ручкой. Длинная чёлка спадала на лицо Чонина и свешивалась до самых глаз. В этот раз он заявился на занятие в светлых джинсах и обтягивающей голубой футболке. Высокий, худой, но с широкими плечами и чётко очерченными длинными и гибкими мышцами. Из-за голубого оттенка одежды его кожа казалась ещё темнее, чем была на самом деле.
— Добрый день, месье Лу. — Низкий голос прозвучал мягко и так, будто бы в нём спрятали улыбку, хотя сам Чонин не улыбался.
— Кажется, вы что-то перепутали, — хмыкнул Хань. — Сегодня нет ежемесячного зачёта. И сегодня уж точно нет экзамена.
— Не волнуйтесь, у меня иногда случаются приступы учебного рвения. И знаете… — Чонин всё же улыбнулся — едва заметно, — меня впервые преподаватель пытается турнуть со своего занятия. Неужели вы не рады моей сознательности и дисциплинированности, месье Лу?
— Был бы рад, если б ваши сознательность и дисциплинированность стали носить затяжной хронический характер, а не накатывали бы приступами.
— Поживём — увидим, — лениво отозвался с всё тем же отчётливым акцентом Чонин и знакомо потянулся.
В течение занятия Хань всё время был под прицелом блестящих тёмных глаз. И он ума не мог приложить, как Чонин умудрялся постоянно смотреть на него и одновременно конспектировать.
На следующее занятие Чонин пришёл опять. И потом, и снова, и ещё.
Если поначалу Хань пытался объяснить это чем-то нейтральным и обычным, то со временем становилось всё сложнее закрывать глаза на одну очевидную даже для Ханя вещь: Чонин приходил только на его занятия, игнорируя в расписании все прочие предметы. Чонин приходил только из-за Ханя — это понял бы даже самый последний кретин.
Хань никогда себе не льстил. Да, он был хорошим преподавателем. Не идеальным, не гениальным, не самым замечательным на свете, просто хорошим преподавателем, который любит свой предмет и то, чем занимается. В колледже хватало воистину прекрасных наставников, и Хань в их число точно пока ещё не входил, однако Чонин посещал только его занятия — больше ничьи. Кроме того, история относилась к «пролётным» предметам, которые не особо важны для учащихся, исключая теоретиков. Для направления по теории искусств история оставалась важным предметом, но Хань сомневался, что Чонин выберет именно это направление. Скорее всего, Чонин в итоге предпочтёт вокал или что-то из музыкальных специализаций, то есть, история ему, по сути, не нужна. В свете всего этого поведение Чонина казалось загадочным и порождало всякие домыслы со стороны Ханя. Домыслы, которых ему бы следовало избегать. Домыслы, которые грозили крупными неприятностями.