Любимая (СИ)

— Симпатичная соска, — услышала я. — Сколько ей лет?
— По документам двадцать три.
— Выглядит на пятнадцать.
— Это потому что маленькая.
— Эй, малая! — маленькие глазки Владимира упирались в меня из–под развитых, как у неандертальца, надбровных дуг.
— Здравствуйте, — сказала я, выдерживая тяжелый взгляд.
— Пошли в комнату, поговорим.
Из салона вглубь помещения уводил коридор, стыдливо занавешенный подвесной бамбуковой ширмочкой. В этот коридор выходили двери пяти комнат, где мы принимали клиентуру. В каждой из них стояла полуторная кровать с жестким матрасом, а в углу, как и в Мюнхенском пуфе, был вмонтирован душ.
— Жарко, — сказал Володя, зайдя в комнату, — самое время освежиться.
Он разделся и закрыл за собой дверцы душевой кабинки. Послышался звук включенной воды. Я подумала, раздеваться мне или нет, но ситуация была слишком недвусмысленной — я повесила скудную одежду на хлипкий стул и упрятала дежурный презерватив под подушку. Господи, сколько раз я уже проделывала это в прошлом! И сколько еще предстоит в будущем?
— Откуда ты родом? — Владимир покинул душ и вытирал чистым полотенцем свое плотно сбитое тело.
— По документам, или на самом деле?
— На самом.
— Из Брянска.
— Хороший город, и братва там серьезная. Знал я лично кое-кого из брянских авторитетов.
— Хромого или Арсена? — я выдумала два погоняла, чтобы проверить этого индюка.
— Хромого.
— Ух ты, — уважительно выдохнула я. — Говорят, он с армянами разобрался из–за казино. Теперь Хромой стоит круче всех в городе, ездит на «Хаммере» и волосы в Швейцарии ему вживили, выглядит, как Элвис Пресли в молодые годы.
— У меня все кенты такие, — гордо отозвался сутенер.
— Давно у нас бывали–то?
— Уже лет пять прошло. — Владимир и не догадывался, что какая–то проститутка смогла его развести как последнего лоха. — Хороший город Брянск, — повторил он.
— Да уж, — я еле сдерживала смех.
— Как тебя зовут?
— Аня.
— Ну, Анютка, как тебе Израиль?
— Вы шутите? — спросила я. — Неужели вам неизвестно, что со дня приезда я не покидала это здание?
— Ничего, это мы исправим со временем.
— Со временем, тогда, я и отвечу, как мне Израиль.
— Ты какая–то язвительная.
— Это последствия жизни без свежего воздуха, — сказала я. — Сказывается отсутствие витамина D.
— Ты не хочешь меня поласкать? — кажется, я уже начинала раздражать Владимира.
— Деньги я обычно беру вперед, — сказала я.
— Но я не клиент.
— Для меня здесь все клиенты.
— Ты знаешь, соска, кто я такой? — похоже, Владимир до сих пор не сталкивался с таким нахальством.
— Полагаю, хозяин этого заведения.
— Я не плачу денег телкам, — с вызовом сказал он и подошел ко мне вплотную.
— Возможно, — сказала я. — Но для меня сделаете исключение. Из всякого правила бывает, по крайней мере, одно исключение.
— Ну, ты даешь! — Владимир напряженно рассмеялся. — Похоже, Макс прокололся на тебе.
— Позолоти ручку, дяденька, — я протянула ему ладонь, повернутую кверху. — Я вся сгораю от желания принять в себя твоего сладкого мальчика.
Владимир выматерился, но потом все же достал из заднего кармана висящих на стене джинсов свой бумажник и протянул мне сотенную банкноту местных денег, шекелей. Я быстренько сунула ассигнацию в сумку и стала отрабатывать номер. Минут через двадцать клиент напрягся и я ощутила, как презерватив наполнился горячей жидкостью.
— Ты вообще–то будь попроще, — Владимир мясистой ладонью вытер испарину с лысины и закурил, откинувшись на кровати, — а то сама знаешь, что может случиться.
— Нет, не знаю, — я завернула использованный кондом в бумажную салфетку и уселась рядом с хозяином салона, поджав ноги под себя.
— Ксивы у тебя липовые, поэтому надо быть очень осторожной, — сказал Владимир. — Ты с нами в одной упряжке. Если менты вычислят, что ты это не ты, тебя посадят в тюрьму за подделку документов.
— Максим предупредил меня об этом.
— Ну вот, поэтому настоящего имени своего никому не говори, все беды идут от болтливости.
— Я понимаю, от меня правды не услышит никто, — заверила я. — Но я бы хотела спросить у вас кое–что.
— Ну?
— Максим обещал мне пятьдесят процентов чистых денег с первого дня работы. Никто не предупреждал о том, что из этих денег с меня будет вычитаться еще и плата за жилье. Пятьдесят шекелей в день должны не кроиться из моего заработка, а сниматься из тех процентов, что я отдаю и так.
— Но все девчонки поначалу платят пятьдесят процентов. Из них покрываются издержки на отправку. Потом твои проценты будут расти, и квартплата станет не так велика на фоне доходов.
— Значит, вы не хотите мне помочь?
Владимир снова встал и пошел в душ. Потом вышел оттуда и начал одеваться.
— Мне нравятся спокойные и ласковые девчонки, — сказал он, наконец. — Ты напрягаешь меня своими требованиями и претензиями. Если ты будешь себя нормально вести и не создашь проблем, может быть, я и помогу тебе насчет лавэ. Но не раньше, чем через какое–то время.
— Вы же конкретный человек, — настаивала я, — почему бы не закрыть этот мелкий вопрос прямо сегодня?
— Слушай, дырка, — Володя, уже одетый, вдруг подошел ко мне и больно обхватил растопыренными пальцами мои щеки. — Лучше, не зли меня. Ты перешла, тварь, все границы, загружая своим дерьмом того, кто ебет тебя и кормит. Поняла, мелкая мандавошка?
Я не могла ответить ему, лишь поморгала испуганно. Честно говоря, с самого начала я вела себя вызывающе лишь с целью проверить, опустится ли он до прямого насилия. Теперь я лучше понимала этого типа, но еще не знала, что предпринять для улучшения своих условий.
— Разрешите мне хотя бы выходить на пару часов в день, — попросила я, когда он, наконец, убрал руку от моего лица. — Я же прекрасно ориентировалась в огромном Мюнхене, не потеряюсь и здесь.
— Иерусалим, это тебе не Германия. Он битком набит опасными террористами и прочей швалью, — сказал Владимир. — Но я распоряжусь, чтобы ты могла выходить с моими людьми, охранниками и кассирами. Довольна?
— Да, спасибо.
Он захлопнул за собой дверь комнаты, а я показала ему вслед язык и средний палец, а потом глубоко вздохнула и отправилась в душ.
Дни моей работы тянулись однообразно и безрадостно. Клиентов было более чем достаточно, однако чистый заработок, после всех расходов и вычетов, оставался совсем не таким, как мне бы хотелось. Другие девчонки, находившиеся долго в этом месте, зарабатывали пусть и больше моего, но все они жаловались, что Володя обирает их. Правда, говорилось это вполголоса, чтобы мужской персонал «массажного салона» не донес главному сутенеру о недовольстве проституток. Я уже была в курсе, что Володя жестоко наказывал провинившихся девушек, и внушал им всем немалый страх. Хотя, если вдуматься, ничего не стояло за ним, никакой реальной силы, но работницы знали настолько мало о стране, в которую они попали, что принимали за чистую монету все сутенерские разводки.
Так, нас пугали тем, что за провинности отдадут арабам в тайный бордель, где девушек обкалывают наркотой и бесплатно пользуют до смерти. Это звучало довольно нелепо, когда я разобралась, что к чему в Израиле, но на первых порах я и сама допускала возможность такого наказания.
В иерусалимском салоне я общалась со своими коллегами меньше, чем в прежних местах моей работы. Во-первых, клиенты валили к нам толпами, делая невозможным любой разговор. Во-вторых, провинциальность и ограниченность девушек выпирала из них настолько, что нам просто не о чем было общаться. Ну, например, вопрос мужененавистничества проституток. Мне было давно известно, что многие из нас, проработав больше полугода, начинают испытывать ненависть ко всем мужикам поголовно. Это проистекает из–за того, что раньше большинство проституток мечтало о великой и светлой страсти, но, обслужив несколько сот клиентов, разуверилось в том, что одним прекрасным днем один из них окажется принцем. И тогда разочарование порождало ненависть к ни в чем не повинным посетителям.