Мертвое озеро
– Если только ты не предпочтешь «We’re a Happy Family» [11].
Я продолжаю молчать, поскольку Ланни выбрала эти песни явно неспроста. Затем выключаю сигнализацию и зову Коннора, чтобы тот заново включил ее, и только потом открываю дверь. Он ворчит что-то из своей комнаты, и я надеюсь, что это означает «сейчас».
Ланни успевает ускакать вперед, но в конце гравийной подъездной дорожки я нагоняю ее, и мы направляемся по дороге на восток ровной, свободной трусцой. Это идеальное время дня для пробежки: воздух теплый, солнце стоит низко и не обжигает, тут и там на спокойной воде озера виднеются лодки. Навстречу нам попадаются другие бегуны, я ускоряю бег, и Ланни легко подстраивается под него. Соседи машут нам со своих крылечек. Как дружелюбно! Я машу им в ответ, но эти добрососедские чувства поверхностны, обманчивы. Я знаю, что если б эти добрые люди проведали, кто я такая на самом деле и за кем была замужем, они сделались бы точно такими же, как наши прежние соседи… полными недоверия и отвращения, боящимися даже подойти к нам близко. И может быть, они были бы правы в своей боязни. Мэлвин Ройял отбрасывает длинную темную тень.
Мы пробегаем примерно половину пути вокруг озера, когда Ланни, ловя воздух ртом, просит остановиться и прислоняется к покачивающейся сосне. Я еще не выдохлась, но мои икроножные мышцы болят, а бедра ноют, и я потягиваюсь и продолжаю неспешный бег на месте, пока моя дочь переводит дух.
– Ты в порядке? – спрашиваю я. Ланни мрачно смотрит на меня. – Это означает «да»?
– Ну конечно, – фыркает она. – Вот еще! С чего мы вдруг решили выйти на олимпийский уровень?
– Ты сама понимаешь, с чего.
Ланни отводит взгляд.
– С того же, с чего ты записала меня на эту дурацкую крав-мага́ [12] в прошлом году.
– Мне казалось, тебе нравится крав-мага.
Она пожимает плечами, рассматривая какие-то веточки у себя под ногами.
– Мне не нравится думать о том, что она мне понадобится.
– Мне тоже, детка. Но приходится смотреть фактам в лицо. Кругом опасно, и мы должны быть к этому готовы. Ты достаточно взрослая, чтобы это понимать.
Ланни выпрямляется.
– Ладно. Полагаю, я готова. Постарайся на этот раз не загонять меня, мама-терминатор.
Мне тяжело это слышать. Пока еще была Джиной, но уже после Происшествия, я начала бегать, и это было трудное, выматывающее занятие, пока я не натренировалась. И сейчас, если я не сдерживаю себя, то бегу так, будто смерть дышит мне в затылок, будто я спасаюсь от гибели. Это неполезно и небезопасно, и я отлично понимаю, что эта потогонка – некий вид наказания для себя самой, и в равной степени – проявление страха, в котором я живу постоянно.
Несмотря на все свои усилия, я забываюсь. Я даже не сознаю, что Ланни отстала, сбившись с дыхания и с трудом переставляя ноги. И только когда я миную поворот, я понимаю, что бегу одна в тени сосен и даже не знаю, давно ли оторвалась от нее.
Я прислоняюсь к дереву, потом усаживаюсь на удобный старый валун и жду. Я вижу ее вдалеке – она идет медленно, слегка прихрамывая, – и ощущаю укол вины. Что я за мать – заставляю ребенка бегать до изнеможения?
Шестое чувство, возникшее у меня в последние годы, внезапно вбрасывает в кровь порцию адреналина. Я выпрямляюсь и оборачиваюсь.
Тут кто-то есть.
Я замечаю человека, стоящего в тени сосен, и мои нервы, которые никогда не ведают покоя, натягиваются туже струн. Я соскальзываю с валуна, приняв стойку готовности, и всматриваюсь в тень.
– Кто здесь?
Он издает сухой нервный смешок и неспешно выходит на свет. Это старик, чья кожа напоминает иссохшую коричневую бумагу, усы у него седые, как и коротко остриженные курчавые волосы. Даже мочки его ушей поникли от старости. Он тяжело опирается на трость.
– Извините, мисс, не хотел вас беспокоить. Я просто смотрел на лодки. Мне всегда нравились их обводы, хотя моряк из меня никудышный, я всю жизнь провел на суше. – Он одет в старый китель с армейскими нашивками… артиллерийскими нашивками. Не Вторая мировая, но Корея, Вьетнам, один из этих мутных конфликтов. – Я – Иезекил Клермонт, живу тут, поблизости, на холме. Уже почти целую вечность. Все по эту сторону озера называют меня Изи.
Мне стыдно за то, что я предположила худшее, и я делаю шаг вперед и протягиваю руку. Ладонь у него сухая и жесткая, но чувствуется, что кости уже старчески хрупкие.
– Здравствуйте, Изи. Меня зовут Гвен. Мы живем вон там, рядом с Йохансенами.
– А, да, вы та семья, которая тут недавно поселилась… Рад знакомству. Жаль, что раньше не было случая познакомиться, но сейчас я маловато гуляю. Все еще не выздоровел с тех пор, как полгода назад сломал бедро. Не старейте, юная леди: старость – сплошная боль во всех местах. – Он оборачивается, когда Ланни останавливается в нескольких футах от нас и переводит дыхание, наклонившись и упершись руками в бедра. – Добрый вечер. Вы в порядке?
– Я отлично, – выдыхает Ланни. – Обалденно. Привет.
Я стараюсь не засмеяться.
– Это моя дочь, Атланта. Все называют ее Ланни. Ланни, это мистер Клермонт. Коротко – Изи.
– Атланта? Я родился в Атланте. Чудесный город, оживленный, культурный… Иногда я скучаю по нему. – Мистер Клермонт по-военному четко кивает Ланни, и та отвечает таким же кивком, украдкой взглянув на меня. – Ладно, мне лучше двигать домой. У меня уходит немало времени на то, чтобы взобраться на холм. Моя дочь все время твердит мне, что нужно продать дом и переселиться куда-нибудь, где легче будет гулять, но я пока еще не готов отказаться от этого пейзажа. Вы понимаете, о чем я?
Я действительно это понимаю.
– Вы нормально доберетесь? – спрашиваю я, потому что вижу его дом, расположенный на достаточно большом расстоянии отсюда вверх по склону – особенно для человека с больной ногой, который передвигается с помощью трости.
– Отлично доберусь, спасибо. Я старый, но не немощный – пока еще. Кроме того, доктор говорит, что мне это полезно. – Он смеется. – По моему опыту, всё, что полезно, никогда не бывает приятно.
– Ага, чистая правда, – соглашается Ланни. – Рада знакомству, мистер Клермонт.
– Изи, – поправляет он, направляясь вверх по холму. – Удачной вам пробежки!
– Обязательно, – отзываюсь я, потом утираю с лица пот и улыбаюсь дочери. – Остаток пути пробежим наперегонки.
– Слушай, я и так полумертвая!
– Ланни!
– Нет, спасибо, я пешочком пройдусь. А ты можешь бежать, если хочешь.
– Я пошутила.
– Тьфу ты!
2
Мы уже почти дома, когда мой телефон сигнализирует о получении текстового сообщения. Оно с анонимного номера, и у меня мгновенно напрягаются мышцы шеи. Я останавливаюсь и отхожу с дороги, Ланни радостно пробегает мимо.
Открываю сообщение. Оно от Авессалома, и начинается с условной текстовой подписи – стилизованной буквы «А», первой буквы его псевдонима. Дальше идет:
Вы где-то поблизости от Миссулы?
Он никогда не спрашивает, где я нахожусь, а я не говорю этого. Я набираю в ответ:
Зачем?
Кто-то опубликовал кое-что. Похоже, они всё поняли не так. Попытаюсь сбить их со следа. Любому, кто стал их целью, будет плохо. Увид. Å.
Это стандартная форма прощания, которую использует Авессалом, и можно быть уверенной, что больше сигналов не последует. Я полагаю, он использует сменные телефоны, так же, как и я: его номер меняется каждый месяц, как по часам, и его сообщения всегда приходят с незнакомых номеров, хотя подпись-символ остается неизменным. Я не могу позволить себе так часто менять телефон, поэтому мой номер остается неизменным полгода подряд, а телефоны детей – по году. Маленький островок стабильности в нестабильном мире.
Однако если кто-то выйдет на мой след, я избавлюсь от всего: от телефонных номеров, адресов электронной почты, учетных записей и так далее. Если преследователи подбираются к нам достаточно близко, Авессалом сообщает мне об этом, мы собираем вещи и уезжаем. За последние несколько лет это стало рутинной процедурой. Да, хреново, но мы привыкли к этому.