Семейные обязательства (СИ)
- Я подожду в библиотеке.
Элиза почувствовала невыносимо мерзкий запах нюхательной соли. Она не хотела открывать глаза, но они распахнулись сами.
Вот только смотреть на мир вокруг Элизе больше не хотелось. Никогда.
Через пару часов, так и не увидев Дарью, Элиза сама дошла до кареты, на крыше которой были привязаны несколько сундуков. Она шла медленно и равнодушно, как ватная кукла на веревочках.
Только чуть ожила, когда грохот колес по брусчатке гетенхельмских мостовых сменился плавным покачиванием на тракте. Вскинула глаза на жениха, но он читал газету и ничего не заметил. Элиза отвернулась к окну.
Движение по тракту Гетенхельм - Гарц было оживленным. Карета обгоняла купеческие подводы, их самих часто опережали всадники. Навстречу проехал почтовый экипаж с несколькими пассажирами на крыше.
Первые дни осени в этом году выдались солнечными. Карета проезжала мимо празднично-зеленых перелесков, еще не тронутых желтизной. Элиза видела золотистые поля - на некоторых вовсю шла жатва, другие были уже скошены. Компания крестьянских детей тащила тяжелые корзины, наполненные крупными грибами. Сельский доктор в бричке придержал мохнатую лошадку, которая сунулась было наперерез карете с примыкавшей к тракту дороги.
Элиза приоткрыла окно кареты. Острый, прохладный запах скошенной травы обволакивал ее. Хотелось выпрыгнуть, добежать до ближайшего стога, с размаху упасть в него и навсегда замереть в запахе полевых цветов и теплой земли.
Ей никогда не позволяли так делать. Негоже барышне...
Ветер принес запах навоза. Не тошнотворный (устраивать скотные дворы вблизи трактов запретила еще императрица Изольда), но отчетливый.
- Лизанька, закройте, пожалуйста, окно, - не поднимая глаз от газеты, сказал Пьер.
Она хотела было не обратить внимания или ответить что-нибудь злое и колкое. Но вместо крошечного бунта Элиза послушалась.
Теперь ведь у тебя нет никого ближе Пьера, так? Раньше за тебя отвечал отец, теперь будет муж. Все логично и правильно... А что указом императора Александра женщинам разрешено занимать любые посты на госслужбе "на какие достанет ума и таланта" - так это, как говорил папенька, станет гибелью империи. Какая уж тут самостоятельность, не стать тебе "дочкой императора". Ты сирота.
Поблагодари отца, девочка. Он позаботился о твоем будущем, прежде чем...
На глаза снова навернулись слезы.
Некому тебя пожалеть...
Лет в пять Элиза осознала, что до ее рождения мир был, в общем-то, точно таким же. С появлением маленькой девочки что-то изменилось только для ее семьи, а другие этого и не заметили. И если Элиза вдруг пропадет, в мире тоже Ничего Не Изменится.
Понять это было сложно. Почти невозможно. Как - не изменится?! Совсем?!
А вот так... - грустно вздохнула про себя Элиза, глядя на празднично-летнюю зелень у дороги. - Совсем не изменится. Рыбаки будут все так же ставить сети на озерах, трактирщики - принимать путешественников, собаки - брехать у заборов, почтальоны - доставлять письма, кухарки - готовить обед... Это твоя жизнь закончилась, девочка, а они об этом и не узнают. Да и какая им разница? До тебя даже жениху дела нет. Исполнит обещанное - и всё.
Скоро они свернули с тракта на проселок, ведущий к поместью Румянцевых. Проехали через лес, мимо раскидистых папоротников по обочинам дороги и древних верстовых столбов, покрытых темным мхом. Пахло грибами. Элиза вспомнила, как в детстве ходила с корзинкой по лесу, а Дарья учила ее, как отличить боровик от поганки.
Эх, Дарья-Дарья... Куда же ты пропала?
Дорога вышла на опушку леса - приехали.
За широким лугом Элиза увидела синюю крышу длинного одноэтажного здания. Над воротами перед ним красовалась вывеска из чугунного кружева: "Румянцевский фарфоровый завод".
В комнатах Элизы в имении Румянцевых, на ее туалетном столике, стояла отданная Дарье шкатулка с драгоценностями. Все было на месте.
Элиза осторожно, будто боясь разбить что-то хрупкое, надела серьги.
Новая горничная щебетала что-то, расправляя на вешалке подвенечное платье. Элиза попыталась вспомнить, как ее зовут, но так и не смогла.
Это было неважно.
Венчание назначено через три дня, гостей не будет, только семья. Его семья - твоей больше нет.
Тебе не вырваться, девочка.
Ты не волчонок.
Первую половину дня Элиза провела в своих комнатах. Отослала горничную и велела не беспокоить. Не хотелось никого видеть.
Около часу дня она поняла, что уже минут десять пристально разглядывает люстру, прикидывая, выдержит ли изящное медное колесо со свечами ее вес и хватит ли длины шнура от гардины.
Страх и злость - на себя, на отца, на Пьера и весь мир - окатили Элизу горячей волной. Стало трудно дышать, комната внезапно обернулась душным сумрачным склепом.
Элиза вскочила с кресла, на котором сидела, бессильно уронив руки на колени. Чуть покачнулась от резкого движения, выпрямилась, расправила плечи и посмотрела на себя в зеркало.
Бледновата, темные круги вокруг глаз, губы чуть припухли и потрескались... Ничего. Сейчас поправим.
Пудра, скрыть усталость. Румяна - чуть-чуть, намеком, это дневной макияж, он должен быть естественным. Карандаш - не черный, коричневый, оттенить светло-карие глаза, сделать их глубже и выразительнее. Тени. Блеск...
Готово.
Теперь ты похожа на барышню из хорошей семьи, а не на загнанного больного зверька. Молодец.
Элиза не слишком хорошо помнила расположение комнат и галерей, но это была всего лишь загородная усадьба, а не запутанный лабиринт.
Она вышла из комнаты, прошлась по коридорам и постаралась посмотреть на дом непредвзято. Как ни странно, ей здесь даже понравилось. Светло, просторно, уютно. Разве что свежие цветы в вазах были, на вкус Элизы, слишком вычурны.
В гостиной к ней подошел дворецкий и почтительно поклонился. Спросил, какие будут распоряжения у будущей хозяйки. Выслушал замечания о букетах и обещал сию минуту послать за другими.
Элиза сердечно его поблагодарила и вышла в сад. Здесь все было гораздо хуже - садовник в поместье Румянцевых работал не слишком усердно. Хотя в заросшем парке вокруг старинного дома и таилось какое-то очарование, Элизе он показался чуточку жутковатым. Фонтан на центральной аллее был неплох, но нуждался в чистке.
Она присела на ажурную кованую скамеечку под ветвями молодого клена и глубоко вздохнула. Снова накатывали равнодушие и боль. К чему все это? Велела поменять цветы - зачем? Какая разница, что за венки будут на могиле?
Элиза вздрогнула, услышав хруст гравия - кто-то шагал в ее сторону от дома. Она встала и сделала пару шагов к аллее. Солнце стояло высоко, Элиза шла прямо на него, в ярких, горячих лучах. Смотреть на свет было трудно, она сощурилась, приближающийся человек стал черным силуэтом, размытым в закипевших слезах. Элиза отвернулась, несколько раз моргнула, смахивая слезы...
- Здравствуйте, Элиза, - сказал жених, целуя ей руку, - как ваше здоровье?
- Спасибо, намного лучше, - тихонько, чтобы голос не сорвался, ответила она. - А как вы?
- Все в порядке, благодарю за беспокойство. Надеюсь, вам здесь понравится.
Пьер слегка замялся, глядя на Элизу. Она отвернулась - скрыть слезы от яркого солнца и (за что ей еще и это?!) чтобы не чувствовать тошнотворного запаха его туалетной воды.
- Простите, что прервал вашу прогулку, - продолжил Пьер через несколько секунд. - Нам нужно поговорить. Пожалуйста, пойдемте в мой кабинет.
Кажется в его голосе - сочувствие? Неужели? Тебе точно не показалось?
Они вошли обратно в дом. Букеты в гостиной уже заменили, теперь в вазах стояли несколько белых гортензий. Не слишком изящно, но слуги явно постарались угодить будущей хозяйке.
Элиза грустно усмехнулась про себя.