Заноза Его Величества (СИ)

— Там были какие-нибудь документы? Король с утра что-нибудь подписал?
Ты посмотри настырный какой!
— За что Катька ненавидит Георга? Что такого произошло между ними? — кладу я гроздь рядом с ним и ставлю бокал на подоконник.
— А я почём знаю! Мне было тогда лет десять, — достаёт он из ножен шпажку. — Она никогда не рассказывала.
— Ну раз посчитал, значит, знаешь. И слухи, наверняка, ходили.
— А я слухам не верю, — рассматривает он кончик своего волшебного оружия. — Король получил приглашение от Императора для обсуждения каких-то вопросов, связанных с феями. Ты видела эту бумагу? А прошение, что подало ему вчера наше магическое сообщество? Он его читал? Что он думает об этом?
Использовать меня решил? И ты посмотри какой идейный, прямо революционер. Только несмысшлёныш ещё! Да кто ж так сразу выкладывает, что именно тебе надо? Ну, мне это только на руку. Теперь пока всё не узнаю, ничего не скажу. И знать ему, что я никаких документов не видела, не обязательно. «Или видела?» — напрягаю я память.
Что-то было там ещё в воспоминаниях короля, после того, как он отымел меня, сволочь, и ушёл. Злой, расстроенный, рвущий себе душу на немецкий крест. Одно и утешает, что это доставило тиранищу куда большие страдания, чем несчастному Катькиному телу.
«— Уберите к Орту эти подсвечники! — сталкиваю я на пол со стола массивные канделябры. Уж не знаю, чем они провинились. Не важно. Бесят. — Приготовите ванну! Пошлите за канцлером! Казните кого-нибудь в конце концов!
Оглядываюсь в поисках того, чем  запустить в стену. Чернильница пролетает в опасной близости от лица Барда.
— Ай-яй-яй, Георг, — качает он головой, глядя на расплывающееся по ковру пятно. — Мастерицы ночей не спали, кололи изящные пальчики, сражаясь с переплетением нитей, а ты одним взмахом руки и такое полотно загубил.
— Не святая ли церковь нам его навязала? — падаю в жалобно скрипнувший стул, и, скрестив руки на груди, рассматриваю безобразные потёки. 
На гобелене в белых одеждах Ог — старший из братьев-богов. Правильный, благочестивый, непорочный, добродетельный. В чёрных — Орт. Насмешник и паяц. Обманщик и баловень судьбы. Злой лукавый прохвост. 
— Да, его прислали вместе с новым священником, когда ты вступил на престол, — присаживается на край стола, прямо на наваленные бумаги Бард.
— Напомни мне, а как давно даже из библейских сюжетов вымарали их младшую сестру Наль?
— С тех пор как признали магию в этом мире незаконной, — хмуро почёсывает Барт бороду. — И ты не хуже меня это знаешь. Видимо, симпатичная рыженькая сестрёнка вызывала неоднозначные чувства у вынужденных блюсти целибат служителей церкви, потому синод и внёс поправки. Не желаешь, кстати, навестить брата?
— А что, Таирий вновь прислал надушенное письмо, полное витиеватых изречений, с сожалениями о моём несносном поведении и обещаниями молиться за меня?
— Нет, но говорят, его назначили помощником архиепископа. Император ловит каждое слово Его Преосвященства, как голодная собака кость. А архиепископ ценит Таирия.
— Всё, замолчи, — вытаскиваю из-под его задницы верхний свиток. — До чего же скучны все эти государственные дела. И это приглашение Императора так не вовремя, — отшвыриваю к Ортовой бабушке бумагу. 
— Да, понимаю, — усмехается в усы Барт. — Молодая жена. Жаркие ночи. Знойные дни…» 
— Дарья Андреевна? — выводит меня из задумчивости Карл.
— Да, валялась там какая-то бумага на столе. И печать на ней такая…
— Зелёная? — оживляется он.
— Ага, вроде вот как ты.
— Врунья! — подскакивает он и тыкает в меня шпагой. — У Императора печать алая!
— Ах ты, гадёныш! — сгибаюсь я в сторону ощутимого укола в бок, но это вовсе не мешает мне схватить Карло за ухо и шпагу эту его дурацкую отобрать.
— Знаешь, что? Шпаги детям не игрушки. И я тебе не мамка, — скручиваю я его крошечное ухо, пока вцепившись, он виснет на моей руке, — нянчится с тобой не буду. Давай рассказывай, что тут к чему!
  
Глава 12
 
— Отпусти, дура! — дёргает он в воздухе ногами.
— Ах, ещё и дура? — прикалываю я шпагу на корсет, как булавку, и высовываю дерзкого феёныша в окно. — Тогда вали отсюда. Давай, давай! Лети, Икар! — стряхиваю я его с руки. — Без тебя разберусь.
И хоть его тонкие крылышки уже вовсю стрекочут в воздухе, в мой палец он вцепился просто намертво. Только берет от моих усилий слетает с его головы. И воспользовавшись моментом, когда он пытался его подхватить, я его сбрасываю и захлопываю окно.
Никуда он не денется без этой своей волшебной шпалочки. И пока он там ищет где-то внизу свой пажеский убор, сама пытаюсь колдовать. Чтобы его подразнить, конечно, но мало ли.
— Ахалай-махалай! — произношу я самое известное в нашей стране заклинание, взмахивая этой «цыганской иглой» и направляя её куда попало. — Махалай-ахалай!
— Ничего у вас не выйдет, — заглядывает фей снаружи в кусочек бесцветного стекла в витраже.
— Выйдет! Ещё как выйдет, — выразительно поднимаю я ногу. — Туфли себе удобные наколдовать что ли? Вдруг я здесь надолго, а мозоли дело быстрое, с качеством медицины у них здесь явно так себе. — Ляски-масяськи!
Конечно, ничего не выходит. И башка занята не тем. Кто же ранил Его так и за что? И если рана отравленная, значит, хотели убить наверняка. Раз к знахарке обращался, значит, лечит? И что, на всю страну не нашлось ни одного приличного лекаря? Только вот эти, подсовывающие непонятно что? И к феям поди обращался. Ну, не настолько же он гордый дурак! Или настолько? И ведь не спросишь. Или спросишь?
Эх, мало информации, мало. Одно беспокойство.
Надо сосредоточится на какой-нибудь ерунде.
Не думать о лабутенах! Не думать о лабутенах! Как там ещё говорил Гарри Поттер?
— Опиздюней! — взмахиваю я, глядя на местные шёлковые лодочки-колодочки, а потом вытаскиваю ногу. Педикюр вот ещё надо. — Педикюр-маникюр!
Ни хрена. Я, конечно, не особо и верила в успех своей колдовской техники, но не могла не попытаться. И в приоритете сейчас не это сложное колдунство, а всё же проучить дерзкого парнишку. А то взяли моду обзываться да командовать. Один, не смотри, что больной. Второй вообще от горшка два вершка. Никаких тапок не них напасёшься.
Кстати, тапочки! Притаскиваю на подоконник так удачно пригодившиеся лапти. Хотела Гошику их подарить, на память, но не заслужил, грубиян. Второй раз его не погоняешь, он теперь стреляный воробей, а мне опять что ли босиком ходить?
— Эх ты, двоечник! — составляю тапки одну к одной, не глядя на Карло. — Даже тапки по размеру наколдовать не смог.
— Тётенька, — стучит мне в створку фей. — Пустите меня, пожалуйста!
— А то что? — бросаю на него строгий взгляд, когда он носом прижимается к стеклу. — Тебя мама наругает?
— Меня и так выпорют за то, что я из дома сбежал и за испорченный костюм. Меня наказали и вещи забрали, я его у младшего брата стащил.
— И правильно выпорют, нечего брать чужие вещи, — размахиваю я палкой. — Трах-тибидох! Писька-отвалиська! Премии лишу! — вот последнее у нас на работе всегда срабатывало. Голос только надо построже. — Премии лишу! — как могу изображаю я своего злобного начальника. А вид у парнишки за стеклом как у Ленкиного кота, нагадившего в новые туфли. Невинный и жалостливый. — И нечего давить из меня слезу. Наказали, значит, заслужил. Помощник, называется, — хмыкаю я. — Нет, друг, называется! Давай колись, что ещё за прошение?
— Вот, — показывает он мятую бумажку, стоя на перекрестьях декоративной решётки, защищающей витраж, и держась за неё рукой. — Это в кармане было. Я вам друг, правда. Но если я смогу про это что-нибудь узнать…
— Думаешь, хворостиной тебя не отстегают? — приоткрываю крошечную щёлку, чтобы забрать эту писульку.