Заноза Его Величества (СИ)

И чего я паникую? Подумаешь, ушатала короля. Делов-то. Вот выспится, сладко потянется… и казнит меня. За ним не заржавеет.
И погибну я бесславно. А мне, может, хотелось бы национальным героем, как Мальчиш-Кибальчиш. Чтобы летят самолёты — привет Мальчишу! Плывут пароходы — салют Мальчишу! Только нет же у них тут ни самолётов, ни пароходов. Один вон, паровоз, и тот пока спит. А проснётся, выпытает военную тайну «кто я» и похоронят меня, проклятые буржуины-феодалы, под каким-нибудь баобабом. Кирдык Мальчишу.
Только разве мне привыкать? Та не королева, кого три раза на эшафот не отправляли. Один раз уже обошлось, глядишь, и в этот обойдётся.
И такой Его Свирепость сейчас беззащитный, что прямо напрашивается на какую-нибудь шалость. Связать его в чём мать родила? И хворостиной по голой попе? Чтобы знал, каково это — быть слабее. Так ведь не простит. Ладно, ему и так досталось. А эти игры, у нас ещё впереди, если не одумается. И если жива останусь — не лишняя поправка в таких реалиях. Сейчас важнее деморализовать противника. Зубной пастой его что ли измазать? Или хотя бы губной помадой.
«Есть в этом доме помада?» — оглядываюсь я. И вообще, долго я буду ходить в этой ночнушке? У меня же есть время принарядиться? Всяко даже паниковать лучше при полном параде, а не в этом мешке, что я так и хожу с утра, а помирать — и подавно. И Величество вдруг как увидит меня, такую нарядную, как обомлеет от красоты, так и простит мне всё. А то он и видит бедную Катьку то в грязных лохмотьях, то в этой хламиде. Потому и всё желание: накрыть подушкой да делать наследника.
— Фелисия, — осторожно закрываю я за собой дверь. Хорошо, что эта дуэнья тут так кстати неподалёку бдит. — Его Величество прилёг отдохнуть, — не позволяю я ей заглянуть в комнату. — Ну, а общем, ты не маленькая, понимаешь. А у меня есть какая-нибудь одежда?
— К сожалению, нет, Ваша Милость, — виновато склоняет она голову. — Вы приехали без багажа.
Да странно было бы, если у плахи стояла бы парочка чемоданов с моим барахлом. Так, на всякий случай.
— Портной будет после обеда, — продолжает она. — Но, если вы не против, я подобрала вам кое-что из гардероба миледи Аурелии.
— Конечно, я не против! Не ходить же мне голой. Давай уже, неси, неси! — похлопываю я рукой по запястью, показывая на несуществующие часы. — Цыгель, цыгель, ай-лю-лю!
И хоть выскочила я опять босиком, предусмотрительно спрятав свои карательные тапки, холода не чувствую. Да и идти до комнаты бывшей жены короля недалеко.
Жаль, что всё, что от неё осталось — с десяток ненадёванных платьев, несколько пар новой обуви, да пара личных мелочей. А ещё маленький портрет на столе в золочёной рамке.
Даже не знаю похожи ли мы. Лицо Катарины в зеркале своим я пока воспринимаю с трудом. Вижу только, что волосы у Аурелии намного светлее, чем у сестры, с медным отливом и вьются. И лицо чистое, бледное, нежное.
— Она была настоящим ангелом, — вздыхает со мной в унисон Фелисия. — Мягкая, кроткая, милосердная. Для нас было счастьем иметь такую госпожу.
«И не мечтай! — добавляю я про себя, глянув на разлюбезную служанку, что выкладывает на кровать платья. — Я вам спуску не дам, если ты с намёком».
— Это, — тыкаю я пальцем в первое попавшееся.
И одно плохо в этом тяжёлом наряде из голубой ткани с замысловатыми золотыми узорами — его невозможно надеть в одиночку. В лиф и широкую юбку без посторонней помощи я ещё проскользнула, пользуясь Катькиной худобой, а вот чтобы зашнуровать это чудо швейной техники, пришлось звать двух служанок.
Они же нарядили меня в атласные туфельки, третий сорт не брак, к счастью, по размеру. Они же безбожно жгли раскалёнными щипцами мои волосы, типа укладывали, засранки. А когда эту жаровню с углями, наконец унесли, уставшая их подгонять, я подставила Катькино лицо для завершающих штрихов.
Синяк на скуле замазали. Обветренные губы увлажнили. Бровки я подщипала бы лучше, но по сравнению с тем, что было — сойдёт. Ну и, собственно, всё.
— Да, я — красавишна, — стираю я не в меру нарумяненные щёки, пока камеристки слажено упаковывают в бархатный мешочек пудру, зеркальце, флакончик духов.
Втихаря от них я ещё докидываю туда всяких нужных мелочей: помаду, несколько заколок, пару легкомысленных ленточек, нечто похожее на бигуди (в хозяйстве всё сгодится). И кое-как привязав к поясу этот переполненный кисет неловкими пальцами, затянутыми в перчатки, я жалею только об одном: что Карлу так мало лет. Я бы попросила его наколдовать трусы.
Я понимаю, конечно, что все эти королевские апартаменты — рассадники порока и разврата. Но, простите, когда у девки под юбкой ничего нет, и все это знают, то невольно хочется задрать подол и оприходовать её где-нибудь в будуаре по быстренькому.
Ладно с этим удобством или неудобством я как-нибудь разберусь. Юбка в пол, голой жопой нигде присаживаться не придётся. Главное, я успокоилась во время всех этих процедур и поняла, что не отрубит король мне голову. Прежде всего из любопытства. А если и отрубит, то не сейчас.
«Да куда он денется от такой красоточки?» — разглядываю я себя в большое зеркало, кокетливо прикрываясь веером. Оно хоть и искажает немного тусклую картинку, но ведь девчонка — огонь! А эта тиара в волосах — умереть не встать. Мляя… Нет, не прынцесса! Королевна!
А ведь я помню, как смотрел Его Пафосность на заморыша Катьку на эшафоте. Как встрепенулся, когда я согласилась замуж. Как сам чуть не рванул за священником. Какой же коллапс с ним должен случиться сейчас! Ох, нужна она тебе, Гога! Зуб даю, нужна. Но в обиду я тебе Катьку больше не дам, и не проси!
В общем, адреналин в моей крови, когда после стресса и море по колено, сделал своё пагубное дело. Я отправляюсь в спальню пред спящие очи самодержца без страха и при полном параде. Сражу его наповал красотой, если он там уже очухался. А если что — такой румяной и помирать не стыдно.
Только снова на горло моей лебединой песне наступает вездесущая Фелисия.
— Ваша Милость, — приседает она в поклоне, остановив меня в коридоре. — Вас ждёт королевский летописец.
Да что ж такое! У меня там пленённый король вот-вот проснётся, а им тут какие-то летописи приспичило писать.
— Перенесите это, — отмахиваюсь я. — На завтра. Нет. На потом.
— Никак нельзя, миледи, — склоняет она голову ещё ниже. — Потом у вас личный повар, чтобы обсудить меню. Духовник для исповеди и наставлений. Генерал Актеон по личному вопросу. Обед. Раздача милостыни по поводу состоявшегося венчания…
— Стоп, стоп, стоп. И там ещё где-то должен быть портной, насколько я помню. Или это ещё не всё?
— Нет, — вновь склоняет она голову и начинает перечислять дальше.
Да бедной королеве и в уборную сходить некогда, столько дел. А как же погрязшая в неге и праздности знать? Как же «хочу сметану ем, хочу — варенье»? Припасами провизии распорядись, торговцев с образцами товаров прими, прочистку колодца проконтролируй, бумаги подпиши и всё это до обеда.
— А горящие избы и скачущие кони у вас здесь не попадаются? И кто всем этим занимался до меня?
— Его Величество, — еле шепчет она.
— И когда ж ему, бедному, государственными делами заниматься, если то канализацию собственноручно прочисти, то куропаток к ужину настреляй. А теперь, значит, на жену решил это свалить? — упираю я руки в приталенный лиф. — Составь-ка мне, Филя, список всего персонала замка. Буду делегировать полномочия. Ну, в общем, всех проживающих с именами, должностями и кто какую работу выполняет, — упрощаю я ей задачу, оценив выражение её лица.
И устремляюсь вновь к своему «ненаглядному», приятно шурша юбкой и стуча по каменному полу устойчивыми каблучками.
— А летописец? — кричит Фесилия мне в след.
— Мать моя женщина! — останавливаюсь я и снова разворачиваюсь. — Ну давай своего летописца. Только быстро!
  
Глава 8