Солдаты, которых предали
– Нет, господин генерал. Неразбериха в городе не позволяет нам установить изменение в соотношении сил. Приходится пользоваться только показаниями пленных. А они не сообщили нам до сих пор ничего нового.
– Хотелось бы ошибаться, но чувствую: предстоят тяжелые дни. Будем, однако, готовы к тому, что в большой излучине Дона перед нами находится немало новых русских дивизий. Летчики это оспаривают. Но им просто охота без помех отправиться на Юг. А им это обещали, если у нас на фронте все будет спокойно. Как ваш батальон, ваши офицеры?
– Огромные потери, господин генерал. Из офицеров при мне только Фидлер, Франц и Бергер. Фирэк в отпуске.
– Передайте мой привет. Будьте довольны, что сохранили хоть несколько наших стариков! От новых офицеров толку мало. Звезды и погоны сами по себе людей офицерами не делают, заменить школы, опыта и зрелости не могут. Ну, я спешу. Желаю всего хорошего. Будьте здоровы! И будьте начеку! До свидания!
– До свидания, господин генерал!
Мы медленно едем домой. Как не похожи друг на друга эти два генерала! Один безликий и беспомощный, не имеющий собственного мнения и плывущий по течению. А другой, видя приближающуюся беду. готовится встретить ее, действует. Удастся ли ему достаточно убедительно отстоять свое мнение перед Паулюсом, – этого я не знаю. Штреккер правильно оценил новых офицеров. Но это относится и к солдатам, и к унтер-офицерам.
* * *Несколько дней спустя выпадает первый снег, и скоро уже вся местность покрывается белым ковром. Воронки, развалины, руины – все раны, нанесенные войной и напоминающие о ней, скрыты от взоров белым саваном. Становится светло-однообразной широкая равнина, которая уже с августа служит полем боя. Здесь мы атаковали изо дня в день, снова и снова. Не помогли нам ни громкие речи, ни газетные статьи. Зима застает нас в том же положении, что и в прошлом году. Снова на фронтах нет затишья, снова не достигнуты поставленные цели, снова нет оборудованных зимних позиций. И не кончится ли это так же, как прошлой зимой?
Когда стоишь перед блиндажом и смотришь на белую, унылую равнину, по спине невольно пробегают мурашки. Крутятся снежинки, падают на голову и плечи, и кажется, они ложатся на тебя тяжелым грузом. Сердце сжимают тяжкие предчувствия, мысли возвращаются к прошлой зиме, к тем многим и многим тысячам солдат, которые остались лежать той зимой на бескрайних снежных полях России и о которых сообщалось, что они «пропали без вести», хотя всем нам было известно, что множество из них замерзло. А тот, кто уцелел, получил «Восточную медаль», которую солдаты прозвали «Орденом мороженого мяса». Может, придумали медаль и для нас? Какой-нибудь «Орден уцелевших»? Но сколько их будет, уцелевших, на этот раз?
Танковые клещи смыкаются
«Hannibal ante portas! "{22}
По телефону, по радио, из уст в уста проносится страшная весть о грозной опасности, нависшей над 6-й армией. Для ее штабов, частей и соединений 19 ноября – день ошеломляющий, день смятения. События принимают такой оборот, какого никто не ожидал, и требуют немедленных контрмер. Нервозность грозит перейти в панику. У многих, парализуя их волю и энергию, перед взором возникает видение всадника Апокалипсиса.
Я стою в блиндаже начальника оперативного отдела штаба дивизии. Сегодня ночью взрывом авиационной бомбы здесь выбило окна и разнесло лестницу. С озабоченным лицом подполковник протягивает мне руку и, обменявшись кратким приветствием, объясняет обстановку.
– После многих дней бездействия и ожидания вчера наконец были заправлены бензином разведывательные самолеты. Они сразу же вылетели на разведку. Данные оказались потрясающими. Севернее Дона обнаружен подход целой ударной армии с танками и кавалерийскими дивизиями. Несколько бомб, сброшенных разведчиками, попали в цель, но, естественно, не могли причинить большого ущерба. Штаб 6-й армии немедленно обратился к вышестоящему командованию за помощью. Но оказалось слишком поздно. Сегодня утром произошла беда. Здесь, – подполковник указал по карте, – на участке Клетская – Серафимович, противнику удалось осуществить глубокий прорыв. Именно на участке румын, у которых жалкая противотанковая оборона! В настоящий момент повсюду идут бои, так что ясной картины нет и окончательный вывод сделать нельзя. На ликвидацию прорыва уже двинуты войска. Это я знаю. Будем надеяться, что им удастся. Тогда будет видно, что дальше. Командование группы армий нам поможет, это ясно. Для нашей же дивизии все остается по-старому. Продолжать оборудование занимаемых позиций, укреплять их и удерживать любой ценой!
Звучит великолепно: для нас все остается по-старому! Этим сказано очень мало, в сущности ничего. Знаешь ли ты, дорогой мой, что это значит? Это значит, что нам придется и дальше сидеть под развалинами разрушенного города, в холодных подвалах, в темных цехах, где надо тесно прижиматься друг к другу, потому что топить почти нечем. Кое-как налаженная печь растапливается изредка. К тому же она притягивает к себе завывающую смерть, которая погасит и ее, и наши жизни. «Все по-старому» – это значит жить без дневного света еще многие недели, когда только ночью, изредка, удается дохнуть свежего воздуха, взглянуть на холодную серебристую луну и отливающий голубизной снег. Но жестокий мороз, пронизывающий до костей, заставляет пещерных жителей снова спуститься вниз, в защитное лоно земли. Зимнее обмундирование так и не поступило, а обычное, которое для зимы совершенно непригодно, уже превратилось в лохмотья, оно никуда не годится, не может служить даже моральным средством против морозов. А мы еще должны радоваться и благодарить бога, что у нас все остается по-старому! Лежать в степи с винтовкой в руках сейчас, когда все покрылось льдом и снегом, когда к плохо оборудованным полевым позициям приближаются танки с красной звездой – эти нагоняющие на нас страх Т-34, – нет, это еще хуже! А потому лучше уж будем надеяться, что у нас и в самом деле все останется по-старому. Пусть даже без топлива, без теплого обмундирования, лучше зароемся еще на один этаж глубже.
Так или почти так размышлял я на обратном пути. Завтрашний день с его суровой действительностью властно стучится в дверь. Как будет выглядеть эта действительность, никому не известно. Но в душе возникает зловещее предчувствие. И опять сомнения, не дающие мне покоя. Как в бреду, слышу я слова:
«Так дальше продолжаться не может! " Их сказал еще несколько недель назад Фидлер. Но генерал ответил в телефонную трубку: „Положение скоро улучшится“.
Неподалеку от «Цветочного горшка» мне повстречалась машина повышенной проходимости. Рядом с водителем офицер. Это обер-лейтенант Маркграф из 24-й танковой дивизии. На мой оклик он только машет рукой и кричит:
– Некогда! Еду на важную рекогносцировку.
Мне все-таки удается уговорить его зайти на минутку в мой блиндаж, что расположен совсем рядом. В переднем помещении много народу. Офицеры, гауптфельдфебель и несколько унтер-офицеров полукругом обступили адъютанта. Они атакуют его всевозможными вопросами. Сообщаются самые дикие слухи… Если бы хоть половина соответствовала истине, уже пришел бы наш последний час. Вношу некоторое успокоение своим рассказом о сведениях, только что полученных в штабе дивизии. Одни верят и успокаиваются, другие провожают меня недоверчивыми взглядами, когда я вместе с Маркграфом прохожу в соседнее помещение.
Да, то, что приходится мне услышать теперь, меньше всего пригодно настроить на победный лад. Пожалуй, более уместным оказался бы похоронный марш. Предназначенные ликвидировать прорыв войска, о которых говорил начальник оперативного отдела штаба дивизии, – это вовсе не свежие силы. прибывшие из тыла. Их взяли здесь, у нас, под Сталинградом, где фронт и без того так тонок, что вот-вот порвется, 24-я танковая дивизия собирает сегодня все имеющиеся в распоряжении моторизованные части – все, что на колесах и вообще может катиться, чтобы завтра приостановить продвижение противника из направления Клетской. На позициях оставлены только спешенная мотопехота и основная масса артиллерии дивизии. А остальное: 24-й танковый полк, 40-й противотанковый дивизион, зенитный дивизион и дивизион артиллерии – предназначается для участия в контрударе. Аналогичное положение и в других дивизиях. Сам Маркграф получил приказ со своими орудиями ПТО завтра прибыть в Калач к мосту через Дон. Там будет находиться КП его командира дивизии.